…жизнь есть дом. А дом должен быть тепел‚ удобен и кругл. Работай над этим “круглым домом”‚ и Бог тебя не оставит на небесах.
Он не забудет птички‚ которая вьет гнездо.
В. Розанов
Все, казалось бы, создано-приготовлено было для человека в прекрасном Эдеме. Не пожалел ветхозаветный Господь выразительных средств-воображения, и райские птички вили свои круглые гнезда. Наконец, “сделал Господь Адаму и жене его одежды кожаные и одел их”. Вот только Дома он не мастерил для Человека, понимая, что это подобает сделать ему самому, уже по своему образу-подобию. Потому и не оставил его на небесах, ведь Дом должен укорениться на своей земле.
Вот только отнюдь не просто складывался поначалу Домострой у наших пращуров: “Любя воинскую деятельность и подвергая жизнь свою беспрестанным опасностям, предки наши мало успевали в зодчестве, требующем времени, досуга, терпения, и не хотели строить себе домов прочных: не только в шестом веке, но и гораздо после обитали в шалашах, которые едва укрывали их от непогод и дождя” (Н. Карамзин).
Видимо поэтому, когда невзгоды утихомирились, обитатели земли белорусской трепетно и умеючи выбирали самое место, на котором думалось-хотелось строить свой Дом. В ход шли всяческие гадания и народное шаманство. И столь же многозначительным было и новоселье-освящение Дома, обновление печи, от которой начинала избываться-танцевать мирная жизнь. С печью прощалась невеста перед уходом за мужем. К ней прикасались, возвращаясь с похорон сородича, веруя, что его душа, подобно диковинной птице, улетела “ў вырай”, в некое загадочное царство. А вот тело не оставляло родного “гнезда” и надгробием в виде деревянного домика ждало, когда утомленная чужбиной душа, возвернувшись на круги своя, отдохнет в нем. А еще для нее устраивался верхник, оконце, прорубленное под потолком, дабы во время Дедов души умерших предков могли беспрепятственно явиться к трапезе в их честь.
Так что свой Дом издревле был олицетворением круговращения бытия, нескончаемости жизни и вечного Возвращения к ее истокам:
Ды покі круг мой не замкнёны,
Я зноў хачу зірнуць назад.
Пад тыя стрэхі родных хат,
Дзе зачалася пуцявіна,
Дзяцінства светлая часіна...
Якуб Колас
Это тот час-время, когда не только деревья были большими, но и свой Дом виделся обителью волшебных образов, что в детстве населяли чулан, кладовые, погреб, чердак. Истые чертоги потаенностей, с помощью которых метафизическим образом соединялись глубь и высь, Земля и Небо. И сходились они, как и вся видимо-невидимая округа, опять-таки у легендарной печки, запрятавшей в себе архаический очаг и умевшей выть-плакать. И хранившей вместе с добрым домовым все сказки-предания рода-племени. И жили-дружили Домами-домовыми. От них предстательные полномочия по “круговой обороне” переходили Чурам, позднее Крестам-оберегам и распространялись на свою округу-местность. Потому и не запирались на пудовые замки ни легкая дверь, ни ажурная калитка.
А сколько поэтики было в домашнем крыльце, сколько магии в своем пороге и двери скрипучей! А песни-поверья, что неисчислимо рождались на крыльце-завалинках?! А всегда студеная, прямо-таки живая вода из “клюва” колодезного журавля?!
Наконец, резные и раскрашенные неповторимые наличники окон. Кажется, вдохновленный своей творческой свободой хозяин-жилец, высунувшись из окна, насколько хватало рук, вкруговую распространял свою самобытность, чтобы издалека вся улица видела-распознавала ее. И не испрашивал на то позволения, ибо был-слыл архитектором-строителем-жильцом в одном лице-личности.
Тот Дом действительно казался теплым и круглым. “Свая хатка — як родная матка”. Значит, как не любить-беречь ее, единственно свою? Как не отвечать лаской на ласку?
“…птицы, летающие по воздуху, ведают гнезда своя… Тако ж и люди, где зродилися и ускормлены суть в бозе, к тому месту великую ласку имають” (Ф. Скорина).
