В градостроительном развитии белорусской столицы последние 17 лет активно участвует ООО «Творческая мастерская-7», постоянно декларируя приверженность настоящей архитектуре. Возглавляет ТМ-7 Анатолий Зиновьевич Цейтлин – один из самых востребованных архитекторов Минска с безупречным имиджем профессионала, художник со своим ярко выраженным узнаваемым почерком. Личность целеустремленная и творческая – по собственному признанию, он одержим работой, – авторитарная и бескомпромиссная. Анатолий Цейтлин наделен прекрасным даром тонко сочетать в себе прагматизм и романтические устремления, уверенность в своих действиях и самокритичность, скептицизм и колоссальный оптимизм.
О сущности и превратностях профессии, облике Минска, личном и общественном, взаимоотношениях «архитектор – заказчик – архитектура» и многом другом – в интервью Анатолия Цейтлина. А лейтмотивом стало любимое авторское слово «замечательный», в разных контекстах наделенное разным смыслом – от положительного и иронического до саркастического.
– Анатолий Зиновьевич, Вы 46 лет работаете в профессии. Много сделали, снискали заслуженное признание классного специалиста и, что очень важно, принципиального человека, никогда не поступающегося своими этическими принципами. Как Вы пришли в архитектуру?
– Мой жизненный путь можно обрисовать в двух словах. После техникума был распределен в Военпроект, в котором проработал 10 лет. Со временем стало тесно в рамках этого замечательного, но довольно специфического учреждения, хотелось чего-то большего, и я перешел в Минскгражданпроект, отработал там без малого 20 лет. А потом ушел в самостоятельное плавание.
– Первый самостоятельный проект помните?
– По этому поводу можно пофилософствовать, ведь самостоятельный проект, как правило, очень быстро не дается. Придя в Военпроект в 1967 г., я был просто подмастерьем: начинал с того, что создавал светильники и ограждения радиаторов для строящегося легкоатлетического манежа в Уручье – сейчас, спустя много лет, его реконструируют. Моим первым учителем был молодой руководитель группы Владимир Григорьевич Крищанович. Он не сидел рядом и не водил моей рукой – он говорил: делай, как я. Кстати, этому принципу работы, который он заложил, следую до сих пор и пытаюсь таким образом научить своих ребят.
Такое было начало этого замечательного пути. Потом постепенно набирался ума-разума. Одна из первых серьезных работ, если не считать разные мелкие «домишки», – железнодорожный вокзал в Солигорске, который явился хорошей школой в части практического воплощения того, что архитекторы очень красиво рисуют на бумаге. Если отбросить все нюансы, этот первый самостоятельный объект я прошел от начала до конца, включая авторский надзор, продолжающийся без малого 4 года. И первоначально результат получался неплохой, потом из-за всяких недоразумений, связанных с административным ресурсом, стали экономить на материалах. От строителей просто выдавливали сроки. Спустя год или меньше вся красота, которая была навешана на этом замечательном доме (иронически улыбается), начала сыпаться. Ремонты велись людьми, которым было все безразлично. В конечном счете здание, облицованное природным известняком, выкрасили красками. Вот такой финал…
– Что, на Ваш взгляд, формирует архитектора: творчество именитых зодчих, которым хочется следовать, собственный талант и его непрестанная огранка, амбиции?..
– Однозначный ответ дать трудно. Собственно, отношение к работе, к своему делу и формирует в конечном счете личность архитектора как такового. Дальше уже твой профессионализм накапливается с годами или… не накапливается.
