Вокзал на двоих и для всех

Дошкольные лета проводил у дедов в военном городке, имевшем крохотный железнодорожный полустаночек. Часто приходил туда, испытывая неизъяснимую негу. Не то сладостное предчувствие приезда материотца, не то печаль расставания с ними. А может, попросту свербела метафизика нашего бытия, которое, рассуждая философически, искони состоит из череды разлук и встреч, при­бытия и отбытия. То есть события для двух теряющих и вновь находящих себя сторон. И так у каждого из нас и у всех. Вот и получается, что…

Думала ли, гадала ли почтенная Дж. Вокс, что ее фамилия так значимо и крепко войдет в лексикон современных языков? Точнее, название принадлежащего ей в XVII веке парка­заведения для увеселений под Лондоном и названного в ее честь Воксхоллом (Vauxhall). Живой великорусский язык времен Владимира Даля понимал “воксал” как “сборную палату, залу на гульбище, на сходбище, где обычно бывает музыка”, а народ – в качестве места общественных увеселений.

Затем название это вполне закономерно перешло к большим станциям на путях сообщения, поскольку зачастую именно там устраивались музицированные торжества­гульбища по поводу отбытияприбытия важных особ, знатных гостей, героев. В этой связи вокзал традиционно обретал и обширную открытую площадь перед собой, и широкий перрон, и впечатляющий чуть ли не храмовым объемом входной зал.

Впрочем, это и был своеобразный храм во имя триумфа цивилизации, победы над бездорожьем. Особенно в безбрежной России. Особенно повезло нашей стране: занимая около сотой части территории империи, белорусские губернии к 1913 г. собрали у себя около десятой части всей железнодорожной сети. До этого не было столь мощного фактора, который бы за исторически ничтожное время так резко повлиял­переиначил зодчество. Появились новые‚ обслуживающие железку­чугунку поселения‚ им же в угоду перепланировывались старые города‚ а новые застройки изначально подчинялись им. На гребне этого революционного переворота и возникли доселе невиданные вокзалы. А к ним, не задумываясь, потянулись базары, питейные дома, гостиницы, стоянки извозчиков...

Кого не коснулись стальные магистрали, того ждал упадок. Новогрудок, Несвиж, Мстиславль, Игумен (Червень), Шклов, на ярмарки которых по гужевым дорогам съезжались купцы из Петербурга, Москвы и Нижнего Новгорода, испытали роковое опустошение. Славный и процветающий Смоленск пришел в “совершенный упадок”, как отметили в позапрошлом веке:

“Настоящее его бедно – и неинтересно с тех пор, как изменились пути и обошли Смоленск далекой стороной… Он остался на горе и в стороне, когда по Заднепровью прошла МосковскоСмоленская железная дорога и вокзал ее потребовал со своей стороны большого шумного рынка с бойкою базарною торговлею, и застроился тут новый Смоленск” (“Живописная Россия”).

Так и древний Борисов сорвался с насиженного веками места и прильнул к новому вокзалу, сразу ставшему главной достопримечательностью Ново­Борисова.

Вокзалы на транзитной магистрали из Москвы в Европу никоим образом не могли ударить в грязь лицом. Всегда были подтянутыми и фотогеничными, дворцеподобными (фото 1).

Сюда горожане приходили, как в модерновый общедоступный театр, восторженно созерцая ПРИБЫТИЕ ПОЕЗДА (фото 2). Динамичное, на фоне прочно стоящего вокзала зрелище послужило не только для братьев Люмьер, но и для всех первой встречей с кинематографом.

Приходили на вокзалы “других посмотреть, себя показать”. Выказать свою принадлежность цивилизации, сопричастность процессу и эпохе всевозможных сближений. Это можно говорить серьезно, а не для игры слов. Самый демократичный выход в свет и удобное место для всяческих демонстраций. Здесь прощаются со старым и привечают новое.

Словом, вокзал во всех смыслах – явление изначально событийное. Так, Белорусский вокзал в Москве отнюдь не для двух наших братских стран, но для всех, кто помнитвоспевает его священным местом, провожавшим и встречающим фронтовиков. Поэтому столь незыблемой видится его отчетливо вокзальная архитектура. Она приветлива и торжественна, упруго динамична и гордо статична. Издалека она настраивает на встречу с чем­то “потусторонним”, и интерьер – просторные, на зависть многим дворцам, атриумы – позволяет передохнуть, остановитьсяприсесть перед дальней дорогой. Недаром и обширная площадь носит его имя. Впрочем, никакое иное название не привязывается к подобным площадям, кроме банального, но верного своему хозяину, – Привокзальная.

