Заслуженный архитектор Республики Беларусь
Лауреат государственной премии РБ
Академик Белорусской академии архитектуры
Член-корреспондент Петровской академии наук и искусств (Россия)
Идя в этот раз на встречу с Мастером — Георгием Васильевичем Сысоевым‚ я заготовил фактически один контрольный вопрос: чувствует ли Мастер себя Мастером? Однако задать его оказалось не просто. Георгий Васильевич начал о своем. Зная‚ что Мастер неоднократно выступал перед журналистами‚ я‚ тем не менее‚ отметил для себя увлеченность и трепетность его повествования. Фактически мне оставалось лишь внимать ему. Тем более что буквально с первых слов Георгия Васильевича обнаружилась интрига.
— Я происхожу из голландской фамилии Брандтов‚ которую Петр Первый пригласил на службу в Россию. И за успешную службу Российскому государству император подарил моим предкам имение под Вологдой‚ названное тогда Водогино. Мой дед Александр Григорьевич Сысоев был купцом второй гильдии‚ основоположником производства прославленного вологодского масла‚ получавшего золотые медали в Париже…
По второй родословной линии мой дедушка был земским врачом Вологды‚ единственный главный врач в городе был именно он…
То есть‚ отмечаю для себя‚ возможно‚ есть некий ген Мастера‚ который передается по наследству. В это время смотрю по сторонам жилой комнаты Мастера‚ на бережно хранимые семейные реликвии. Среди них‚ например‚ фотографии бабушки стопятидесятилетней давности. Самая добрая память об отце‚ матери.
Отец у меня был художником‚ учившимся в Петербургской академии художеств у Владимира Маковского‚ был другом известных художников Бродского и Грекова.
Вот‚ думаю‚ еще одно свидетельство о гене Мастера‚ который должен дать знать о себе уже в детстве.
Я с детства очень любил рисовать. Причем рисовал в основном лошадей‚ батальные сцены. Потому и любил художников этого направления. А рисовать меня никто не учил‚ это‚ я считаю‚ от Бога. Рисовал сразу пером‚ без карандаша и резинки. Мой отец‚ когда мне было десять лет‚ послал мои рисунки Бродскому. И Бродский ответил письмом: “…О сыне могу сказать‚ что у него огромные способности. Некоторые рисунки просто поражают смелостью штриха и композиции”. После этого было решено‚ что я пойду учиться архитектуре.
“Почему именно архитектуре?” — подвигает меня спросить‚ но уже слышу разъяснение.
Отец очень любил архитектуру. Ему нравился профессиональный статус архитектора. “Ну‚ что мы‚ художники, — берем обычный холст‚ размазываем его красками‚ потом все это пытаемся продать… Как-то‚ это было в 1911 году‚ я ходил на этюды и, проходя мимо стройки, увидел такую картину: идет респектабельный мужчина — белая шляпа‚ белый костюм‚ трость. А за ним угодливо следует строитель. И беспрекословно выполняет любое поручение господина архитектора: здесь надо переделать‚ это надо убрать…”
Вот времена были! Подумать только — господин архитектор?
А ныне…Интересно‚ сколько сторонних минчан знают хотя бы фамилии нынешних ведущих Мастеров? Нет ни одного даже скромного памятника-бюста Мастерам архитектуры. Нет его у Лангбарда‚ без творчества которого не было бы нынешнего Минска‚ а в нем‚ как узнаем чуть позже‚ и Георгия Васильевича.
… Так вот отец и убедил меня обучаться на архитектора‚ который строит на века… В тридцать седьмом году моих родителей репрессировали‚ мать и отца. Я остался один — сын врагов народа. О профессиональной подготовке в институт не было и речи. И мне посоветовали идти на архитектурный факультет инженерного института‚ где преподавали видные архитекторы страны‚ достойные Мастера. Поступил сравнительно легко. Общежитие дали‚ в стипендии же отказали: сын врагов народа! Поступил в бригаду маляров института и по вечерам и выходным зарабатывал себе на жизнь.
А это еще одна грань Мастера — упорство в достижении цели. Но слушаю молча дальше.
