Те, кто хоть косвенно сотрудничал с архитектурным факультетом, имеет некое представление о нашем градостроительстве, знают об Ирине Антоновне Иодо, докторе архитектуры, профессоре, лауреате Государственной премии Республики Беларусь. Впрочем, я не берусь даже перечислить все ее достижения. Поэтому начнем с самоаттестации.
Ирина Антоновна, в Вас достаточно успешно сотворчествуют практически все ипостаси архитектора. Вы – известный проектировщик, преподаватель, ученый. В какой из них Вы себя нашли сразу и получаете наибольшее удовлетворение? А если все-таки пришлось бы выбрать одну стезю?
Откровенно говоря, я польщена такой оценкой моего творчества. Особенно тем, что я “известный проектировщик”. Так о себе никогда не думала. Значит, следует еще раз оглянуться.
Начинала я свою профессиональную деятельность даже не проектировщиком, а строителем-производственником. После окончания Минского архитектурно-строительного техникума захотелось самостоятельности, и я выбрала для работы Гомель. Там выяснилось, что искомое место инженера Райкоммунхоза есть только в г.п. Корма. Как мне казалось тогда, на краю света – 100 км от Гомеля, бездорожье, зимой почту сбрасывали с самолета. Там строился первый двухэтажный кирпичный жилой дом, велся ремонт бани, остальное – по мелочам. И я при этом оказалась единственным дипломированным специалистом. Ответственность большая, случалось всякое. До сих пор благодарна гомельскому инженеру, приехавшему с проверкой хода выполнения работ, который тихонько, чтобы не уронить мой авторитет, попросту не обидеть, попросил освободить торцы деревянных балок перекрытий, которые я, переусердствовав, полностью упаковала в толь. Упустила, что они должны “дышать”, дабы не сгнить. Зато когда надо было устанавливать опалубку, гнуть и вязать арматуру для железобетонного перекрытия бани и никто не знал, как это делать, я полностью реабилитировала себя. Да так усердно передавала рабочим свои знания, что, пятясь, упала с бани. Хорошо на кучу опилок, но до сего времени остался на руке шрам от разреза металлическим прутом, за который пыталась удержаться.
…Через год решила поступать на открывшееся в Минске архитектурное отделение БПИ.
В 1959 г. окончила институт с отличием и с трехлетним сыном. Последующие годы проектирования (главным образом в Минскпроекте) способствовали укреплению фундамента архитектурного мышления. Самостоятельность появилась далеко не сразу. Ведь, как правило, вначале молодой специалист должен пройти стадию “ведомого”, затем полноправного “партнера”, а уже потом, если повезет и если доверят, можно стать “ведущим”. Многое зависит от руководителей, от объекта, от социального климата в ансамбле проектировщиков. Наиболее сложно этот процесс развивается в области градостроительного проектирования. Мне повезло: я работала под руководством и рядом с Н. Трахтенбргом, В. Сахно, И. Люблинским, А. Гулем, Ю. Градовым, Я. Линевичем. И это были такие объекты, как Генплан Минска, ПДП минских районов по ул. Харьковская, Опанского, Золотая Горка (в то время район Бондаревская – Высокая), В. Хоружей, застройка центров в Жлобине, Слуцке и другие более мелкие объекты.
Вспоминаю о муках поиска хоть какой-нибудь индивидуальности в застройке из стандартных кирпичиков-секций. Стоят эти дома-сироты строгими рядами и по сей день как укор индустриальной косности. Лишь в настоящем со студентами отыгрываюсь на форме зданий, на цвете, на перепадах высот.
После окончания аспирантуры в 1968 г., куда меня уговорил поступить А.П. Воинов, занималась и педагогической работой, и проектированием.
