Едучи как-то за рулем в плотном автомобильном потоке одного из наиболее престижных минских проспектов, боковым зрением замечаю: вдоль дороги стоит-видится некое странное образование. Единственно, что пришло на ум, показалось-привиделось - то декорации к некоему фильму явно несовременной тематики. Правда, и время, и место, к коим отсылает «декорация», оставляет на первый, беглый взгляд в недоумении. Поэтому гадаю-припоминаю, что бы это могло быть, хоть отдаленно напоминать? Причем, со всего мира, поскольку наша киностудия сегодня больше отдает свои площадки-инвентарь в аренду, нежели сама творит.
Итак, на ум-память приходят и античный Рим, и средневековый Каир и Индия, и, конечно же, Тракай, Мир. Сходство, скажем прямо, слишком отдаленное, дабы снимать достаточно убедительный фильм на национальном материале.
Тогда, может, в конце концов, подумал, некое фэнтези снимают типа «Пяти колец», где все может быть? Точнее должно быть, чего и быть вроде бы и не должно. Главное, это не навсегда, ибо оторвешься от потухшего экрана и возвращаешься к жизни, которая, понятно, также изобилует случайностями. Но ее удерживают от разноса некие веками выпестованные представления о тектонике, масштабе, соразмерности, ритме и монтаже сценарного раскрытия архитектурного произведения.
Сравнение архитектуры с кинематографом вовсе и не ново, поскольку у них действительно много общего. Так, их восприятие предполагает важный временной компонент, почему и можно говорить о своевременности и современности архитектурного кадра в общей художественной композиции. Истый архитектор – искусный сценарист и монтажер. А достойный кинорежиссер – самобытный архитектор. Один только пример – Сергей Эйзенштейн (в январе сего года, кстати, исполнилось 115 лет со дня его рождения). Каждый его фильм – шедевр, в каждом из которых в главных ролях – архитектура. Невозможно представить «Броненосец Потемкин» без Потемкинской лестницы. «Октябрь» - ярко явил Дворцовую площадь и Зимний дворец. Сегодня мы знаем, что происходило в том октябре вовсе не так, но какова сила архитектурного перевоплощения, воспринимаемого как документ!
А «Александр Невский» с «Иваном Грозным»! Наиболее выразительные сцены исполнены с помощью и в ореоле мастерски сыгравшей архитектуры. Потому как, если создавались декорации, то они были и достоверны, и убедительны, и выразительны…
Любопытно, что ни кто-нибудь, а сам министр ]]>пропаганды Третьего рейха]]> Геббельс без обиняков восторгался творчеством Эйзенштейна и наставлял своих кинематографистов:
«…Это еще раз доказывает, что в шедевр может быть успешно заложена некая тенденция. Даже самые плохие идеи могут ]]>пропагандироваться]]> художественными средствами»…
…И как знать, не гены ли, не воспитание ли отца Михаила Осиповича, вполне успешного и авторитетного архитектора, решительно сказались на уникальной кино-архитектуре…
В любом случае, все это происходило под лозунгом, прославляющим кино как важнейшее из искусств, когда массовый поход в кино был сродни новому сакральному ритуалу. Впрочем, архитектуре-пропагандисту в ту пору уделялось внимание не меньше, и она также была рассчитана на массовый идеологический «поход». Неспроста, видимо, на Международной выставке 1937 года советский павильон, увенчанный динамичной парой «Рабочего и колхозницы», словно наступал на стоящий напротив павильон фашисткой Германии. Видимо, поэтому же немецкие агрессоры оставили (в надежде для себя) все самые выдающиеся архитектурные творения Минска. Лангбарда, прежде всего. А ведь могли снести, прикончить хотя бы в контексте художественного холокоста…
А послевоенные мастера оставили нам в наследство Минск с архитектурой мирового уровня и известности. Сегодня отдельные уцелевшие пока еще в своей первозданности фрагменты рассматриваешь как замечательный и художественно-исторический фильм-ансамбль. Поэтому в его сюжетном раскрытии некоторые архитектурные персонажи не особенно вписываются в общий ансамбль. Таковым видится, например, здание Дворца профсоюзов, что откровенно имитирует древнегреческий ордер-перипторос. И бутафорность эта становится еще более очевидной с «галерей» сугубо советских бетонных изваяний. Однако и эта роль «второго плана» в общем ходе архитектурной событийной гармонии не вызывает острого чувства обмана и фальши.
Правда есть и различие. Кино не от слова-выражения «кинуть», или провести, надуть, предать. Оно завлекает в игру, заведомо обманывает, но красиво, правдиво, что и делает его искусством, способным вызвать катарсис, духовное очищение. Справедливо оно именуется «фабрикой грез».
В отличие от этого архитектура – сама реальность-жизнь, где обман фальшь и бутафорность противоестественны. По крайней мере, уж точно не выпячиваются. Архитектуру в отличие от кино невозможно преподносить выборочно: утром – детский сеанс, днем – для всех, кому нечего делать, вечером – для взрослых, кому 16+.
