Писать слово-звание “Мастер” с большой буквы вполне уместно, справедливо, если мы обращаемся к таким заслуженным, общепризнанным авторитетам, как Леонид Менделевич Левин. За его плечами столько самобытного, значимого, уникального… Естественно, есть и свой путь в Архитектуру, свое понимание ее секретов. И он не отказывается поделиться своими соображениями. Но вот незадача — Мастер весь в делах, ему недосуг вести пространные беседы. Предлагает предварительно посмотреть многолетние свои дневники-записи, и, если останутся вопросы…
Так что открываю довольно объемный текст. Причем вполне художественный, выдающий не просто личность неординарную, но именно… Архитектора. Слова, фразы, мысли, словно камни, тщательно, “весомо, зримо” мостятся в кладку глубоко прочувствованной летописи. Самого себя, нашей архитектуры, общей послевоенной истории.
Леонид Менделевич о своем детстве, которое помнится с довоенной поры:
Открытие Комсомольского озера в Минске.
Отец сооружал это озеро.
Квартира, грамота и патефон — награда за работу.
И утро следующего дня. Утро под бомбами…
Годы эвакуации:
Солнце давало мне первые уроки искусства.
А ночью совсем страшно. Привязываем ручку двери веревкой к стулу...
Перерисовываю картинки из единственной книги ‘’Три поросенка".
И даты ставлю: 4.07.1944 г., 5.07.1944 г.
Обращаю внимание на даты — первые дни после освобождения родного Минска. А вот и долгожданная встреча с ним. И вновь рисунки, рисунки… Теперь уже с натуры. С трагичной, но и оптимистичной тоже.
Помещение послевоенного Дома пионеров. На площади Свободы.
Старая площадь древнего Минска.
Вокруг здания — развалины. Развалины и палатки. Картина послевоенного Минска.
И мы рисуем эти развалины.
Восстанавливается проспект имени Сталина.Мы рисуем первое здание на проспекте с портиком и колоннами.Рисуем все первое, что появляется в городе-Фениксе.
Мы рисовали биографию города.
И все это — под вдохновенным взглядом Сергея Петровича Каткова.
У Сергея Петровича, фронтовика, замечательного художника, выдающегося педагога, посчастливилось заниматься, точнее, научаться чувствовать прекрасное и мне, многим моим друзьям. Однажды, году этак в семидесятом, он в приподнятом настроении всех нас, изостудийцев, препроводил в актовый зал Дома пионеров и школьников — на встречу с авторами “Хатыни”. Даже тогда мне, еще мальчишке, они показались необычно молодыми для такого огромного успеха. Теперь, читая Леонида Менделевича, понимаю, что это было благодаря, бесспорно, таланту, но умноженному на деятельное соучастие П.М. Машерова, о котором Мастер пишет много и с бескорыстным почтением. Это касается и сюжета с утверждением “Хатыни” на партийном “Олимпе”.
…Очень много вопросов к нам, авторам.
— Почему колокола?
— Это не наше, не советское.
— Нужно обратить внимание на идейную сторону памятника.
И самое обидное:
— Коллектив слишком молодой. Необходимо назначить опытного руководителя.
И еще много других “почему”, “необходимо”, “нужно”...
Последнее слово за Машеровым.
— Давайте хотя бы раз доверим молодым.Будем им помогать. Все вместе.
Их сотворчество (иначе его и не назовешь) — молодого коллектива молодых и главы республики, как я понял, началось с проекта мемориала на месте другой сожженной деревни, Вельи, в местах, где Петр Миронович получил Звезду Героя.
…Многолетние липы на аллее, уходящей в никуда.
Старые, могучие, изуродованные деревья, свидетели жизни и трагедии.
Здесь заживо сожжены в сарае более 400 жителей Велье.
***
Работаем на одном дыхании.
И вот материал готов.
***
Именно в проекте памятника сгоревшей вместе с людьми деревне Велье появляется идея обозначить всю деревню, каждый сгоревший дом.
***
Машеров внимательно изучает принесенный проект...
— Мне кажется, ваше предложение по силе художественного решения должно быть осуществлено в другом месте. Ближе к Минску. Велье очень далеко от столицы. Не каждый сможет посетить здесь памятник.
***
Хатынь.
Все чаще на слуху название этой деревни. Машеров несколько раз выезжает именно на это место.
Неожиданно пошли разговоры о конкурсе, который в конечном итоге объявили Союз архи- текторов и Союз художников. Можно понять наше огорчение, ведь сам Петр Миронович одобрил наше предложение.