Теперь, оглядываясь назад, могу сказать вполне откровенно, что я не был пай-мальчиком, учился средне. Как известно, среда определяет сознание, а жил я в районе Минска, который славился отнюдь не своей интеллектуальной направленностью, и поскольку приходилось все время вращаться в той среде, то и получалось как получалось. Первые робкие шаги на пути к архитектуре были сделаны в строительном техникуме, вкус к познанию привил мне архитектор Василий Иосифович Геращенко – настоящий Учитель. Не знаю, какая сейчас в колледже система воспитания и образования, но тогда за 4 года учебы в техникуме, сквозь тернии которых нас вел Василий Иосифович, мы в профессиональном плане получили очень много. Благодаря ему, его интересным и познавательным рассказам – а он разговаривал с нами по-взрослому, на равных – была зажжена та искра, которая и сегодня пытается не гаснуть. Именно его экскурсы в мир архитектуры, истории жизни и творчества великих зодчих мира заложили во мне такой запас прочности, что его хватило с лихвой на последующие 6 лет вечернего института. Собственно говоря, эти годы ничего толком в плане пополнения профессионально-познавательного багажа не дали. Был период, когда мне стало неинтересно, потому что когда я учился, кроме Виктора Ивановича Аникина, там, к сожалению, не было людей достойных, которых можно было бы слушать и что-то новое впитать. Скука была смертная, да и кровь молодая бурлила, я перестал ходить в институт, нависла угроза отчисления. Но судьба смилостивилась надо мной. И единственное, что меня спасло – оценки «отлично» по всем курсовым проектам, за которые преподаватели делали снисхождение моему характеру. Прощали, наверное, потому что думали: хоть и не очень дисциплинированный товарищ, но из него в конечном счете может что-то получиться. Хочу сказать этим людям «спасибо», если они меня услышат.
– И Вы не обманули ожиданий?
– Сложно сказать. Ведь конечный результат – понятие философское. Я никогда не пытался и теперь не пытаюсь пыжиться насчет того, какие мы замечательные. Да, мы в своем окружении, в своей среде, в той реальности, в которой сейчас находимся, может, чему-то и научились, но, к сожалению, на фоне всего, что находится за пределами нашей родины, успехами похвастаться не можем. Я никогда не чуждался заглядывать в литературу, журналы и, поскольку образ собственного мышления основывается на базе теории и практики, всегда считал и считаю, что работы коллег по профессии – местных, неместных, бывших, настоящих – являются определенной школой. Надо смотреть, анализировать и исходя из увиденного формировать собственный взгляд, этическую позицию, творческий метод, наконец. Это не плагиат, не передирание чужих идей – это определенная школа. Учиться никогда не поздно. А просто уверовать в собственную гениальность и на этом остановиться – удел тех, кто практикой не занимается, но пытается руководить процессом. Они отстали в собственном развитии, отстали в понимании современных процессов, и нередко их вседозволенность в части суждения о той или иной работе просто повергает в шок. Это, конечно, тема отдельного разговора, но меня просто возмущает, когда люди, может, замечательные в человеческом плане, но не нашедшие себя в профессии и в поисках своего места в жизни выбравшие административную стезю, учат профессионалов. Повторюсь, у каждого своя судьба, свой путь. Но если ты в этом деле находишься, то развивайся, смотри, зри в корень и хотя бы на базе увиденного корректируй практикующих архитекторов – молодых, старых, заслуженных, незаслуженных, но корректируй их в правильном направлении, чтобы мы преодолели наконец этот местечковый подход к архитектуре. Я уже не говорю о самой жизни. Но отнюдь. Получается совершенно не так.
– Люди творческие пытаются не только найти свой путь, но и «оставить свой след на земле», привнести что-то новое…
