Сегодня две эти столицы сравнительно небольших, молодых, но уже самобытных государств соединяет не только прямые авиалинии, но и глубокие культурные, зачастую родственные корни, а главное стремление занять свое достойное место в мировом сообществе. В том числе, понятно, и в архитектуре. Поэтому, не смотря на все закономерно существующие различия, нам интересно, что роднит и одновременно рознит их современное архитектурное творчество. Поэтому и наводим мы мосты взаимопонимания, по которым туда-обратно снуют воспоминания, сомнения, новые идеи. Реализуются эти мосты непосредственным общением специалистов. Последнее такое знакомство – с Тимуром Мегрели - главным архитектором Центрального округа, заместителем начальника инженерного управления по проектированию Министерства строительства Государства Израиль.
Родился он в Украине, вырос в Грузии, окончил Харьковский инженерно-строительный институт в 1986 году. Последние 20 лет живет и работает в Израиле, а давеча навестил Минск. Как говорится, себя показать, других посмотреть. Конечно же, как энергично ищущий специалист, мнение, незаинтересованное видение со стороны которого вполне любопытно и на нашем конце «моста».
Отсюда следующие вопросы-ответы, опыт-суждения туда-обратно.
- Чем запомнились последние годы пребывания, обучения и работы в СССР?
- Это был тот прекрасный период, когда можно было новизну в архитектуре представлять как часть мышления, а не видеть в этом тлетворное влияние зарубежной архитектуры. И я ощутил этот момент, когда все менялось, осмыслил свое профессиональное предназначение, работая в проектных коллективах Харькова. Поэтому, приехав в Израиль, с первого дня работал в архитектурных фирмах. Но работал до того момента, пока понимал то, что я делаю и как работает моя проектная часть в общем механизме проектных работ. Однако очень быстро у меня сложилось впечатление, что я являюсь частью какого-то большого конвейера и непонятно, как вообще организован архитектурно-строительный процесс в Израиле. Поэтому я заинтересовался работой в общественном секторе, управлением этим процессом. Я и мои коллеги считаем, что мы проектируем не посредством компьютера, не посредством графики как таковой, а именно довольно подробным ведением проектов вместе проектными группами и фирмами. Так что закономерно, что последние двенадцать лет принадлежу госслужбе, работая в министерстве строительства, жилищного строительства, можно сказать, в региональном управлении центрального округа.
- Поподробнее, пожалуйста, об этой системе, о профильном министерстве.
- У нас существует только Минжилстрой, благодаря чему, как считает государство, обеспечивается правильный баланс между частной собственностью и государственной. Оно взяло на себя главное обязательство – контролировать и обеспечивать население определенным уровнем жилья и поэтому политику жилстроительства оставляет исключительно за собой.
- А в целом инфраструктура?
- Политику развития инфраструктуры государство курирует и регулирует, то есть это министерство регуляции, но не проектирования. В жилищно строительстве министерство проникает довольно-таки глубоко.
- А если общественные здания…
- При инициировании проекта нового жилого массива либо реконструкции центра нами рассматривается полный комплекс застройки на уровне генпланов, утверждения и разработки ПДП. Словом, проектирование полностью осуществляется нами, ведем весь градостроительный процесс, где контролируем развитие инфраструктуры, хотя такие специализированные здания, как больницы, школы финансируются соответствующими министерствами.
- Не походит ли это на монополию со всеми ее издержками? Как тогда проходят согласования, принимается окончательное решение?
- Согласование и утверждение проектов проходит уже без нас, мы не можем утверждать самим себе. И у нас функции утверждения проектов, вынесения их на обсуждение и апеллирование находятся в ведомстве Министерства внутренних дел. Это не полицейское управление, оно полностью регулирует внутренний процесс, руководит финансированием муниципальных служб, регулированием строительного надзора, управлением производством, контролирует экономические региональные и городские управления, которые живут на государственные дотации. А кроме того является органом, который управляет деятельностью комитета по гражданскому строительству.
- Способствует ли это принятию адекватных решений?
- Сама система довольно-таки бюрократизирована, где есть комитеты различного уровня – общегосударственного, регионального, городского. Любой проект проходит в основном две стадии. На уровне рекомендаций – это в городских комитетов по архитектуре, которые не утверждают, а только рекомендуют определенный проект и выносят его рассмотрение регионального комитета по градостроительству. Там проект и утверждается в рамках общественного и профессионального форума, который построен на паритетных началах – представители ведомственных министерств, оговоренных законом, представители общественных и профессиональных организаций и специалистов-архитекторов.
- И что дает это триумвират?