Кончил три курса в мае сорок первого‚ и нас послали в Подмосковье на практику. Там и застала война. У меня была возможность по слабости зрения остаться в тылу. Но я стремился попасть на фронт и тем доказать‚ что мои родители не враги‚ раз воспитали меня — защитника Родины. Я наизусть выучил таблицу‚ по которой проверяли зрение. Годен в строй! С 3 июля 41-го до 9 мая 45- го. От начала до конца‚ от Москвы до Берлина.
Выходит‚ для Беларуси‚ Минска Григорий Васильевич по нынешним критериям “иноземец”? Значит‚ было нечто существенное‚ что вернуло и оставило его в Минске. Оказалось — магия Мастера.
Участвуя в операции “Багратион”, освобождал Минск и увидел разрушенный город‚ где находились работы Лангбарда‚ перед творчеством которого я преклонялся. И я дал себе слово: если переживу войну‚ если закончу архитектурное образование‚ то обязательно постараюсь вернуться в Минск и буду его возрождать.
Заканчивал я образование уже в Академии художеств. Все мои сокурсники проходили дополнительный экзамен — как-никак прошло четыре военных года. Меня же освободили от экзамена‚ увидев опять-таки мои детские рисунки. Учился я у Лангбарда‚ Фомина‚ Руднева. Там же Сперанский предложил мне дать рекомендацию Владимиру Адамовичу Королю‚ который уже был в Минске. Однако посоветовал отправляться туда только после определенной практической подготовки. Так я попал в проектный институт Академии наук — Академпроект. После двух лет работы в нем получил рекомендацию с констатацией‚ что я способен руководить разработкой любых творческих объектов любой степени сложности.
“Вот оно, — думаю я про себя‚ — обнаружение и вполне официальное признание Мастера…”
Тем не менее Владимир Адамович решил проверить меня. И вот мне срочно поручили сделать деревянный кинотеатр в парке им. Челюскинцев. За две недели я сделал четыре варианта этого кинотеатра. Один из них назвал “Радуга”‚ который и был построен в 1952 году. Это моя первая работа, и она получила премию на Международном фестивале молодежи в Москве. А когда ее принимали‚ Владимир Адамович признался‚ что я создал изумительную белорусскую архитектуру. Это об орнаменте‚ резных колоннах‚ ажурной арке в белорусском стиле.
Сразу после этого я был назначен руководителем авторского коллектива по проектированию второй очереди проспекта Сталина‚ ныне Скорины. Первую очередь создавал профессор Парусников из Москвы‚ вторую — от площади Якуба Коласа до выхода на Москву — доверили мне. Это что-то да значит.
Значит и то‚ что уже не только на бумаге признали Мастера.
В то же время мне поручали важные объекты на площади Ленина (Независимости) — здание горсовета‚ новой гостиницы “Минск”‚ и как ученик Лангбарда я двенадцать лет занимался реконструкцией Дома правительства и Дома офицеров. Интерьеры для них делал по лангбардовским эскизам. Партийные лидеры того времени относились исключительно внимательно и доброжелательно. А Машеров‚ однажды взяв меня за руку‚ тепло назвал идеалистом… И далее никогда ни от одного партийного или государственного руководителя я практически не слышал ни претензий‚ ни упреков.
Вспоминаю‚ как в таких случаях важно было членство в партии‚ словно принадлежность к некой всеопределяющей касте…
Что любопытно‚ так относились ко мне‚ беспартийному… сам же я в партию не вступал. Не хотел указывать в анкетах‚ что мои родители были репрессированы‚ хотя их потом и реабилитировали. И еще не хотел проститься с творческой работой‚ когда мне предлагали стать главным архитектором Минска.
Конечно же‚ и это‚ творческая самоотдача, — один из признаков Мастера… В этот момент я‚ наконец‚ задаю свой контрольный вопрос: “Георгий Васильевич‚ так Вы чувствуете себя Мастером?”
— Чувствую‚ чувствую…
То‚ как это было сказано, — быстро‚ как бы мимоходом‚ без восклицания‚ — свидетельствовало‚ что не это волновало Мастера. Но продолжал допытываться: чем это чувство подкрепляется?
