На некоторых из непрестанной толпы паломников Иерусалим производит столь сильное впечатление, что они и сами становятся "апостолами". Местные психиатры даже ввели специальный термин для обозначения этого явления – "иерусалимский синдром". Это своеобразное преображение происходит в несколько этапов, начиная с тревожного возбуждения, отделения от группы под предлогом самостоятельного осмотра города, торжественного шествия-марша к одному из святых мест города... Заканчивается же чтением бессвязной и сбивчивой "проповеди" с призывом к человечеству жить более нравственной, простой и благочестивой жизнью.
Решил и я на себе проверить…
И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца
и имеющего печать Бога живаго…:
"Не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам..."
"Апокалипсис", 7. 2, 3
Стоя впервые пред вратами Иерусалима, я знал, что города, видевшего явление Христа, не существует еще с 70 года от его рождения. Тогда римляне взяли его штурмом и сровняли с землей. Уцелевшие первые христиане, живые свидетели евангельских событий, вернувшись на руины, отыскали и отметили свои святыни – Голгофу и Гроб Господень. Однако вскоре император Адриан вновь не оставил камня на камне. Более того, построил на руинах новый город с принципиально иной планировкой и, засыпав святыни христиан землей, поверх насыпи возвел языческий храм. Именно благодаря этому святые места новой религии были… не только сохранены, но даже их местоположение оказалось надежно зафиксировано. Наследие это уже не могли уничтожить ни множественная смена владельцев, ни несколько землетрясений и войн, которые, словно сговорившись, испытывали на прочность Иерусалим.
Поэтому уже предчувствие встречи с ним возбуждало пусть не тревожное, но трепетное волнение. Чувство, которое невольно отрывает от профессионально бесстрастного гида и отправляет в самостоятельный поход-марш. Однако только к одной-единственной святыне не получится. Ибо тут они буквально на каждом углу. Их настолько много-несчетно, что они практически слиты в единую, прежде всего духовную, субстанцию.
…Вот таблички с номерами мест-стоянок. "Остановка V, здесь крест взял Симон Киринеянин". И тут же место-углубление на стене, на которое Господь якобы оперся рукой. Восьмая его остановка отмечена небольшим, но повидавшим виды, познавшим причастие многолюдья крестом на стене греческого православного монастыря: именно "здесь" Иисус встретил верующих в него женщин (фото 1).
Это – следование "Путем Скорби" ("Виа Долороза"), якобы повторяющем Крестный путь Христа от Судилища до Голгофы. Мысль о том, что здесь явная имитация, не довлеет. За 900 лет до моего паломничества тут побывали участники первого крестового похода, отбившего Иерусалим у мусульман. Найдя при этом уцелевшие постройки изрядно поврежденными, они принялись не столько восстанавливать утраченное, сколько воссоздавать библейскую среду-ойкумену, сакральную топографию и топонимию в согласии со своими средневековыми представлениями. Отсюда содеянное ими само по себе – выдающееся культурное достояние. И сегодня Крестный путь, созданный в XIV веке католиками-францисканцами, обходится без каких бы то ни было особых доказательств своей подлинности. Поскольку абсолютна достоверность того, что эти места, как говорится, намолены многими поколениями паломников.
Как бесспорно достоверен построенный ими храм-собор, собравший под своими сводами остатки ротонды, что император Константин установил над Гробом Господним, скалу распятия. Это Храм Гроба Господня, или (что мне более по душе) Воскресения, каким мы его знаем сегодня. Каким он сохранился в качестве вожделенного собрания ни много ни мало 42 приделов, принадлежащих разным христианским конфессиям, приверженцы которых никак не могут разобраться, кто в Доме Божьем "хозяин" и кому поэтому следует в награду ремонтировать его. Так что пришлось нейтральным в этом споре-состязании англичанам соорудить временный металлический каркас для поддержания старинной немощи. Так и он стал самобытным памятником, готовящимся справить свой столетний юбилей (фото 2).
Но и это еще не все. Осведомленные христианские паломники не удивятся, увидев, как невозмутимый мусульманин каждое утро отпирает могучую, несмотря на преклонный возраст, дверь храма. Это не случай-парадокс, но сначала вынужденная, а сегодня символическая девятисотлетняя традиция. Согласно ей ключи от храма хранятся в уважаемой исламской семье Джудэ, бессменно выступающей в качестве третейского судьи в межконфессиональных спорах за храм. А хранителем врат также традиционно служит глава семьи – Нусейбэ. Он-то и спешит каждое утро открывать врата и преданно следит за порядком, дабы на закате стуком медного кольца проводить последних посетителей храма и снова запереть реликтовые врата.