- Таким образом гарантируется выполнение намеченной программы с учетом всех замечаний каждого из его участников. После того, как проект выносится на обсуждение, комитет по градостроительству постановляет, при каких условиях данный проект будет вынесен на апелляцию. Уважительная апелляция - краеугольный камень прав и свобод человека. Она нам нужна, чтобы не ущемлять права граждан, организаций, авторские права. Поэтому мы загодя обязательно оповещаем население о разработке проекта и их праве высказаться на его счет. Даже если речь идет о маленьком проекте, и то рассылаются заказные письма тем людям, которых хоть как-то может затронуть реализация проекта. После двух месяцев, если не поступает апелляция, то собирается вновь рабочая группа и утверждает проект. Утвержденный проект имеет силу закона. Изменение проекта можно спокойно оспаривать в суде.
- Но апелляцию, если очень захотеть, можно и «потерять».
- Если появляется апелляция, то она регистрируется и рассматривается, но уже не градостроительным окружным комитетом, а специальной апелляционной комиссией, которая независима и находится в ведении министерства юстиции. Но никак не нашего министерства, поскольку именно мы инициируем проблемы, и кошка не может стеречь кадку со сметаной. Председатель этой комиссии – профессиональный… нет, не архитектор или городской чиновник, а судья. Есть даже верховная апелляционная комиссия, если вдруг на уровне окружной комиссии, принято решение не в пользу одной из сторон, дается месяц на апелляцию в верховную комиссию. А заседание всех таких комиссий начинается исключительно при численном паритете всех сторон, и решение принятое нарушении этого правила не имеет юридической силы.
- Тем не менее могут быть сбои и в этой системе?
- Система эта жесткая, она достаточно отработана и служит исключительно во имя права. Через разработанный генплан государство предъявляет свои права землевладения и определяет объемы и предназначения каждого участка земли, так как ее у нас немного, и она стоит невероятные деньги. Только после этого застройщик имеет право строить, если это его территория. Если же это территория государственная, то готовится ПДП, который раскрывает все возможности застройки на данном участке. Только после этого государство объявляет тендер на застройку этого участка. Частный бизнес завершает проектирование и строит жилье уже исключительно по тем параметрам, которые были заложены в утвержденном проекте. Причем, категорически не допускается, чтобы жилье сдавалось до завершения инфраструктуры. Такой застройщик тут же получает. Так работает весь Израиль.
- Был ли иски, апелляции от частных лиц?
- Они вполне естественны и распространены.
- Вот если обратилась некая старушка, что новая застройка портит ей вид из окна…
- В этом случае можно сказать, что стоимость ее недвижимости падает. Это тот самый вопрос, который необходимо рассматривать в судебном порядке. Или на уровне апелляции та же старушка может получить компенсацию, но это только если она посчитает, что она действительно и полностью компенсирует ее ущерб.
- И бывали случаи, чтобы эти компенсации выплачивались?
- Довольно много, чаще всего мы проигрываем. И здесь многое зависит и от кадастровой ценности территории и характера ее использования.
- Ну, и авторские права?
- Здесь также работает система апелляций, разрешающих конфликты между архитектором и заказчиком-застройщиком. Так, часто бывают ситуации, когда архитектор не соглашается с изменением проекта и требует убрать его имя с данного объекта и компенсировать ему все, включая моральные издержки. И очень часто автор побеждает компанию, которая меняет проект. Хотя изменение проекта не так уж и просто, поскольку ведется подробный муниципальный надзор над строительством и ни в кое случае объект не получит разрешительный документ на эксплуатацию, если изменения не будут переделаны. Если уже невозможно переделать, потребуется возвращение к разрешению на строительство и доказательство, что изменения были вынужденными и необходимыми.
- И давно вы так работаете.
- Эта система взаимоотношения между землевладельцем и государством, эта систем проектирования унаследована Израилем у англичан, которые ввели ее в начале прошлого века, владея палестинской колонией. А они переняли земельный реестр, созданный еще при Оттоманской империи. И никто сегодня этот закон или принцип не ставит под сомнение.
- Каким предстал Минск?
- Последний раз я был в Минске в августе 1980 года, после Олимпиады. Уже тогда он был современным городом. Сегодняшнее впечатление – исключительно хорошее. И вот почему. Он все еще сохраняет доброту к человеку. А вот Москва - это пример жуткий. Я не знаю ни одного города в мире, который был бы настолько чужд человеку. Настолько некомфортно ощущать в этом городе себя. В Минске же видишь чистоту и эстетику сохранения былого и ухода за ним. Эстетика культуры потребления и порядка в Минске – не только чистые тротуары. Нет давления рекламы. Город до сих пор находится в приемлемом отношении с окружением, с общим антуражем.