Девять лет работы в БелНИИПградостроительства (до 1990 г.), участие в уникальной для того времени работе – Генеральная схема комплексной территориальной организации (ГСКТО) БССР (1985–1988 гг.), руководство и участие в выполнении международных и союзных крупных научно-практических работ – все это позволило окончательно “найти себя”. Плюс участие в международных и республиканских проектных конкурсах и награды на них (в студенческие годы – микрорайон по бульвару Толбухина, позже – Октябрьская площадь и площадь Ленина в Минске, район “Лебяжий”, заречный район в Бресте и другие).
В науке – это более 300 научных трудов, в том числе 9 книг (авторских и соавторских), научно- и учебно-методические издания, законодательные и нормативные документы.
Что доброго на душе осталось от того времени?
Чувство радости востребованного творческого поиска, открытия непознанного, чувство удовлетворения сплоченностью и поддержкой коллег отдела, которым руководила. Вот здесь я ощущала себя в полной мере “ведущей”. И это все благодаря работе в блестящем, говоря в тему номера, ансамбле блестяще мыслящих проектировщиков и ученых (Г. Козлов, В. Харевский, Ю. Тяпкин, С. Брандин, А. Роговин, Г. Потаев).
Любимая творческая ипостась?
Преподавательская работа – моя, можно сказать, разделенная любовь. После прочитанной лекции как воздушный шарик летишь к облакам оттого, что смогла открыть другим то новое, что узнала, что сама додумала и переосмыслила. Правда, эта эйфория несколько остужается на экзаменах. Более всего доставляет удовольствие работа с аспирантами, магистрантами, дипломниками. Получаешь несказанное наслаждение, когда после тупиковой ситуации, долгих мытарств приходит озарение открытия. Правда – это не всегда и не со всеми… Сколько выпустила дипломников – не счесть, но в каждом есть частичка меня, хотят они сами этого или нет.
У столь энергичного Мастера, видимо, была некая заветная цель?
Думаю, что все проходило естественным путем. Я как бы плыла по светлой реке судьбы, делая то, что меня увлекало. Но должна признаться, что, когда поднималась на очередную ступеньку (вуз, кандидат архитектуры, доцент, доктор архитектуры, профессор, лауреат Государственной премии, иностранный член Российской академии архитектуры и т.д.), в душе всегда обращалась к отцу: “Вот видишь, я еще и это смогла”. Отец умер, когда я была на втором курсе института. Он строго завещал: окончить институт (в его роду выше среднего образования не получали), а для этого не выходить рано замуж и не обрезать косы. И всю жизнь я с опозданием оправдывала его надежды, поскольку уже на третьем курсе вышла замуж и сделала короткую стрижку.
А если бы пришлось выбирать заново?
Хотела бы попробовать себя в объемном проектировании. Задумки и свои и со студентами были, но реализованы только интерьеры переустройства наших трех (поочередно) квартир и “загородной виллы”. А вот бы запроектировать и построить Библиотеку или Дворец Республики…
И все-таки Ваше предназначение можно определить одним словом – Градостроитель. Что Вы вкладываете в это понятие, коль оно столь судьбоносно для Вас?
Не буду заново изобретать определение понятия “градостроительство”, оно достаточно развернуто представлено в подготовленном нами и изданном еще в 1999 году понятийно-терминологическом словаре. Важно, что градостроительство – это верхний пространственный уровень архитектурного творчества, уровень, который должен дирижировать всем и всеми. В этом смысле правомерны слова Ле Корбюзье: “Градостроительство – это ключ”. Меня оно привлекает панорамностью мышления, сложным переплетением социально значимых проблем, возможностью их увязать и в определенной мере решить. Здесь не бывает стандартных решений: каждый раз как в первый раз. Если, конечно, относиться к своему делу добросовестно. Легче всего идти на поводу у бесспорных, понятных высшему руководству и поэтому легко утверждаемых проектных решений. А потомки пусть разбираются сами в наших каламбурах.
В чем же здесь основная проблема?
Я уверена, что у нас еще недостаточно осознана и оценена общественно значимая роль градостроительства и территориальной планировки. Поэтому теряет и общество, теряет и престиж нашей профессии... В Шалготориане, небольшом венгерском городке, объединившем две деревушки, на возвышенном откосе поставлен памятник архитекторам-градостроителям в виде каменного макета застройки центра.