И еще свой Дом был прочным. В том, прежде всего, смысле, что крепко стягивал семейные узы, научая “жить своим умом”, духовной преемственностью поколений и жизнеутверждающей уверенностью: чтобы ни случилось на круге-путевине, жизнь возьмет свое и “все опять повторится сначала”. Вот и делались на деревянных косяках дверей ежегодные зарубки-свидетели, как макушка отрока тянется под потолок. А старики-дети не “доставали” одним только своим существованием. Да и стены только своего Дома помогают, пусть и кажутся они с виду ветхими и убогими. Им трудно изменить, хотя и предлагают новые, но чуждые хоромы: “Да нет, мне желанней свой угол убогий” (Янка Купала).
Свой Дом, да еще на своей земле, воспитывает уверенность, самоуважение, гордость и свободомыслие. Недаром в свое время Иван Грозный отнимал родовые имения и оправлял обезДомленных на выселки, дабы искоренить у их владельцев чувство “предковского права”, права быть и распоряжаться своей судьбой на земле своих предков.
“Раскиданное гнездо” для белоруса оборачивалось невосполнимой утратой-драмой. Поэтому и опустошительные нашествия, и внутренние вековые притеснения воспитали в нем неизбывную надежду и беззаветное вверение себя своему Дому-куту.
Один из приступов этой надежды-тоски мы пережили совсем недавно, когда после изнуряющей безДомности коммуналок, общежитий и клеткоподобных “хрущоб” выдавали загородные наделы-сотки: прокармливайте себя, дескать, сами. Дом же на них строить воспрещали, разве что легкие будки для сельхозинвентаря. И на то имелся мощный идеологический “фундамент”.
Или “ведомственное жилье”. Трудно придумать более изощренное средство унижения и удержания в зависимости.
Впридачу массовое индустриальное строительство нанесло коварный удар по вольному Домострою. Былой надежный круг Дома разомкнулся. Он стал угловато-неудобным и холодно-безразличным. Дом попросту выродился в сменную квартиру-времянку. Стал, как ранее и мечтали модернисты, машиной-махиной для столь же машинизированного проживания, осиротевшего на обрядовость, формальные остатки которой ушли в бизнес всяческих “ритуальных услуг”.
Жилец лишился всякой возможности быть сотворцом своего Дома, но стал квартиросъемщиком, хронически испорченным “квартирным вопросом”. Дом сделался плоским, одномерным, несмотря на многоэтажность. Безразлично, если не враждебно, затеняет соседа. Подъезд — как мучительное, но неизбежное чистилище. Как дот с бронированной дверью и амбразурой сиплого диктофона. Ночной звонок анонимного будильника или пересуды жильцов невесть уж с какого этажа — как привычное издевательство. Редкие и жалкие огородики-палисадники, что кое-где еще разбивают обитатели многоэтажек, — как щемящая ностальгия по своему Дому. И по той магической поре, когда Домоустроитель вольготно очерчивал круг-ореол своей земли: “Чур, меня!”
Словом, мы продолжаем-спешим зарастать зданиями-сооружениями, укрытиями-убежищами, но теряем Дом. Значит, и о нас впоследствии скажут, что мы мало успевали в зодчестве, требующем времени, досуга, терпения, и не хотели строить себе своих Домов.
Сегодня и вовсе поговаривают о временном и мобильном жилье – где хочу, там и живу-проживаю. Своеобразная реанимация кочевья, перерождение в цивилизованных бомжей. Молодым непоседам такая свобода, своеобразный полет над гнездом кукушки, возможно, придется по нутру, но со склона лет-путевины даже блудный сын видит-алчет свой Дом:
А сейчас‚ как глаза закрою‚
Вижу только родительский дом.
С. Есенин
Поэтому вызревает и возвратная тенденция — подвижников и предтечей своей и “круговой” Архитектуры. Среди них Константин Мельников, Сальвадор Дали, Антонио Гауди, Марио Ботта, конечно же, Фридрих Хундертвассер, его Дом и Манифесты — в пику индустриальной обезличке. Ныне они смотрятся-звучат еще актуальнее, чем даже сорок лет назад: “Нельзя ограничивать желания отдельного человека в строительстве. Каждый должен уметь строить и нести реальную ответственность за те четыре стены, в которых он живет… Также он должен распиливать стены и предпринимать различные переделывания, даже если тем самым нарушится гармоничная картина так называемого шедевра архитектуры… Человек в арендованном доме должен иметь возможность высунуться из окна и очертить стены так далеко, насколько позволяют руки. И должно быть ему позволено — насколько он может дотянуться — все раскрасить, чтобы издалека с улицы было видно: там живет человек, который себя от своих соседей отличает… Только тогда можно говорить об архитектуре, если архитектор, каменщик и жилец едины, то есть являются одной личностью. Все остальное не является архитектурой, но приобретшим форму преступлением”.