Потом он объяснил:
— Хотелось посмотреть, как вы поведете себя в соревновании. Но я верил в вас, чувствовал, что вы выдержите творческий марафон.
***
Как-то пригласил меня на беседу один из высших функционеров Союза архитекторов. Предложил:
— Включайте меня в творческий коллектив вместо... (он назвал фамилию). Победу в конкурсе практически гарантирую.
Это предложение не подлежало обсуждению и было отвергнуто.
Молодость. Мы верили только в творчество и дружбу.
Постепенно обнаруживается, какие качества необходимо проявить помимо врожденных способностей, дабы создать нечто “свое” и значимое. Какой путь надо пройти на подступах к Идее.
Мы участвовали в конкурсе проектов памятника защитникам Брестской крепости.
Это был мой первый конкурс. Проект получил поощрительную премию. Колонна, увенчанная фигурой победителя...
Именно многолетние конкурсы проектов памятника защитникам Брестской крепости дали сильный толчок в развитии монументального искусства Беларуси. Они длились почти 20 лет, начиная с 1950 года.
***
В 1965 году окончательно складывается авторский коллектив.
Молодые архитекторы. Пишемся по алфавиту: Градов, Занкович, Левин.
Уже вместе делаем одну из последних работ в серии комсомольских знаков: памятник “Катюша” в Орше…
Проект должны сделать за пару дней здесь, в Орше. Гостиница. Ночь в работе.Утром идея памятника на столе секретаря горкома партии.
Затем — быстрое осуществление в натуре.
Привезли “Катюшу”. Зашили металлом колеса и кабину.
Пьедестал — символическая фронтовая дорога.
“Катюша” смотрит в глаза Днепра. “Выходила на берег Катюша”…
И вновь — “Хатынь”, она главный лейтмотив воспоминаний Мастера.
Каким будет наш проект? Какой должна быть его идея?
Рассуждаем, рассуждаем, рассуждаем...
Высказываем даже абсурдные, на первый взгляд, мысли.
Все шло в общую копилку творчества.
***
Шесть часов вечера. Время окончания рабочего дня.
Для нас это — самые прекрасные мгновения, ибо все помещение тут же превращается в арену нашего необузданного творчества.
Подрамники раскладываем где хотим.
Нам прощали нашу одержимость…
***
Ищем образы каждого элемента будущего памятника.
Ничего формального. Ничего традиционного.
Наш соавтор — хатынская поляна.
Весь ландшафт оставляем нетронутым.
***
Художественный совет имел право, оценивая стоимость работы, делать свои замечания, вносить обязательные к исполнению поправки.
Мы уже хорошо знали цену этим поправкам и замечаниям. Все авторское подчас начисто выхолащивалось.
А не выполнишь решение Совета — не получишь гонорар.
Мы выбираем свободное творчество.
***
Работали с одной мыслью: не нарушить должный масштаб.
Сохранить настроение.
Сохранить образ. Национального. Белорусского.
***
Надо было найти что-то новое. Эмоциональное. Простое.
Работы идут днем и ночью.
***
И вдруг...
Мы словно прозреваем.
Понимаем, что ошиблись.
Отсыпанное, почти готовое горизонтальное плато под кладбище сожженных деревень практически уничтожило хатынский рельеф.
Взволнованные, возвращаемся в Минск. Звоним помощнику Петра Мироновича, просим встречи с Машеровым…
…И — ни слова упрека в наш адрес.
На следующий день те же огромные МАЗы вывозят землю с хатынской поляны.
***
Чаша нашей жизни в те дни была переполнена.
Мы буквально купались в бесконечном поиске нового.
Для себя. Для Времени.
Оно как бы играет с нами.
Кто — кого.
Время утверждает: “Я вечно! Но я — в движении”.
Мы просим: “Остановись! Нам не хватает тебя”.
“Тогда откройте секрет своего творчества”.
“Подожди, Время. И ты само все поймешь”…
— Не могу не заметить, — обращаюсь, наконец, непосредственно к Леониду Менделевичу, — что Ваше повествование преисполнено некой грустью, ностальгией по Времени. Оно напоминает мне воспоминания участников войны, для которых, кажется, все тускнеет перед тем Временем. Неужели не было после “Хатыни” ничего, что вызвало бы аналогичную творческую “одержимость” и подобное удовлетворение?
— Думаю‚ что этот вопрос не ко мне. В моем “повествовании” главное — как создавалась “Хатынь”‚ а не ностальгия по времени.