…Короче, жду рекламы-сообщения о выходе в свет нового «исторического» фильма. Ан, нет! Вместо этого – бравурный транспарант, возвещающий об открытии… очередного супермаркета.
Следовательно, это вовсе не кино?! Тогда может быть, хоть как в доброй киносказке, где всякие чудища-привидения на поверку, сняв маски, оказываются очень даже добрыми молодцами. Может эту завлекающую игру с приведениями затеял и минский «Замок»?..
Поэтому теперь уже жду «магию с разоблачением» - что будет продемонстрирована на открытии. Думал, как в сказке про Буратино, снимут матерчато-фанерную бутафорию с одного главного фасада, как папа Карло – нарисованный на холсте очаг, а за ним откроется путь в потаенный и фантасмагорический мир. Неплохая, привиделось, задумка. Этакий современный архитектурный перфоманс…
Вот только открылся этот «театр», а нарисованная декорация осталась. Ба, так это вовсе и не декорация, не фанера размалеванная, а «настоящая», «всамделишная» архитектура! А точнее, пожалуй, строительное изделие, не в шутку примерившее пронафталиненный реквизит из «фабрики грез», ибо все зиждется на «псевдо» и «квази», «как бы» и «вроде».
Решил, однако, познакомиться поближе с этой диковинкой. Тем более что хозяин-застройщик полагает, что добился невозможного и «архитектурное решение соединило в себе эффективность технологий… с этническими элементами белорусских замков». Вообще-то новые, эффективные технологии, и особенно синтез времен здесь прямо-таки надо поискать. Поскольку, например, достаточно примитивная имитация кирпичной кладки и бетонного цоколя, что вблизи прямо-таки бросается в глаза, как истое приведение, а также псевдо черепицу трудно отнести и к техническим достижениям, и к «этническим элементам». Странные сочленения, переходы одной темы в другую не оставляют сомнения – то привидение, «времянка», которая, словно драпировка на время строительства прикрывает подобающее в таком случае неглиже, и «швы» эти видны, пусть даже они и с иголочки. Короче, пышущее желание удивиться оборачивается чувством явной «кидаловки», подмены, что и следовало ожидать от подобного подхода.
Интерьер же – на удивление обычный, можно сказать, типовой. Клон тех, что мы более двадцать лет тому назад вожделенно паломничали-посещали где-нибудь в пригороде Варшавы, оглядываясь, прижав к себе рукой под полой куцую пачечку нелегально приобретенной валюты. Не спасает его и разрекламированный атриум. Ничего особенного, также уже вполне типовой.
Типовая и охрана, другие сотрудники-обитатели «замка» также откровенно типовые. Как и товарный ассортимент – ширпотреб. А автомобильная стоянка – вообще угрюмая, действительно мрачно-средневековое впечатление.
В любом случае, не нахожу никаких признаков уникальности «опилок», что так навязчиво демонстрируют «доспехи» фасада. Никаких образных «привидений», коими чревата искони символичная архитектура. Другими словами, словами Аркадия Райкина (Михаила Жванецкого): «Дурят нас, братцы, ой дурят! В средневековых доспехах оказывается наши опилки?» Смешно, конечно. Но и не до смеха, ведь речь не о буффонаде и гротескной сатире, а об архитектуре. У нас выходит современные «доспехи» наряжают в странные «опилки». Или наоборот…
Одним словом, здесь явствует, что «встречают по одежке». Хотя это только первая, и отнюдь не главная суть мудрого принципа – ведь «провожают по уму», то есть по содержательному наполнению. Так что всякое произведение надо доводить до ума, а не довольствоваться внешними, поверхностными эффектами-иллюзиями. В архитектуре вполне, кстати, допустим обман и иллюзорность, если, конечно, они играют продуманно прописанную роль в художественно-символической выразительности. А в нашем примере «одежка» оказалась не лучше и не хуже содержимого. Притом, что сама тема псевдозамков как таковая в архитектуре отнюдь не нова. Она с успехом использовалась романтизмом, модерном, да и в новейшее время она не появляется в разном сюжетном амплуа. Достаточно вспомнить архитектурное творчество Гауди, Дали, Хундертвассера… Главное, что в них есть – это во всех смыслах раскрепощенность, свобода от стереотипов и прямого подражательства, уход от образа глухой крепости. Их «замки» - реальная и актуальная философия жизни, где меж тем обязательно присутствуют духовные следы столкновения с абсурдностью, страхами, кошмарами, ожившими привидениями реальности. Ну, прямо, как в «Замке» Франца Кафки, что предстает не то крепостью, не то тюрьмой.
Кстати, и о новоиспеченном «замке» в народе уже пошло сравнение его и с той и с другой. Действительно наш «Замок» напоминает-смахивает и на крепость и на тюрьму одновременно. Так что сравнение «Замка» с московским Кремлем – отнюдь не лестное. Скорее с горькой иронией и сарказмом, ведь речь идет о пародии.