В Москве – абсолютно наоборот – полнейшее давление. Я увидел, чуть-чуть проехав по жилым районам Минска, что они не отличаются по степени ухоженности, чистоты и порядка, от того, что происходит в центральном районе. То есть, нет такого контраста, что наблюдал в некоторых городах и не только на территории постсоветского пространства, но и во всем мире. Во многих западных странах.
Беречь историю - абсолютно правильно. Считаю, что с большим трепетом надо относиться к периоду пятидесятых годов, к «сталинскому», как его еще называют, наследию в архитектуре Минска. В этом я вижу уникальный потенциал для создания бренда туристического города. Потому что ни одна постсоветская столица, не имеет столь гигантский градостроительный объект, который был бы решен в одной теме, ансамблем. Соответствует духу эпохи и не разрушен.
Правда, сегодня проспект Независимости выглядит как автострада, транспортный тоннель, по которому проскакивают машины, а хотя и широкие, но аморфные тротуары никак не согласованы с постройками. Его по значимости в городе можно сравнить с Елисейскими полями в Париже, но они имеют смысловую нагрузку как район рекреации, несмотря на огромный, несравнимо больший, чем в Минске транспортный поток. Я считаю, что город Минск выиграет, если бы и при таком транспортном потоке, пешеходное пространство было решено в гармонии со зданиями, торговыми помещениями, которые были бы более открытыми и дополняли друг друга.
- Однако сплошной транспортный поток по главному проспекту Минска – повседневная реальность.
- Его нужно возвращать в должные рамки. Я считаю, что регуляция транспортного потока не должна быт искусственной, ведь отводя транспорт в другие места, мы увеличиваем там транспортную нагрузку с тем же эффектом. Другое дело - та скорость на которой сейчас движется транспорт, абсолютно неправильна. И ограничение движения через каждые пятьдесят метров – это тоже не поможет. Нужно создать транспортную геометрию, режим, позволяющие двигаться с постоянной скоростью в 50 километров.
Имеются различные возможности для регулирования этой геометрии. Так, каждая транспортная колея, ее ширина, по нашим стандартам, соответствует той номинальной скорости, на которой можно проезжать. Если по хай-вэю можно проезжать скоростью 110 километров, то ширина одной полосы порядка 3,20. По сравнению с эти транспортная колея (полоса) в центральной части города всего лишь 2,50. Водитель не может разогнаться на такой полосе. Так что регулировать транспорт в центре города нельзя некими сугубо административными, запретительными мерами. Но за счет создания инженерно-транспортной сети, которая будет позволять человеку, коль уж он решил ехать по центру, проехать по нему комфортно на скорости 50, а не промчаться. И тем самым статус человека повысить.
- В том числе, как я понимаю, и пешехода?
- Сегодняшняя наша работа в Израиле по жилищному строительству, микрорайонов. Мы рассматриваем статус пешехода не ниже, а зачастую и выше, чем статус автомобильного средства. Это осуществляется в новой застройке. Но даже, если происходит реконструкция центра, именно к этому возвращаемся. У нас нет искусственно созданных пешеходных зон, преградить доступ в застройку и покрасить его под старину – такого у нас нету. Закрытие и создание пешеходной зоны – это самый дорогостоящий проект, из тех, что у нас создаются. Потому что для этого мы должны создать полноценную инфраструктуру, отводить транспорт, решить проблему автостоянок, компенсировать издержки тех людей, к которым транспорт не подходит… То есть все это предварительно комплексно решать и только потом создается пешеходная зона.
Я так понимаю, что многие ратуют за создание таких зон и для них эти зоны, с одной стороны – реализация запретительной функции с помощью всяких ограждений и ограничений, и получение деревцев, лавочек, кафе, с другой стороны. Поэтому даже в реконструкции городских центров мы за то, чтобы транспорт был в нем, но регулировать его с защитой все возрастающих интересов пешехода. Чтобы водитель мог сам выбирать, где ему ехать: через центр или все же обогнуть его, зная, к каким временным и другим издержкам приводит тот или иной маршрут.
- Как Израиль борется с такой болезнью современной урбанистики, как непомерная акселерация?