 

…Полвека как заявил о себе автобус. Вполне достаточные шоссе позволили и ему конкурировать с локомотивами и добираться туда, куда рельсы и не думают тянуться. Обозначилась новая тема – автовокзалы.

Почувствовав свою значимость и актуальность, автовокзалы отделяются от своих железнодорожных прародителей и отыскивают удобное место. И там, выказывая свою самодостаточность, становятся архитектурными событиями. Это, в частности, о Восточном и Московском автовокзалах в Минске. Современные формы, отлаженная технология, но при этом они не лишены традиционной вокзалистости – особой атмосферы пред или послепутия. Теплится в них некая предрасположенность к человеку, он остается главным, он в центре внимания, вокруг которого услужливо крутятся автобусы.

В провинции дела, понятно, обстоят скромнее, и она обходится автостанциями. Тем не менее сравнительно малые габариты отнюдь не мешают им стать олицетворением, пусть не столь трепетного, как раньше, но все­таки события разлуки­встречи. Многие из них не блещут архитектурой, пообветшали. Поэтому “Дажынкі” ждутвстречают с особым нетерпением. А этот праздник нигде не обходил стороной ни один вокзал (фото 3).

Не только непосредственно здания вокзалов преображались, но и территории, им по праву принадлежащие, расчищались от целой династии “прилипал”. В результате ветераны вздохнули полной грудью и готовы ко всяческим гульбищам и торжествам (фото 4).

 

Сегодня можно говорить и о водных, и о воздушных вокзалах. Однако первенство здесь навсегда принадлежит вокзалам железнодорожным, появление и даже реконструкция которых обязательно предстает вполне эпохальным событием. Откликом на требование без устали растущего города, которому, видимо, не вернуть былое спокойствие и размеренность. Поезд ушел. А поездка в нем ныне воспринимается как продолжение перманентной и повседневной нашей миграцииперемещения.

Нынешнее поколение минчан будет жить при четвертом по счету вокзале, сохранившем верность месту, – железнодорожная структура и градостроительный ансамбль как бы не оставили других вариантов. Его внешний резко расчлененный облик и многосложный интерьер свидетельствуют, что он не просто заместил предыдущее строение, но и демонстративно контрастирует с его послевоенной лапидарностью.

Даже сравнительно молодая треугольная в плане административно­гостиничная башня, некогда смотревшаяся чуть ли не отважным модерном, невозвратно померкла. Более того, ее откровенно технологическое навершие с зияющей сквозь решетки пустотой уже не к лицу главным воротам страны.

Словом, гордость за новостройку вполне объяснима.

И еще заметно, что одетый с иголочки в стекло, как в дождевик, вокзал “Минск” прямотаки вырвался на простор из застенков типового домостроения, унификации и даже сам растерялся, чем еще он может удивить, что еще предложить земляку, уже познавшему коммерческую вседозволенность и всеядность супермаркетов. Поэтому не оставляет впечатления, что действительно входишь во вполне приличный, современный, богатый, стильный, доступный… Дом торговли. Огромный снаружи атриум обманывает, и мы попадаем не под его защиту, а на оживленный перекресток, где напоры со всех сторон не дают не то что дух перевести, даже остановиться почеловечески. Смешиваются в кучу люди, реклама. И не будь пожарников с их жесткими требованиями по эвакуации, киоски, обменные пункты, ларьки, ширпотреб и общепит, наверное, вообще сшибли бы с ног, свалились бы на голову. Предлагают всякую мелочь, безделицу. Однако требующий к себе уважение зал­атриум Вокзала должен быть выше этого.

Удрав с площадной и переходной толчеи и просочившись под его своды, чувствуешь себя не намного лучше – бильярдным шаром, отчаянно мечтающим попасть в нужную лузу. А путеуказующая каменная ковровая дорожка видна как таковая лишь сверху. На этих росстанях впору регулировщика ставить. А Человек с цветами воспринимается заблудившимся и растерянным (фото 5). Хоть бы пятачок, но на двоих…

Со мной, уверен, многие не согласятся. Хотя бы только потому, что мы, к сожалению, привыкли к суете сует и уже не мечтаем об ином. Минчане знают свой вокзал и особого затруднения в ориентации не имеют. Но разговор о принципиально другом, о том воздействующем и уникальном феномене, который назван вокзалистостью и преисполнен формойтелом, а главное – духом торжества События.