Хотя, если присмотреться, то можно, пожалуй, и согласиться: у них есть нечто глубинно общее. В этой связи припоминается мнение-привидение французского маркиза де Кюстина, что воочию наблюдал Кремль полтора столетия назад и был явно шокирован:
«Кремль — вовсе не то, чем его обыкновенно считают. Это вовсе не национальная святыня, где собраны исторические сокровища империи. Это не твердыня, не благоговейно чтимый приют, где почиют святые, защитники родины. Кремль — меньше и больше этого. Он попросту — жилище призраков. Башни, башни всех видов и форм: круглые, четырехугольные, многогранные; приземистые и взлетающие ввысь островерхими крышами; башни и башеньки,… причудливые ухищрения, непонятные выдумки… бок о бок с кафедральными соборами. Во всем виден беспорядок и произвол, все выдает ту постоянную тревогу за свою безопасность, которую испытывали страшные люди, обрекшие себя на жизнь в этом фантастическом мире. Все эти бесчисленные памятники гордыни, сластолюбия, благочестия и славы выражают, несмотря на их кажущееся многообразие, одну-единственную идею, господствующую здесь над всем: это война, питающаяся вечным страхом… Хотя каждая башенка, каждая отдельная деталь имеют свою индивидуальность, все они говорят об одном и том же: о страхе, вооруженном до зубов. Жить в Кремле, это значит не жить, но обороняться. Гнет порождает возмущение, возмущение вызывает меры предосторожности, последние, в свою очередь, увеличивают опасность восстания…»
Далее маркиз развивает любопытную мысль о московском «кряже» как о символе вековой русской несвободы – крепостничестве. Не думаю, конечно, что наш «Замок» имеет столь сильное ассоциативное воздействие, однако интересно все-таки, как он будет выглядеть в глазах заезжих современных иностранцев, падких на нетривиальные сравнения…
Как бы то ни было, именно «замки» стали в нашей постсоветской буче символом своеобразного раскрепощения после, казалось бы, пожизненного заточения (что, впрочем, многими воспринималось за счастье) в однотипной и всенивелирующей убогости «хрущевок». Первые «новые белорусы», почувствовав в себе «хозяина-феодала» также начинали свое частное домостроение с кичливых «замков» - подобающие бойничные башни «всех видов и форм», «причудливые ухищрения, непонятные выдумки» с огромными неприступными стенами… Мой дом – мой замок-крепость.
Подобная экзотика находит себе место в не очень-то зачастую и фешенебельных придорожных кафе, гостиницах-трактирах, мотелях. Вполне, надо сказать, объяснимо и уместно, ведь всякая-путь дорога подспудно настраивает на остроту, кинематографичность впечатлений. Поэтому при всем архитектурно-композиционном несовершенстве, трудно упрекнуть их хозяев в таком повороте творчества, тем более что и внутри, в интерьере, в кухне-меню они пытаются прилечь посетителей традиционной или самодеятельной экзотикой, верно рассчитывая на игру их воображения, подспудную, унаследованную у детства и дальних пращуров страсть ко всяческим привидениям и даже игре в них.
И подобные «замки» можно встретить на дорогах практически любых стран. И они будут удивлять уникальным товаром.
И мы по-детски доверчиво, то есть по-хорошему пленяемся ими, словно идем в групповой поход в кино в ответ на броскую рекламу и по-доброму наивные предчувствия.
Конечно, разные они получаются. Некоторые из них вполне симпатичные, профессионально вполне вымеренные. Но им многое прощаешь, потому как, по крайней мере, размещаются они на своих наделах, а не в центре большого города, и к тому же не выдают себя за архитектурное откровение с амбициями на образцовость. Однако неужели мы дожили до того что «замковый» кич, бутафорность перешагнули высокие частные заборы-застенки и самоуверенно выскочили на всеобозримый городской простор?
И не только наш ТЦ «Замок» навевает эти мысли. Примеры тому есть, к сожалению, и другие. Бутафория, скажем, на нашем Оперном театре. На великолепных конструктивистских «доспехах» проступают псевдоантичные «опилки». Что это – комплекс провинциализма? мания величия? бездумное подражательство, как и с Кремлем?
Как бы то ни было, опять вспоминается знаменитое райкинско-жванецкое: «Ах, Аполлон! Ах, Аполлон!..».
Ибо невольная буффонада получается, однако, не смешная. Думали, видимо, раздуть наш театр под памятник классицизма, Большой театр в Москве с помощью силиконовой, назовем и так, архитектуры. То есть опять-таки некая надуманность и невсамделишность, рассчитанная на самого банального обывателя. У достойного, искушенного зрителя это гримасное «кино» ничего кроме разочарования и уныния вызывать не может. И всякий раз думаешь-мечтаешь: когда же закончатся съемки затянувшегося дешевого водевиля и уберут временные декорации. Так и хочется снять эту дерюжную маскировку и открыть истый Театр. Ау, папа Карло!..
Окончание следует.