– Буду откровенен, но наше поколение, скорее всего, не сможет создать что-то уникальное. Так уж получилось. Мы, как это ни парадоксально, плетемся в хвосте архитектурной цивилизации, пытаясь хоть немного соответствовать ей. Т.е. не опережать, не привнести гениальное. Мы просто плетемся в хвосте по ряду разных причин – это и экономическая несостоятельность наших замечательных заказчиков, которые до сих пор мыслят категориями лавочников, и конъюнктурная подоплека… Это все понимают, но в силу определенных обстоятельств молчат, потому что начнешь выступать – останешься за бортом. И все же очень хотелось бы, коль скоро у нас такая система взаимоотношений, найти в ней ту золотую середину, третейского судью, который бы не позволил портить наш Минск и другие города. В конечном счете, если у заказчиков отсутствует принципиальность, порядочность, любовь или хотя бы уважение к этому городу, если образовалась определенная группа архитекторов и проектировщиков, которым по большому счету тоже наплевать на все эти изыски и желания, и в общем отсутствует производственная потенция, то остается один регулятор – в лице Комитета архитектуры. Он должен отсеивать всю ту шелуху, все наносное, что образовалось с момента ликвидации закона о лицензировании и позволило «мягко либерализовать рынок проектных услуг», в результате чего открылись все шлюзы и на этот рынок ринулись люди беспринципные, не слишком обременяющие себя соблюдением профессионального кодекса. Я не против вхождения молодых, это процесс естественный. Мы тоже были молодые и тоже пытались что-то доказать. Ошибались, конечно, но по крайней мере та часть людей моего поколения, которые остались в профессии (выдержать все, что выпало на их долю, немногим удалось), на мой взгляд, является примером истинного отношения к своему делу. Ведь подоплека всего этого – жизнь, а она, в общем-то, совершенно меркантильная штука. И проблема в том, что цена вопроса, т.е. цена проектирования, одинаковая, делаешь ты хороший дом или не очень. Поэтому все, что создается хорошего, зиждется исключительно на честолюбии зодчего. Т.е. все затраты, проблемы, поиски, переживания – это элемент честолюбия архитектора, которое является двигателем творческого процесса. Если бы я был инфантильным и «абыякавым» ко всему остальному, может, и не стал бы архитектором…
– А те истинные архитекторы, о которых Вы упоминали…
– Они мои товарищи по цеху, с некоторыми почти полвека вместе: Миша Гаухфельд – с ним мы учились в техникуме, Ваня Виноградов, два Бориса – Костич и Школьников, Олег Воробьев, Александр Корбут. Пожалуй, это та немногочисленная «групоўка» людей, которыми наша территория могла бы гордиться. За все годы они не изменили своей профессии, не кинулись в период лихолетья 1990-х гг. зарабатывать торговлей. Такие люди должны быть примером для тех, кто придет нам на смену. Было бы здорово сегодняшним мальчикам еще на студенческой скамье поработать именно с этими профессионалами, набраться опыта и потом уже, почувствовав определенные силы, ринуться в самостоятельный путь. Тогда и будет определенная преемственность поколений. Но молодым хочется всего и сразу, а всего и сразу не получается. Как бы объяснить, что те розовые очки, которые им пытаются надеть в институте, в реальной жизни не только не помогают, но и вредят? Мои ребята, отличники, тоже шли во взрослую жизнь с мыслью, что сразу же будут делать великую архитектуру, – но их постигает разочарование безусловное. Молодых надо готовить к жизни, чтобы не было этого разочарования, чтобы они понимали: избранный ими путь очень тяжелый. Я за почти полвека работы и то всего не знаю. Одна только постоянно меняющаяся нормативная база – наш бич – чего стоит! Но нынешнее поколение имеет другие приоритеты. Мы тоже, наверное, были такими, но мы рыли землю. Перед нами была масса значимых, авторитетных людей, мы старались, «подпирали» старших учителей. А сейчас никто никого не «подпирает». На горизонте никого не оказалось. Был период, когда ничего не строилось, из процесса выпало целое поколение проектировщиков, и разрыв между нами, «динозаврами», и поколением новым образовался колоссальный. К сожалению, нынешние товарищи руководители, которые пытаются управлять процессом проектного дела, не отдают себе отчета, что любой демарш, любые попытки что-то кардинально изменить, переделать порождают обратную реакцию. В частности, отток желающих заниматься проектным делом, как было в 1990-е гг. И вот спустя десятилетия образовалась лакуна. Т.е. процесс сиюминутный может повлиять на развитие прогресса в целом.
Нас в свое время воспитали в духе бессребреников: о деньгах ни слова, это неприлично. Собственно говоря, деньги – не самоцель. В моем понимании деньги – это результат отношения к нашему труду. Однако на сегодняшний день имеет место быть абсолютное неуважение к труду, к Творчеству.
– Вы проектируете в основном для столицы. А Минск – очень сложный город, не имеющий, особенно теперь, ясных принципов развития. Какие у него должны быть приоритеты?