Есть ли вообще белорусская школа градостроительства или градостроительство Беларуси не как территориальный факт, а как отличительный феномен?
Хорошо сформулирован вопрос! В профессиональном отношении белорусская градостроительная, да и в целом архитектурная, школа растет постоянно. Этому способствуют технический прогресс и особенно доступность различного рода информации, что в прежние времена было ох как сложно. Но здесь появляется естественный соблазн подражания, а порой и бездумного копирования. Как эпидемия распространяется стандартизация решений (дом-арка, дом-окно, дом-огурец и т.д.) и, что еще хуже (это я наблюдаю у студентов), укореняется стандартизация мышления. Благо, что градостроительство в определенной мере защищено от тотализации решений самобытностью ландшафта, климата, материальных и даже, как ни странно, финансовых средств. Но и здесь хватает ошибок. К примеру, зачем нам в крупных городах дома-гиганты? Это очень дорого, да и нелогично при достаточных территориальных ресурсах. Но нет, хочется быть похожими на всех: если у самих не хватает средств, пусть нам построят россияне, или китайцы, или кто-то еще. А ведь у нас сложилось свое отношение к масштабу среды, к взаимоотношениям с природным окружением, наконец, к “фасадной” архитектуре. Зачем, ради чего терять свою самобытность?
Или еще пример. Сколько я помню, всегда ратовали за развитие малых городов. Да, Беларусь – страна малых городов, да, они у нас во многом деградируют и еще полторы сотни “Дажынак” нужно провести, чтобы хоть немного их поднять. Хотя именно там сохранилась почти в первозданном виде среда города позапрошлого века, и в этой среде – памятники историко-культурного наследия. Давайте хотя бы здесь будем внимательнее и осторожнее.
Что касается профессиональной индивидуальности белорусских градостроителей. В послевоенное время до начала 1990-х годов белорусское градостроительство имело “свое лицо”. Ни одна из республик СССР не наработала такой объем проектной документации, который охватывал бы практически все городские поселения, все административные районы. Мы этого добились, причем постоянно велись корректуры проектных разработок, следуя развитию методических подходов и изменению исходных социально-экономических данных. Беларусь была эталоном для других республик в оценке площадок промышленного развития в городах различной величины, при проектировании и строительстве промышленных узлов и районов, при формировании природно-экологической системы, разработки схем отдыха и туризма.
Градостроительство – та сфера архитектуры, где наиболее привычно звучит тема и проблема ансамбля. Что лично Вы понимаете под ним? Примеры, на Ваш взгляд, выдающихся ансамблей в мировой архитектуре, в нашей стране и какие у них на то основания?
Возьму на себя смелость сказать, что ансамбль в архитектуре как качественная характеристика застройки, причем с заведомо позитивной окраской, просто догма. Несмотря на многочисленные попытки дать определение этому понятию, на разработку критериев и даже математических зависимостей, само измерение “композиционной связности (целостности)”, “эстетической гармонии” и других свойств визуально или мысленно объединенной группы зданий абсурдно с точки зрения выявления ансамблевости. Так, улица Росси в Петербурге явно претендует на ансамбль. Меня же эта короткая улочка, застроенная зеркально отраженными по обе стороны пусть даже и красивыми зданиями, удивляет своей холодной мемориальной пафосностью и в целом отчужденностью. А любой такой же небольшой отрезок улицы со старой стихийно сложившейся застройкой может вызывать противоположные чувства. Или растянувшийся на несколько километров весьма разношерстный по застройке Бродвей также воспринимается как единое целое, живое пространство.