Думаю‚ сравнивать мои воспоминания с ностальгией ветеранов не верно. Для участников войны (я в этом глубоко убежден) — все тускнеет перед тем временем.
И это на самом деле так.
Мы же старались ПЕРЕЖИТЬ каждую тему‚ над которой работали.
…Войти в образ…
После “Хатыни” —
— Бухара‚Узбекистан
— “Янка Купала”
— Ушачи — “Прорыв”
— Троицкое предместье
— Волгоград. Россия — “Солдатское поле”
— Минск — Гетто “Яма”
— Полесье. Давид-Городок и так далее.
Но нет ностальгии по прошлому‚ а есть то‚ что мы отдавали творчеству!
Отдавали себя одержимо‚ до конца‚ с особой целью — не повторять того‚ что было.
Сегодня многое изменилось:
— журнальная архитектура в расцвете
— архитектура руки — забыта
— архитектура души — в стороне
— архитектура своя — не в почете
— архитектура прошлого — в переделе
— архитектура своих коллег по цеху — без уважения.
Эта бацилла размножается,передается от извилины к извилине.
Нет‚ нет‚ нет!
Это не ностальгия. Это не плач в жилетку.
Скорее‚ это внутреннее желание защитить себя и архитектуру (может‚ очень громко) от того‚ что теряем‚ а именно:
— снова строительный цех берет “власть” в свои руки
— снова архитектуру пытаются отодвинуть с первых позиций стройки жизни
— снова‚ снова…
Может быть‚ мы сами в чем-то виноваты, чего-то не доказываем.
Может быть‚ годами привыкли стоять смирно‚ не отстаивая наше — Архитектуру.
Тогда‚ может быть‚ стоит говорить о ностальгии не по прошлому‚ а по будущему?
Есть чувство ответственности за то‚ что старшее поколение отодвинуто сознательно от творчества.
Кстати‚ умные люди говорят‚ что у Врачей‚ Художников не может быть границы до черты пенсии и после этой черты.
В творчестве молодость и опыт идут по одной дороге.
— Мне, Леонид Менделевич, видимо, повезло — я видел как бы две “Хатыни”, то есть оба ее этапа. Признаюсь, первый — чистое поле, сиротливые трубы, одинокий “Старик” и неописуемая тишина, которую лишь делали более торжественной и глубокой звоны колоколов, — просто потряс. А вот окончательный вариант — с кладбищем деревень, мемориалом концлагерей, с Вечным огнем и прочее — мне показался потерявшим в выразительности. То, например, эмоциональное, простое, о котором Вы пишете.
— Нет. Я пишу о том‚ как мы восприняли и как исполнили “вторую очередь”.
Не думаю‚ что с ней мы что-то потеряли.
Прошли годы. Время доказало — этот ансамбль — единый организм.
Этот ансамбль сегодня — цельная поэма о трагедии Земли Белорусской.
Это потрясающая идея. Хотя мы ее не сразу приняли и осознали.
Наш коллектив доказал. Пропустил через душу‚ через руки‚ через сердце — архитекторы могут ВСЕ! Архитектура может ВСЕ!
И мы‚ простите нас‚ справились с этой задачей. Другое дело…
Сегодня меня волнует другая тенденция, что кулаками стучится в наш сегодняшний день.
Эта тенденция — “добавить” и “переделать” все‚ что лежит под руками.
Все‚ что делал кто-то.
Все‚ что принесет “галочку” в актив властей и авторов “идеи”.
Это и перестройка (очередная) памятника на площади Победы.
Это “развитие” темы обелиска “Минск — город-герой”.
Это монументальная неразбериха на Партизанском проспекте, площади Независимости.
Этот необузданный “перекрой” просматривается вообще в архитектуре.
Остановитесь‚ друзья!
— Еще вы упоминаете применительно к зодчеству понятия “национальное”, “белорусское”. Возможно, Вам довелось разобраться в этом?..
— Песню Хатыни мы пели на одном дыхании несколько десятилетий тому.
Дух‚ идея‚ материал выполнения‚ колорит‚ зычность передачи трагедии — наше‚ белорусское.
Национальные особенности особенно чувствительны в мемориальном зодчестве.
Можно ли “Хатынь” перенести в Россию‚ Узбекистан‚ Францию?
Нет и нет. Национальное‚ белорусское — это то‚ что родила и приняла твоя Земля.
Это моя позиция.
Даже самые красивые “журнальные” перспективы не дают право говорить: это наше — белорусское.
“Разобраться в этом” — Ваши слова — это не так просто.
