Каждый из нас с благодарностью вспоминает имя человека, который помог постичь профессию, был Учителем. Это, как правило, реальная личность, хотя возможна “заочная форма обучения”, когда почерпнутый и изученный по книгам жизненный и творческий путь Мастера служит примером, становится недостижимой путеводной звездой.
Не так давно, отвечая на вопрос о своих учителях, я назвал Владимира Николаевича Вараксина, Валентина Ивановича Гусева и Александра Петровича Воинова. Эти маститые белорусские зодчие учили меня, зеленого студента, азам архитектуры, поощряли мое увлечение историей и теорией архитектуры, ибо без знания прошлого не может быть будущего. Я с упоением зачитывался редкими в то время книгами об архитектуре конца XIX — начала XX века, досконально разбираясь во всех тонкостях буржуазных “измов”, проверяя гармонию алгеброй. Все было понятно и логично, пока раз за разом я не упирался, как в стену, в творчество двух архитекторов, разделенных временем и пространством. Их проекты и постройки пленяли своей оригинальностью, одновременно будучи как бы вне современных им стилистических течений. Объединяло их то, что уникальное художественное видение было доминирующим над функциональной и конструктивной целесообразностью. Это завораживало своей необъяснимостью и неповторимостью. Их имена — Антонио Гауди и Константин Мельников.
С одержимостью кладоискателя я добывал в библиотеках информацию о творчестве своих кумиров, не предполагая, что буду вознагражден за это. Мой юношеский максимализм выражался в признании современной лишь архитектуры 20-х — начала 30-х годов ХХ века, считая, что возрождение идей пионеров советской архитектуры — единственный путь вперед. Все остальное — ошибки и заблуждения тоталитарной эпохи.
Вот с такими идеями летом 1971 года я попал на преддипломную практику в Москву, где с неистовством стал искать следы той самой Настоящей Архитектуры. Работая чертежником в Моспроекте-3, все свободное время я посвящал изучению Москвы и поездкам по Подмосковью. Посещали мы, провинциальные студенты, и кузницу кадров советской архитектуры — Московский архитектурный институт, где однажды стали свидетелями защиты дипломов студентами-вечерниками. В полупустом зале гордый потомок царицы Тамары выставляет проект гостиничного комплекса в Тбилиси. Нас работа не впечатляет, но вот от руководителя диплома — статного, безупречно одетого старика с аристократическими манерами невозможно оторвать взгляд. Спрашиваю, кто это. Ответ потрясает: Мельников. Я оглушен, ничего не вижу и не слышу вокруг, смотрю только на него, ловлю каждое сказанное им слово, ибо он — Апостол архитектуры. Вижу живого классика — чего еще хотеть? Подобное ощущение я испытал много десятилетий спустя, стоя в полумраке храма Святой Софии в Константинополе: покой, умиротворение, время остановилось, произошла встреча с вечностью.
Прошли три года, и судьба подарила еще одну встречу с Константином Степановичем Мельниковым. После окончания архитектурного факультета БПИ я работал в Белгоспроекте и, будучи в командировке в Москве, свободное время, как и раньше, посвящал изучению архитектуры советского авангарда.
…Вновь и вновь брожу вокруг дома Мельникова в Кривоарбатском переулке. Ищу видовые точки для фотографирования. Есть проблемы: кругом плотная городская застройка 1940—1950-х годов, а перед главным фасадом — высокий деревянный забор. Что делать? Звонить и проситься в гости не хватает смелости: от визитеров у Мельникова нет отбоя, десятилетия незаслуженного забвения с середины 1960-х годов сменились долгожданным признанием. Хожу вдоль забора, пытаюсь на него взобраться, еще немножко и… встречаюсь взглядом с Константином Степановичем. Он стоит у раскрытого кухонного окна первого этажа на расстоянии каких-то полутора метров от меня и с умилением наблюдает за неловкими телодвижениями юного поклонника. От великого до смешного один шаг: глупо улыбаясь, я с грохотом сваливаюсь с забора в июльскую пыль. Потирая ушибленное место, ретируюсь, бормоча: “Ничего-ничего, я еще приду к Вам в гости, Константин Степанович, я еще успею…”. Не успел. 28 ноября 1974 года Всевышний призвал к себе Архитектора Мельникова…
С большим опозданием это печальное известие дошло до меня некрологом, опубликованном в чешском архитектурном журнале. Нам осталась завещана неразгаданная магия творений Константина Мельникова, ломающих все стереотипы и догмы. И если ранний Корбюзье декларировал, что “дом — это машина для жилья”, то куда же отнести крошечный шедевр московского Кривоарбатского переулка?
Не то чтобы я безоговорочно поверил Корбюзье, но десятилетиями считал тему “жилой дом” чем-то второстепенным. И вот теперь, стоя у окна и попивая утренний кофе, я созерцаю силуэт своего утеса-муравейника из лицевого кирпича, этого “Титаника” с поперечными несущими стенами. Воистину человек предполагает, а Бог располагает: вот и мое стойкое отношение к дереву как к чему-то временному и недолговечному завершилось в Республиканском горнолыжном центре “Силичи” строительством по нашим проектам 12 гостевых домиков, трех бань и трех объектов VIP-зоны из клееных брусьев и оцилиндрованных бревен. А юношеское возмущение тем, что любимый ученик великого Мис ван дер Роэ Филипп Джонсон исповедует историзм, свободно перемещаясь из одной стилистики в другую, уступило место радости погружения в глубины неопалладианства при разработке VIP-дома в Минском районе. Чудны деяния твои, Господи!
Новейшая история архитектуры — уже История. Монографии о бунтарях-авангардистах XX века мирно соседствуют с “Четырьмя книгами об архитектуре” Андреа Палладио — новатора далекого Возрождения. Время все расставляет на свои места. Надо лишь не забывать, что никогда не бывает “потом”. Потом остается только сожалеть о несодеянном и уподобляться творцам советской мифологии, которые или “видели Ленина”, или дружно носили легендарное бревно на коммунистическом субботнике в Кремле. Извечная тема: Учитель и ученики. А могли ли быть у Мельникова ученики? Вряд ли. Такому не научишь. Это или есть (о-о-о-очень редко), или нет. И все-таки для многих Мельников — Учитель. Я верую в неизбежность третьей встречи с Константином Степановичем Мельниковым, и как знать, может, тогда мне будет даровано счастье быть подле него и право очинить карандаш Мастера.