Очевидно, обособленные физически или условно (в нашем сознании) группы зданий всегда формируют разнокачественные ансамбли. Грубо говоря, может быть ансамбль мирового значения (застройка стрелки Васильевского острова в Петербурге, Кремль в Москве, Акрополь в Афинах и др.) и может быть ансамбль локального уровня. По моему мнению, достаточно высокой оценки заслуживает ансамбль вдоль набережной р. Свислочь. Угол закреплен башенкой (напротив домика 1 съезда РСДРП), затем с отступом, захватывая воздух, воду и небо, стоит здание телецентра, а после паузы дом со шпилем закрепляет высотную точку рельефа. И над всем этим монументально и успокаивающе стоит колоннада Штаба БВО.
Вы – бессменный председатель единственного в республике Совета по защите кандидатских и докторских диссертаций архитектурной тематики. То есть можно сказать, что нынешний век белорусской архитектурной науки складывался и развивается при Вашем непосредственном и деятельном участии.
С полным правом могу сказать, что Совет по защитам диссертаций – это слаженный ансамбль высокой оценки. За 12 лет работы совета проведена успешная защита 6 докторских и более 20 кандидатских диссертаций. И это при том, что в отличие от других областей знаний подготовка диссертации в области архитектуры – дело весьма сложное и долговременное. Необходимо выбрать свой проблемный коридор, собрать, проанализировать, обосновать, доказать, предложить новое, доселе не осмысленное, но необходимое для развития теории и практики архитектуры. Да еще апробировать эти предложения хотя бы в экспериментальном проектировании, а то и внедрить в практику или в нормативные документы.
Но идут же наши коллеги в науку. Неспроста же?
Наука не дает больших доходов, особенно наша и особенно у нас. У хорошего проектировщика заработок в два раза выше, чем у профессора. Но жажда открытия нового и радость от передачи знаний другим – великий дар и награда судьбы. Поэтому, несмотря ни на что, наши научные кадры в основном работают в образовательных учреждениях.
В целом необходимо признать, что белорусская архитектурная наука развивается гармонично. Охвачены практически все направления и пространственные уровни организации среды жизнедеятельности: от интерьера до крупных территориальных систем. Правда, несколько преобладают историко-теоретические направления, но это закономерно. Проблемы современной архитектуры, тесно связанные с социально-экономическими условиями развития страны, очевидно, требуют некоторого времени для их созревания.
Каковы, однако, реальные достижения нашей архитектурной науки?
Это и участие в крупных проектно-практических разработках, и составление экспертных заключений, участие в работе научно-технических советов, широкая публицистическая деятельность. Наши книги переиздаются в России, используются во многих странах и не только ближнего зарубежья, куда нас приглашают передавать наши знания. Самое важное, что у нашей науки есть будущее, имеются бессребреники, поступающие в магистратуру, а затем и в аспирантуру даже на платной основе.
Как известно, талантам, тем более бессребреникам, необходимо помочь. Чем прежде всего?
Необходим государственный орган, осуществляющий стыковку науки и практики, координирующий научные разработки в стране. Научные исследования в настоящем ведутся помимо Минска в Гомеле, Бресте, Новополоцке. Создание государственной академии архитектуры мы явно не осилим, а вот организация научного Центра, направляющего, координирующего и апробирующего научные исследования, реальна и в наших условиях явно необходима.
О чем лично Вам хочется еще сказать?
Весьма неосторожный вопрос! Всего журнала не хватит, чтобы выразить хоть часть наболевшего и затаенного. В частности, мою тревогу по поводу коммерциализации проектного дела и архитектуры в целом за счет остановки и даже сужения творческого роста. Мое поклонение архитекторам-сверстникам и архитекторам старшего поколения за их героический (авральный и безвозмездный) труд в советское и послесоветское время и такое же героическое пенсионное существование. Мою благодарность моим учителям, коллегам и ученикам, у которых постоянно учусь. Мою искреннюю озабоченность резким снижением пытливости и творческой активности у студентов. Мою радость за тех, кто сегодня может свободно побывать в других странах, воочию увидеть работы архитекторов с мировым именем. И признательность нашему журналу за предоставляемую возможность откровения, хотя сама необходимость и уместность его сомнительна.
Беседу вел Игорь Морозов