- Действительно, одна из универсальных болезней современных городов – это их разрастание. Поэтому современная государственная регуляция должна остановить этот неугомонный рост. Города не должны разрастаться наружу, поскольку земля есть наибольшая ценность и землю нужно беречь. Я уверен, что пригороды Минска не просто сельхозземли, это лесопарковые зоны, легкие города и урезать их совершенно неправильно. Кроме того это и экономически невыгодно из-за удлинения сетей, увеличения инфраструктуры…
- У нас Минск решил обзавестись городами-спутниками…
- Я считаю это неверной тенденцией. Если посмотреть на историю, то обнаруживается, что на каком-то этапе такие города сливаются с главным городом. Потому что граница между ними всегда искусственна и условна. И она постепенно заполняется, мегаполис разрастается, требуя новых спутников. Так, судя по названиям районов в Миске, по его топонимике, он уже поглотил немало пригородных поселений.
- Про Израиль говорят: Иерусалим молится, Хайфа работает, Тель-Авив развлекается. Такая специализация устраивает вас, правильна ли она?
- Эта система не правильна. Это довольно-таки анекдотично. В определенной степени сегодня и Иерусалим работает. Он носит явно выраженный религиозный характер, но в городе, имеющем достаточно высокий интеллектуальный потенциал, развиваются биокомпьютерные технологии. Причем на самом высоком уровне, чтобы привлекать инвестиции и создавать льготных условия для комплексного развития города. Это сугубо экологической производство, производство, которое ничего не «производит».
Здесь ведутся научные исследования, направленные на создание компьютерных программ. В определенной степени Иерусалим и отдыхает довольно-таки интересно. Город постоянно обновляется. Если в город не втекает молодежь, не втекает молодая кровь, город неминуемо стареет. Город не может быть монохромным. Муниципальная политика современного Иерусалима достаточно удачна и ведет к привлечению молодежи. Старый город и то обновляется, благодаря консенсусу с религиозной частью его населения. Так что город полон жизни даже в выходные, священные дни, когда ничто не должно работать.
- Чем Иерусалим завлекает к себе молодежь?
Во-первых строится система общежитий, рядом с корпусом университета, в самом центре. В этой связи даются всяческие преференции инвесторам, которые будут строить жилье для студентов, предпочитая его жилью для богатых евреев, которые приезжают со всего мира. Студент, живущий в центре, к тому же помогает населению, он работает репетитором, просветителем. Есть общественные организации, которые участвуют в интеграции местного, коренного населения и студентов, молодежи, которая, естественно, любит своеобразно и погулять, и отдохнуть.
В старых районах, на стыке с рынками, старыми торговыми предприятиями, создается много интересных кафе. И этот обновленный организм работает, ибо где, как ни на рынке, в восточном его понимании, в вечерние часы, когда он традиционно пустеет, можно пошуметь, галдеть, устраивать яркие шоу. Самое классное для этого место, ведь здесь никто не живет. И сегодня Иерусалимский рынок, вместо потребительного рынка, стал чуть ли не главным туристическим объектом. И это не сугубо наше изобретение, многие европейские рынки сегодня живут по такому же принципу, обладая самыми разными заведениями, способными ярко организовать досуг практически целые сутки напролет.
- Не выгоднее ли все же продать или сдать жилье богачам, которые, может, и денег своих не считают?
Городская комиссия, которая дает рекомендации городскому комитету по градостроительству, будет вести политику, чтобы частный застройщик, захотевший строить в центре города, ориентировался на гостиницы для туристов, нежели на жилье для богатых людей.
- Его заставляют или есть другая мотивация?
- Прежде всего, существует генплан города, который работает как раз в соответствии с политикой администрации города. Поэтому застройщик знает, в каких границах он может претендовать на реализацию своих замыслов и что именно он сможет построить. По большому счету застройщику не важно, что будет построено – гостиница или жилой дом для богатых эмигрантов из других стран или общежитие для студентов, за эксплуатацию которого университет ему будет платить определенную сумму. То есть любой проект должен быть рентабельным, и тогда не столь интересны богатые люди, у которых есть дома, квартиры во других странах, а самом Израиле они пустуют и городу в этом нет особенного проку. Кроме разве что муниципальных налогов. Но и здесь от них нету добавочной стоимости в понимании культурного потребления, а от молодежи в этом смысле «прибыль» гораздо больше.
- Это Иерусалим. А что характерно для Тель-Авива?
А то, что и он научился отдыхать, почему и привлекателен для всех слоев населения. Город стал самым «крутым», самым космополитичным городом. Он невероятно открыт. Даже более, чем известные в этом отношении европейские столицы, как Берлин, как Амстердам. Он очень либерален по своему смыслу, потому что город заполнен молодежью. Но город находится сейчас на распутье, в невероятном конфликте, поскольку город не может предоставить жилье ни молодежи, ни многим другим жителям города. Ведь стоимость земли, стоимость аренды площадей – невероятно высокая, недосягаемая для обычных граждан. И происходит здесь обратная регрессия – город теряет ту привлекательность, которая была и молодежь уезжает в другие районы. И город не может ее удержать. Он становится доступным для богатых людей, для буржуазной части населения.