Когда я занимался реконструкцией Дома правительства‚ работал с эскизами Лангбарда‚ изучал‚ что ему удалось и что не удалось. Так, в интерьерах‚ в Овальном зале я внес и свое. То же и в Доме офицеров. Я потребовал сделать ряд изменений‚ которые привели бы интерьеры в соответствие с духом Лангбарда. Но противились генералы‚ полковники — им нравилось так‚ как было. Да и работы меньше. Я — к Третьяку‚ командующему Белорусским военным округом: как я могу здесь командовать? На это генерал-полковник среагировал тут же‚ объявив во всеуслышание на большом совещании о присвоении мне “звания” генерала-полковника от архитектуры.
— А каково было исправлять самого Учителя‚ Лангбарда? И вспоминали ли Вы тогда‚ “генерал-полковник”‚ отцов образ о господине архитекторе‚ за которым покорно следовали строители?
— С “Лангбардом” работать было действительно трепетно… Я никогда не работал‚ чтоб за мной “бегали”. Но и старался не лебезить‚ не кривить душой‚ поступать по справедливости. Помнится, на защите проекта моих друзей после многих хвалебных выступлений я‚ тем не менее‚ предложил существенно доработать проект. При этом обозначил несколько аргументов своего решения‚ на которые никто не мог возразить.
— Георгий Васильевич‚ Вам довелось работать‚ можно сказать‚ на переломе эпох. В пору тотальной борьбы с “излишествами”. По какую сторону этих “баррикад” Вы были?
— Когда‚ около тридцати лет назад‚ я начал работать по индустриальному домостроению‚ над минским “Востоком-1”‚ пригласил к сотрудничеству известного художника Александра Кищенко. Он предложил эскизы мозаик‚ я‚ в свою очередь‚ декоративную пластику вокруг окон. Тут Петру Мироновичу Машерову донес кто-то из наших влиятельных коллег: Сысоев нарушает постановление партии и правительства о борьбе с излишествами в архитектуре и занимается религиозной пропагандой — иконы на торцах зданий. Святые и Богоматерь.
На разбирательство по доносу у городских властей‚ кстати‚ не пригласили ни главного архитектора Минска‚ ни директора или парторга института… Пригласили меня одного. Вот тут надо было быть храбрым.
Обращаясь ко мне‚ “следователи” полюбопытствовали: как я строю свою работу? Когда мне поручают какой-либо объект‚ то я выхожу на место и стараюсь познать душевное состояние этого места. Потому что считаю, в отличие от Корбюзье‚ что дом — не “машина для жилья”‚ а душа для жилья. Когда я познакомился‚ как живет белорус в своей традиционной обители‚ убедился‚ что он душевно любит свой уголок‚ кут. Поэтому не зря во всех домах крестьянских и у меня в России под Вологдой большая комната‚ а в “красном” углу висят икона Божьей Матери‚ полотенца с национальным орнаментом‚ стоит лампада…
И вот когда я вышел на это место‚ то увидел очень интересную картину. Я увидел цветущий яблоневый сад. Сложилось впечатление‚ что это идут невесты по зеленому ковру‚ где также плавали озера желтых одуванчиков. Словом‚ я испытал видение…
Признаться‚ я впервые встречаю коллегу‚ который признается в подобном как в чем-то естественном‚ ожидаемом‚ желанном. Здесь я узнал‚ что Мастер верующий. На это указывали и отдельные детали его домашнего интерьера. Однако и намека не было на набожность. Лучилась некая уверенность в своей правоте‚ уверенность как следствие Мастерства‚ которое интересует отнюдь не внешняя форма‚ не некие‚ далекие от Мастерства постановления и личное благополучие.
…Я ждал‚ что партийные деятели меня перебьют. Хватит‚ скажут‚ нам о видениях‚ говорите то‚ что надо. Нет‚ они молчали. Я продолжал о видении‚ о видении белоснежного дома‚ у которого должна душа‚ как у человека‚ раскрыться. Поэтому — мозаичные панно и рушники‚ окна — с букетами цветов. На торцах должны быть представлены герои битвы за город — город высокой культуры и науки. Мы должны преклоняться перед этими образами. И Мать-Родина не должна напоминать домохозяйку‚ а богиню. Она должна быть обожествлена в нашем представлении…
Вдруг я услышал: “Он прав‚ давайте его поддерживать”. Потом были всяческие награды.