Следовательно, в новой ипостаси нам предстоит возвратиться к былому. И через вынужденную и пассивную доктрину доступного жилья мы должны идти к иной – достойного жилья, которая разрешается не просто “крышей над головой”, но кровом своего Дома. Ведь “доступность” будет морально стареть прогрессирующими темпами. Уже сегодня все более тех, кто может себе позволить и берется за свой Дом. Желательно – особняк на своем наделе земли, да еще по индивидуальному и неповторяемому проекту. Зачастую по своему же. А сколько трепетно вынашивают эту мечту?..
Однако задумываемся ли мы хотя бы над стратегией Домостроя, способной воспринять пока еще тлеющий протест?
“До поры до времени люди не протестуют, что их помещают в коробочные конструкции, подобно курицам и зайцам в клеточных конструкциях, которые им чужды…”
Даже золотые клетки никогда не становились гнездами. Не возрождают они “предковское право”, и в них не загонишь духи предков. В них не хочется возвращаться и передавать потомкам. Втихомолку сделать нишу для холодильника, подвал под балконом первого этажа, застеклить тот же балкон или, страшно подумать, тронуть внутреннюю перегородку – это увеличение жилплощади-клетки, но не творение своего Дома.
На пути к нему профессиональная архитектура без всяких на то постановлений уже вполне решительно “пошла по квартирам”, не говоря уж о коттеджах-особняках, ибо велик на то спрос. Не исключено, что появится особая специализация – домашний, или семейный, архитектор, наравне с врачом и адвокатом, что будет принципиально отличаться от архитектора “широкого профиля”, как отличается уникальный психоаналитик от участкового врача с набором тривиальных диагнозов-рецептов. Имея дело с таковым, жилец должен лишь укрепляться в убеждении, что именно он и есть творческая первооснова своего Дома. Для этого зодчему всякий раз придется “чувствовать себя, как Дома”. Не поступиться творческими принципами и амбициями, но вовлекать в мир своих идей, проникновенно воспринимать и иные. И этому надо учиться. Архитектурная психология, архитектура Домостроя, теория архитектурного конфликта и компромисса (архитектурная кентаврика), философия Дома, нетиповая (вероятностная и парадоксальная) архитектура, архитектурная лингвистика и семиотика – уже вполне актуальные дисциплины для подготовки зодчих. Дабы множились Дома теплые, удобные и круглые, как сама жизнь. То есть податливые, гибкие, своеобразно толерантные, легко приспособляемые к изменению индивидуальных и семейных потребностей, восприимчивые к капризам моды и вкуса и страсти к “перемене мест”. Одновременно достаточно стабильные, устойчивые, консервативные, впитывающие своеобразие быта своих хозяев, уникальные, рукотворные, а главное — бесспорно свои.
Аршином общим такой Дом не измеришь, обыкновенной линейкой не вычертишь. Под ней надо понимать шаблонность, ортодоксальность узконаправленных и прямолинейных планов-решений, поэтому недолгих и разрушительных. Эта линейка – “холодное оружие” против Архитектуры.
“Преступным является использование линейки в архитектуре… Следует запретить уже само ношение прямой линейки пре себе. Линейка является символом новой неграмотности. Линейка есть симптом нового заболевания – разрушения”.
Жизнеспособно лишь возвращение от купли и распределения к сотворчеству и выбору. К некогда утерянному творческому триединству.
“Человеку следует вернуть свою критично-творческую функцию, которую он потерял и без которой человек вообще перестанет существовать!.. Архитектура — каменщик — жилец являются триединством, подобно Богу Отцу — Сыну — Святому Духу”.
С этим Возвращением в сонм Домоустроителей мы поймем, что каждый свой Дом есть уникальная реплика-исповедь свободного и творческого человека в мире, что сообща мы, люди, по самому большому счету свояки, созидающие свой общий Дом-Гнездо Человечества на пока еще теплой, удобной, круглой и единственно своей планете Земля. А в этом деле-творении Бог уж точно не оставит нас.
Фото 1—4. Теплые, удобные и — свои. Дома-хижины джаггов, камчадалов, тагалов, белорусов.
Фото 5, 6. Приглашающая закрытость и отторгающая открытость.
Фото 7. Все опять повторяется с начала.
Фото 8, 9. Отчужденность зданий и добрососедство домов.
Фото 10. Архитектурное эссе автора на тему “мое-наше жилье”.