– Поскольку я не обладаю всеобъемлющей информацией, не знаю всей ситуации, давать рецепты, высказывать суждения, чем грешит определенное число лиц, непорядочно. Поэтому взгляд субъективный. Я бы хотел, чтобы Минск состоялся как европейский город, как столица государства европейской направленности. Хотелось бы, чтобы облик нашего города был представительный, интересный, чтобы был мощный, в смысле прекрасный, концентрированный деловой центр, чтобы жилая зона соответствовала всем параметрам и удовлетворяла необходимым потребностям. А что получается? От наших рисунков до реализации – это путь со слезами на глазах. Да, делаем, все-таки многое умеем. В проекте все красиво, замечательно. Начинается реализация – и пошло-поехало: это убрать, то упростить, это нам не надо, и тут проектировщик оказывается между молотом и наковальней. Личные мнения, амбиции игнорируются полностью: это все дорого, этого нет, то делать не будем. Максимум, что сделаем, – покрасим фасад краской. Вариант один: я не согласовываю, отправляю в Комитет архитектуры, т.е. место, в системе координат которого мы живем и где обязаны защищать Архитектуру, облик города от подобных инвесторов-лавочников. И там не должны закрывать глаза на явные проблемы, а оперативно находить пути их решения, прогнозировать творческие и экономические результаты. Надо ставить вопрос ребром: не можете, нет достаточных средств – не стройте, идите за кольцевую, делайте там свои избушки и выкрашивайте их в розовые цвета. Как можно пускать таких людей в центр города? Тем не менее они неизвестно какими путями получают соответствующие согласования. О чем говорить дальше?
– И что, выхода нет? Ведь можно наконец активизировать конструктивный диалог, чтобы город не страдал от посягательств беспринципных людей…
– Почему же, выход всегда есть. Как минимум его должно быть два: либо в одну, либо в другую сторону. Но категорически необходимо, чтобы по этой цепочке-вертикали все было не на словах, а на деле. Поверьте, будут и трения, и обиды, ссылки на то, что экономическая ситуация нестабильна, что, поскольку у нас преобладает жилье, мы застраиваем часть города не оригинальными, привлекательными для жителей и гостей столицы сооружениями, а панельными домами. И эти сетования на ситуацию, нехватку средств в конечном счете ведут к одному: а может, мы просто покрасим здание? Когда-то была замечательная идея сделать проспект Дзержинского новой, по-настоящему современной улицей, уникальной в градостроительном и архитектурном плане. Проводились конкурсы, утверждались проекты и исполнители, ожидалось, что приоритетным принципом станет ансамблевость застройки, а сам проспект со временем – визитной карточкой столицы со стороны Брестского направления. Но… Результат, как видите, – налицо, можно сказать, на «лице» города. И, к сожалению, останется теперь навсегда.
– Говоря о формообразовании, Вы как-то сказали: «Для создания силуэтов нужно делать не десятиэтажные здания с ненужными башенками, а строить 50 этажей – эффектно и выразительно, чтобы иметь возможность обойтись без бессмысленных деталей…»
– Высотные сооружения – это не просто шедевральная архитектура. Если уходить в лирику, эти величественные, сложные в инженерном плане сооружения, по большому счету – мощь и процветание государства. Неизгладимое впечатление своей архитектурой, в первую очередь высотными сооружениями, произвели на меня две страны. В 1994 г. делегация белорусских зодчих ездила в Соединенные Штаты. Были в Вашингтоне, Атлантик-Сити, Бостоне, Нью-Йорке, попали и на Манхэттен. Я две недели не закрывал рот. Это был первый удар по мировоззрению архитектора, воспитанного советской школой. Второй получил в 2007 г. в Дубае. Вообще Дубай в плане архитектуры – отдельная песня, место, где воплощаются в жизнь самые нереальные замыслы. Там ничего не повторяется, все сооружения просто великолепны – захватывает дух.
Поначалу снимал на камеру, фотографировал, думал использовать очевидное-невероятное в качестве наглядной агитации дома, но увы… У нас что-нибудь начнешь делать – тебя по рукам: этого нельзя, у нас таких пожарных машин нет, строить высотки можно в радиусе 2 км от пожарного депо. Так что, поставить пожарное депо в центре города, а вокруг образовать замечательный ансамбль из высотных сооружений? Это же нонсенс. У меня за границей был только один вопрос: «Как ваши пожарники согласовывают атриум на 20 этажей? У нас и на 2 нельзя». Их это ставило в тупик.