Площадь, а точнее двор перед ними сегодня неимоверно тесен и свободно пройти в толчее вовсе не просто. Особенно в узкий проход, что соединяет храм со средневековым лабиринтом города. Чувство, конечно, двоякое. Неприятное для нас, малость отвыкших от очередей, но и торжественное – причастие к мировому духовному порыву (фото 3).
Отсюда куда ни пойдешь – святыня. Вдруг открывается неоспариваемая могила самого Давида, основателя Иерусалима (фото 4). А фактически над ней – место, как полагают верующие, помещение легендарной Тайной Вечери. Но как могли иудеи трапезничать на могиле своего царя – языческое святотатство получается? Или самая надежная конспирация – как-никак легендарный ужин вынужден был происходить в особой тайне? Тогда почему участники этого таинства, как будто испытывая судьбу, отправились фактически через весь город в Гефсиманский сад?..
Понимаешь, что легенды-желания причудливо переплелись с реальностью-верой, однако это не умаляет желание направиться-шествовать по тому же маршруту туда, где, как полагают верующие, свершился, пожалуй, самый знаменитый, хотя и странный поцелуй. Где два по-своему незабываемых персонажа всемирной истории – Иисус Назарянин и Иуда Искариот встретились в последний раз. Ныне же всех страждущих встречает небольшой тщательно огороженный фактически палисадник. В полной мере его можно наречь палеосадиком, ибо явно старинны-древни дерева его. Однако достоверно неопределенного возраста, поскольку у оливковых деревьев нет годичных колец, а новые побеги неудержимы вовек (фото 5). Поэтому как знать, не под этой ли оливой…
В любом случае, есть вековые кольца у самого Иерусалима – террасы захоронений. Международного, можно сказать, некрополя, где мирно уживаются-покоятся все религии-народности (фото 6).
Это очень по-иерусалимски – уметь уживаться. Под одной небесной кровлей соседствуют-мирятся и легендарная старина, и достоверная повседневность, создавая особую поэтическую драматургию, сотканную из мудрых узоров бытия. Она выказывается повсюду и ненавязчиво приветствует сквозь каменные кулисы-оклады с вековой патиной. Находит вас везде – и пением муэдзинов, и колоколами христианских храмов. И музыка-полифония эта не застыла, но, кажется, вечно живет в камне-архитектуре, во всем существе священной столицы трех мировых монотеистических религий. Даже "Пути Скорби" не чужда многоликая будничность, конечно же, не лишенная радости и счастья, делающая меж тем и прогулку ритуалом (фото 7–9). Здесь и я встретил верующих женщин, правда, в свое-сокровенное (фото 10).
Итак, словно погружаешься-следуешь невесть какой истории-возраста притче из древней земли мудрецов. Здесь Восток и Запад, архаика, средневековье, современность сложились в единую сагу-откровение, трансэпохальный и межкультурный текст. С конкретными, кстати, иллюстрациями, преисполненными народной наблюдательностью, юмором, иронией.
Вот узкая щель в городской стене, служившая для проникновения в город, когда все врата его были уже закрыты. Предание гласит, что это то самое "ушко", которое упоминается Христом в очень, оказывается, конкретном-образном назидании: "Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божие" (фото 11).
Или ветхозаветное сравнение – "как песок зимой", который сосчитать практически невозможно. Тему-символику "зимнего песка" подхватывает и новозаветье: и тот "уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке", ибо "пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение великое". Дело в том, что строить на песке, то есть в долинах, что искони разрезали Иерусалим, попросту нельзя – каждая из них зимой становится руслом нешуточной реки, налегающей вместе с зимними ветрами и смывающей все, что попадется на пути. Так что "гиена огненная", наказывающая всякого отступника от освященных традиций, здесь же, под ногами-колесами – одно из таких долин-ущелий.
По его непрестанно оживленным асфальтированным откосам следую и я, дабы насладиться панорамой всея Иерусалима. По сути, это и есть принципиальный марш к святая святых, путь к пониманию целокупного метафизического существа уникального тысячелетнего Шедевра.
И увидел я бесспорную и беззаветную доисторическую достоверность – ландшафт, который не то что не коробится, но, напротив, лишь выявляется-сохраняется вековечно растущим городом.