…Скоро Минск обретет гипервокзал – с появлением по соседству нового крупнейшего автовокзала “Центральный”. Конкуренции двух великанов не избежать. Конечно, речь идет не о размерах и пропускной способности. Интересна художественная точность и выразительность – вокзалистость будущего строения и всего комплекса. Воссоединиться композиционно и функционально им мешает все та же башнятруба. Словно клин между­для двух вокзаловпобратимов и для всех, кто маломальски понимает в архитектуре. А чем клин вышибается, мы знаем…

В любом случае, не хочется называть будущий комплекс на иностранный манер терминалом, где слышится ортодоксальный механицизм приемасортировкиотправки пассажиропотоков. Пусть он не станет огромным транспортным цехом, где человека поставят на поток.

Терминал, в моем представлении, чреват превращением в терминатора­душегуба. Не до гульбищ ему, не до торжества­музыки. Справиться бы с обезличенной стремниной. А человек – это не функция, но уникальный мир страстей и переживаний, ранимый и открытый для заботы. Да и белорусский менталитет не преисполнен поспешности и суетливости. Впрочем, и мы не будем спешить. Немного уже осталось, чтобы увидеть.

 

…А что встречаем на другом конце наших международных магистралей? Неоднозначная, прямо скажем, картина. Удручает, в частности, заорганизованность главного вокзала Варшавы, детища времен победного шествия рационализма. Тяжелая громадина прямо в центре города, кажется, ему ныне только мешает. Возможно, по многим транспортным параметрам удобная, однако с архитектурнообразной позиции, помоему, никакая.

Там, где уважают традицию и понимают событийную уникальность вокзала, появляются выразительные сооружения, свысока смотрящие на ТЭО, но преданные вокзалистости. А она предполагает богатую ассоциативность не в ущерб лаконичности, выдержанности, подтянутости.

Вот три примера 2001 года рождения.

Вокзал в AixenProvence (Франция, архит. JM Duthilleul, фото 6). Словно все шпалы обширной округи, опоясавшись рельсами, плотно сошлись непроницаемой для стороннего глаза ширмой, бережливо прикрывающей таинство проводоввстреч. И традиционные часы, отмеряющие не времяпротяженность, но срокдлительность. Наподобие стрелки, переводящей пути. Исключительно точный и символичный для вокзалов атрибут.

 

Работа того же мастера во французском Авиньоне (фото 7). Вновь видим, словами Канта, “вещь в себе”. Нечто, напоминающее железнодорожный состав. Ничего лишнего, все подчинено движению стоящего под “парами” состава, которое вот­вот начнется. Провожающие, покиньте вагоны. Отбывающие, займите свои места. Но войдя внутрь, обнаруживаем, здесь нет отмеченных в билете мест, но есть фантасмагория набирающего темп мчания. А по пути, извилистому и убегающему за горизонт, не мешая друг другу и увлекая нас, соединяются или расходятся “до” и “после”. Для этих двух и для всех, кто вовлекся в эту “сборную залу на гульбище” художественной экспрессии, на “сходбище”, где, ожив, уже не умолкает архитектурная музыка (фото 8). Побывавший там не упрекнет, что это игра слов.

 

Центральный автовокзал в Лугано (Швейцария, архит. M. Botta). Кажется, фрагмент несущейся двухполосной автомагистрали вдруг остановилсязамер, дабы покровительствовать приезду­отъезду. И просвет “разделительной полосы” только соединяет эти два события (фото 9). Пусть всего лишь на мгновение, которого достаточно для выражения превращения пешехода в пассажира. Как будто две птицы мимолетно привечают друг друга, не то слетевшись, не то разлетаясь, как это видно на исходном, столь же экспрессивном эскизе (фото 10). А воплощенные в материале, они никак не покушаются на сложившееся окружение. Скорее наоборот, приглашают его соучаствовать в памятном событии, затевают всевозможное сближение. Двоих и всех.

 

P.S. Ныне я живу вблизи столичного вокзала. Бередят память стук колес и редкие по нашим временам гудки. Мысленно – на дальней станции схожу, где и трава по пояс, и деревья пока еще большие. А реально – с удовольствием посещаю станции­полустанки нашей глубинки, мимо которых пролетают современные железнодорожные и шоссейные лайнеры, не колебля их подоброму наивного спокойствиятишины.