Я в том возрасте‚ что позволяет восхищаться‚ когда чувствую “находку” в неком проекте у коллег.
Огорчаюсь‚ когда вижу‚ как взято со всего мира по “кусочку”.
— Вы не очень-то лестно отзываетесь о художественном совете, хотя сегодня сами входите в его состав. Что бы это значило? Какова его роль, спрошу больше, и роль высших руководителей городов, областей страны в художественном процессе? Помнится, Ленин отсылал художников к Луначарскому… А конкурсы, во что превратились они, какова их эффективность, нужны ли они впредь?
— Совет ?!
Это очень хорошо‚ когда тебе советуют.
Беда‚ что зачастую советы неуместны‚ субъективны.
Но Художнику надо слушать всех. Не надо обижаться на советы. А в Совете я потому, что стараюсь именно советом‚ а не силой Совета помочь коллегам.Советую со своей‚ личной точки зрения.
Но понимаю‚ что очень важно не пропустить через Совет халтуру.
Очень важно уберечь Совет от принятия решений‚ которые силой диктуются “сверху”.
Очень важно‚ чтобы главенствовали принципы Художника.
Очень важно‚ чтобы не было келейности, чтобы государственные инстанции уважали мнение Совета‚ а не ставили его в безвыходное положение.
Но конъюнктура временна‚ а творение Художника остается в веках…
Конкурсы имеют накипь келейности. Жюри — одни и те же люди.
Часто не творчество является определяющим в принятии решений.
Заказные проекты — одним и тем же.
В обойму “одних и тех же” входят друзья‚ однокашники‚ то есть “свои”.
Все это стало системой. Художник зрелый — в сторону‚ а новый — вперед.
“Новый” переделывает все‚ что сработал “прежний”. Притом что “прежний” жив‚ здоров и полон творческих сил — ничего не значит. Плюнули и растерли на палитре времени.
— Меня не оставляет впечатление, что военная тематика в сегодняшнем нашем монументальном искусстве, архитектуре переживает определенный кризис. Кажется, мы возвращаемся к временам соцреализма с его кондовой изобразительностью и гигантоманией. После долгого простоя нашей киностудии мы увидели “В августе сорок четвертого”. Может, и в нашем цеху стоит на какое-то время остановиться, оглянуться, подождать, как в затяжном бою, свежего пополнения — новых, достойных современности идей, образов, видения темы?
— Знаю‚ что некоторые художники даже кичатся тем‚ что они, дескать, последовательные представители соцреализма в искусстве.
Но дело не в представительстве того или иного направления‚ не в беготне за модой.
Дело именно в понятии Искусства с большой буквы. Если автор это понимает‚ к этому стремится‚ то только это и позволит ему стать Художником.
Невозможно творить с головой‚ повернутой назад.
Невозможно‚ точнее‚ нельзя сегодня творить по меркам достаточно далекого прошлого. По канонам ушедшей идеологии.
Не подобает сегодня идти по пути “мамаевых курганов”
Я имею в виду не тему‚ а выражение темы.
Что касается тематики военных лет‚ считаю‚ что нет смысла останавливаться. Нет смысла делать передышку.
Нужно‚ нужно решать эту высокую тему‚ но с позиции современности. С позиции открывателя истории. С позиции исторической Правды‚ а не в угоду чей-то идеологии. С позиции чувственного проникновения в Тему.
Она вечна‚ как вечна наша Память. Другое дело‚ как решать ее.
Не как иные — сомнительными символами‚ противоречивыми композициями‚ несоизмеримыми масштабами. Через физический масштаб монумента не выражается масштаб героизма народа.
И‚ главное‚ не ложкой‚ даже ржавой‚ но зато к юбилейному обеду.
Надо всем вместе‚ всем цехом свернуть с накатанной дороги.
— Ваше выражение: “Подожди, Время…” Дождалось ли оно и что поняло?
— Не бояться открыть заслон новым направлениям.
Не оставаться под спудом отживших канонов.
Свежие образы‚ идеи‚ формы откроют нам выход в высокое белорусское национальное Искусство.
И Время скажет: “Я готово Вас‚ Художников, подождать‚ но делайте даже в маленьком — свое неповторимое. Если меня Вам будет и не хватать‚ знайте — Вы на правильном пути. Вам не хватает меня‚ поскольку Вы в Поиске‚ в Работе‚ в Творчестве. И я справедливо оценю Ваши плоды хотя бы тем‚ что они переживут меня”.
С Мастером беседовал Игорь Морозов