Словом, увидел не виртуальный "небесный", но иной – предельно осязаемый приземленный Иерусалим. Иной, непривычный нам город – не скопище самых разнообразных и кичливых домов-сооружений на горах, но собрание на одном месте голов-возвышенностей. Увидел-представил, как они благочестиво покрыты, конечно же, не выпячивающимися шлемами, киверами, папахами, коронами, но ермолками-кипу, исстари символизирующими уважение к божественному проявлению. Потому даже цвет, материал, рисунок их определялся местом исхода – страной, откуда пришли предки благоверного. Может, это нежно-бежевая гамма песка Египта, места начала Исхода? Нет, скорее, это – дань тем, кто искони преданно-благочестиво проживал именно здесь. То есть от цвета местного камня, ибо практически все строения Иерусалима до сих пор собираются именно из него. Поэтому не случайно впечатление, что город беззаветно предан своей земле-культуре. И не понять: то ли стены в утесы зарыты, то ли из скал они вольно растут (фото 12).
Именно поэтому Иерусалим так умиротворен-гуманен и не комплексует своей внешней несовременностью, малоэтажностью, "архаичностью", заставляющей осваивать все новые-отдаленные, отнюдь не выгодные для строительства-эксплуатации территории. Более того, он почитает свою приверженность натуре за эстетическую и нравственную норму-заповедь. И, конечно же, чтит историю, отчего и в мыслях не держит снос всяческой старины-завета. Отсюда не понять, то ли город в округе гуляет, то ли приволье врастает в него (фото 13).
Насколько знаю, и ныне не закончено судебное преследование одного из бывших руководителей Израиля, дозволившего построить в Иерусалиме новый жилой элитный комплекс с вполне скромными даже по нашим меркам высотками. Официально пытаются доказать небескорыстность выбора подрядчика без конкурса-тендера. Однако думается, что хотят наказать его за формально неподсудное святотатство, вызывающе-преступно торчащее из вековечного завета, из благоверного и всепримиряющего естества-покоя. На такое осквернение не решились ни сравнительно молодой православный, словно замерший при восхождении собор, золоченые купола которого вполне довольствуются окружением листвы, ни молодой совсем университет, что расположился-таки на вершине, но никак не кичится этим, отказавших от каких бы то ни было доминант. Даже некогда воцарившаяся в самом центре града-раритета мечеть Омара необычно скромна-толерантна – не тщится "Купол Скалы" оторваться от земли традиционными вышками-минаретами. По сути, и он – благоверная и общая кипа (фото 14). Потому как бережно укрывает Камень, с которого, по исламу, Мохаммед вознесся в небо, а по представлениям иудеев – Святое Святых древнейшего Иерусалимского храма, что навсегда укоренилось в землю. Так божественные Небеса роднятся с Землей, отчего она и стала не грешной, но святой.
Видимо, нелегкая миссия Иерусалима ("Жилище-основание мира") – служить панчеловеческой кипой-капищем, одинаково заботливо покрывающим и основание храма Соломона с неизбывной чередой иудеев, и купол покоящейся на нем мечети, и христианские святыни, и светские достопримечательности. И конечно же, Голгофу – Череп Адама, прародителя вселюдского. Некая вселенская уния и ориентир для былого-будущего пантеизма-язычества. Самобытная, предельно толерантная тутошность и всегдашность. Не отдельные эпизоды, сюжеты, персоны, но действительно священный всевбирающий текст-писание, в котором явствует и Христово поучение: "Не может укрыться город, стоящий на верху горы". Его, как и все символическое, понять следует и так: не может остаться незаметным город, всякое творение людское, стоящее на мощных пластах культуры, на высоких духовных ценностях.
…Итак, остается разве что "проповедь" с всечеловеческим призывом… По-моему, я ее уже произнес. Ведь какими бы словами она ни оглашалась, будет в ней завет не делать вреда "ни земле, ни морю, ни деревам" – ландшафту родины-души. Следовательно, непременно Человеку как – несмотря ни на что – воплощению непреложной вселенской гармонии, "Бога живаго".
P.S. Есть, пожалуй, у "иерусалимского синдрома" еще один, как бы латентный, скрытый симптом – желание сохранить пережитые впечатления от единения с уникальным Шедевром и поделиться им с понимающими людьми. Что, собственно, я и делаю.