- А как власти реагируют на это?
- Правительство больше находится под давлением муниципальных властей. Чем город экономически независимее, тем менее правительство участвует в подобных проектах. И поэтому если в Иерусалиме роль государственной власти значительна для развития города, то в Тель-Авиве они гораздо слабее. Более того столичный муниципалитет даже давит на общегосударственные власти, лоббируя строительство даже на государственных территориях предоставить муниципалитету под застройку. И город начинает требовать волевым образом от частных инвесторов, застройщиков, чтобы 20% квартир в любых домах были «малосемейками», квартирами, которые можно будет передавать в аренду по более доступной цене, чем элитное жилье.
- Теперь о мероприятиях в общегосударственном масштабе.
- Я убежден, что мы приняли важное решение, по возведению в Израиле нового города. Думаю, что не только для нас это уникальная ситуация - сегодня построить абсолютно новый, живой город. Это город, который, который рассчитан сначала на 80 тысяч населения, а в перспективе 50-60 лет пополнится еще 120 тысячами, размещается между Иерусалимом и Тель-Авивом. Необходимость в этом проекте была и геополитическая и социальная, чтобы предотвратит разрастание городов в центре Израиля. Прижатые, Тель-Авив к морю, а Иерусалим к иорданской границе, он больше расширяться не могут и не будут.
- Но почему мы не можем назвать его спутником?
Он не спутник в том-то и дело. Создать город компактный, который будет балансировать между двумя крупнейшими городами страны на расстоянии 60 километров от каждого. Название у этого города - Модиин, связано с историческим фактом появления здесь непотухающей лампадки, зажженной в честь принципиальной победы над греками и не потухавшей семь дней. От нее и пошел наш священный семисвечник.
- Будущая специализация нового города?
- Генпланом предусмотрено, развитие в нем высокоинтеллектуальных промзон, без тяжелой промышленности. Однако развитие интеллектуальной сферы приложения труда происходит гораздо медленнее, чем жилье. Поэтому будут определенные демографические и организационные проблемы. В этой связи мы стараемся привести к общему знаменателю интересы государства и частных инвестором, чтобы компании, которые заинтересованы построить свои центры в этом городе, имели весомые преференции, муниципальные льготы на определенном этапе и компенсации со стороны государства.
- Есть здесь, как я думаю, и еще одна немаловажная проблема – сохранения исторических ландшафтов, культурного наследия.
- Любые природные и рукотворные объекты, имеющие на себе груз времени, нами рассматриваются как предмет для сохранения. Сохранения природного ландшафта – краеугольный камень работы градостроителей, ландшафтников. Но как сохранять, и стоит ли вообще сохранять – не является прерогативой какого-либо ведомства, какой-то личности. История, культура, считаются общественным достоянием. Поэтому довольно-таки часто какая-то частная постройка пусть и не несет в себе никакого исторического значения, но представляет интерес для общественной организации и в силах этой организации не допустить ее разрушение. И здесь также работает институт апелляции и судов.
- Национальные черты, характер, вообще самобытность – как у вас относятся к этой проблематике.
- Эта проблема мировая, интернациональная, поскольку связана с культурной идентичностью. Я лично ее вижу не в однозначном цитировании истории, то есть не в форме, а в смысле. Так, для решения некоего торгового центра здания должно быть не гигантским монстром с огромным перекрытым пространством, при котором вокруг построены фонтаны и магазины. И вижу больше в создании небольших улочек с галереями-пассажами, характерными для старого Иерусалима. Есть немало примеров, когда по технологии создания подобных пространств создается отдельно ресторанная зона. Я считаю это неправильным. У нас в проектах предусматривается создание небольших подобных объектов, но так, чтобы они располагались в самых лучших местах, откуда открывается красивый вид на город, потому что сидеть в кафе и видеть эти прелести вернее, чем наблюдать их сквозь витрины магазинов.
И мы буквально растворяем такие точки фаст-фуда как видовые точки, площадки в технологии современного торгового центра. Сохраняем улочки, связываем их подъемами, переулками между собой и крупными объектами торговли, но не объединяем их под одной крышей.
Национальная архитектура, в моем понимании, это – не арочки, любой декор, которые напоминают древнюю восточную архитектуру. Но сохранение и преумножение традиций, исторического достояния нации. В том числе при формировании характерного ландшафта, а именно – использование террас, терассирование зданий на ландшафте, а не строительство опять-таки плоских монстров. Так нами достигаются те же объемы строительства, только другими, достойными методами.
Игорь Морозов