— Вот только Вашим новаторским садам на крыше никак не зацвесть.
— Каждая эпоха должна отвечать на насущные проблемы и запросы. Создавая сады на крышах‚ я ориентировался на обещаемое “светлое будущее”. Надеюсь мои “висячие сады” еще зацветут полным цветом.
Я понял это и буквально‚ и как аллегорию расцвета нашей архитектуры. Отчего и поинтересовался: “А если бы все-таки Вы встали во главе столичной архитектуры‚ что в Минске мы бы не увидели?”
— Новой “балюстрады” сквера у Октябрьской площади. Несуразного цвета многих фасадов. Или перемену колористического решения произведений “советской архитектуры”. Не было бы‚ полагаю‚ и “саркофага” на Октябрьской площади — так его прозвали в народе‚ видимо‚ не зря.
Когда Мастер показал толстенный альбом со своими проектами‚ я понял‚ что в этом случае у него есть и личные мотивы. После стопроцентной потери зрения и сложнейшей глазной операции Георгий Васильевич первым делом участвовал в одном из конкурсов на проект Дворца Республики и… получил первую премию. Зная по собственному опыту‚ что испытывает “отодвинутый” победитель конкурса‚ меняю тему: “Георгий Васильевич‚ до сих пор идут пересуды относительно авторства “Брестской крепости”. В частности‚ входной композиции со “звездой”‚ на мой взгляд‚ наиболее удачного элемента мемориала. Кому принадлежит последнее‚ воплощенное решение?” Георгий Васильевич молча достает из очередной папки саморучный эскиз этой самой “звезды”.
В творческом арсенале Мастера многие конкурсные проекты. Особо любимы мемориалы. А по поводу отсутствия в Минске хоть скромного памятника жертвам репрессий Мастер лишь печально вздохнул.
Не был он многословен и в беседе о наиболее обсуждаемых ныне постройках и стройках в Минске. Хотя я услышал дельные‚ профессиональные‚ истинно Мастерские критические замечания. Только…
— Только это не для печати‚ поскольку‚ когда они проектировались‚ меня не спрашивали‚ а сейчас мне не пристало говорить об этом.
— Тогда о преодолении всяческих трудностей в нашей профессии.
— Я вспоминаю высказывание выдающегося американского архитектора Ф.Л. Райта‚ что если бы не было трудностей‚ то не было бы и хорошей архитектуры.
— Однако без‚ как мы говорим‚ моральной поддержки трудности порой непреодолимы. Была ли у Вас‚ Мастера‚ своя Маргарита-вдохновительница?
— Я безмерно благодарен своей супруге‚ Ноне Николаевне‚ художнику от Бога. А еще меня вдохновляла работа с молодежью. Поэтому я преподавал в Театрально-художественном институте и Художественном училище.
— С каким чувством подобает творить и Мастеру‚ и начинающему архитектору?
— Николай Гоголь‚ не будучи архитектором‚ но Мастером‚ сравнил архитектуру с летописью мира‚ она говорит тогда‚ когда молчат и песни‚ и предания. Более того‚ — и с этим уже‚ кажется‚ не спорят — архитектор организует среду для жизни человека, то есть определенным образом влияет на нее‚ формируя и повседневное настроение, и мировоззрение. Я всегда чувствовал эту ответственность.
Что ж‚ знакомство с Георгием Васильевичем раскрыло дополнительные признаки Мастерства. Уважение к своим историческим истокам и коллегам‚ материализуемый идеализм‚ искренность и чувство ответственности… Без них‚ наверное‚ зачахнет ген Мастерства‚ будь у нас таковой. Ну‚ и про благие‚ вдохновляющие видения не стоит забывать. Как не забывает и Георгий Васильевич в свои 85 лет. С чем его поздравляем и благодарим — за Мастерство.