Интересовался нормативной базой. В Дубае ничего своего в этом плане не придумывали – они используют американскую, апробированную многолетней практикой систему. Буквально на песке возводятся гигантские сооружения и что ни здание – то произведение искусства. Значит, все можно, это инженерная мысль брызжет. Слушал рассказы и восхищался, по-доброму завидовал. А посмотришь, что творится за окном, и сопоставишь уровень, то, не вдаваясь в подробности, на этом можно ставить точку.
– Анатолий Зиновьевич, сегодня мы можем сказать: «ТМ-7 – это звучит гордо». Вы всегда подчеркиваете – и подтверждаете это своим творчеством, что дорожите имиджем мастерской и никогда не допустите пятна на ее репутации. Как устроена ТМ-7 и в чем секрет успешной работы Вашей команды?
– Большую часть трудовой жизни я проработал в государственных институтах и пытался уяснить структуру взаимоотношений ГАПов и ГИПов, между которыми были определенные трения по поводу того, кто что делает и за что отвечает, понять, в чем состоят задача и функции ГИПов. Поэтому старался набраться хотя бы верхушек знаний у серьезных специальностей – техников, электриков, чтобы разговаривать с ними на одном языке. Ведь если хочешь что-либо сказать-показать-убедить, надо обладать хотя бы минимальными познаниями; более того, приглядываться к системе управления, как все ведется и осуществляется. Короче, школа институтов дала многое.
Придя в мастерскую, я и здесь попробовал применить подобную схему, поскольку иного опыта у меня не было. Хватило чуть меньше года, чтобы понять, что это путь в никуда – моделировать систему института на частное мелкоразмерное предприятие невозможно. Начались проблемы разного плана, из которых мы, конечно, выпутались путем проб и ошибок. Но наличие шишек, полученных в течение ряда лет, привело к мысли о специализации, укрепившейся после того, как появилась возможность выезжать за границу и общаться с профессионалами. Из зарубежных поездок-практикумов я вынес одно: во всем мире фирменные организации – специализированные. Есть архитекторы, дизайнеры – и есть инженеры: все абсолютно отдельно.
Так вот, мастерская поначалу была комплексная, но это было жалкое подобие института. Чтобы создать полноценную структуру, надо было бы – у нас сейчас порядка 17 архитекторов – иметь еще 170 человек других субподрядных специальностей. Если идти по этому пути, в мастерской было бы не 15, а 2 с половиной объекта. Но суть проектной работы – не количество выпущенной бумаги, это та мера ответственности, которую ты берешь на себя, выполняя ту или иную часть работы. Мы позиционируем себя как мастерская архитектурная – я из института ушел из принципиальных соображений, чтобы заниматься тем, что люблю, чему научился в вузе и что лучше всего умею – архитектурой. Брать на себя роль менеджера, отслеживающего и отвечающего за весь процесс, уровень профессиональных, конструктивных, технических решений, может позволить себе человек, который «облокотился» на то, что он архитектор, и превратился в администратора.
Короче, процесс становления был длительный, в конечном счете вокруг нас образовалось несколько организаций из очень способных, достойных ребят – конструкторов и инженеров. У нас договорные отношения (практику привлечения физических лиц я исключил), за свою часть работы они несут ответственность как юридические лица. В общей сложности это 50–60 человек, и все наши построенные объекты сделаны этим коллективом – быстро и качественно. Замечания, безусловно, есть, скрывать не буду, я и заказчикам говорю: мы не гении, у нас тоже, как у любого человека, есть право на ошибку. Конечно, не на фатальную, а небольшую, которую можно исправить. Фатальных, слава богу, нет и, надеюсь, не будет. Такой принцип работы считаю правильным и самым перспективным, и мой оптимистичный взгляд все более утверждает в мысли, что будущее – за специалистами, профессионалами своего дела. Не вообще, а именно Профессионалами, и чтобы во главе каждой профессиональной организации стояла личность, авторитет, на которого бы подчиненные равнялись. Тогда это замечательно.
– Как широко простирается сфера интересов ТМ-7?
– Мы делаем все: жилые дома и комплексы, бизнес-центры, общественные здания. Какой-то период жизни я позволял себе отказываться от работы, которая мне неинтересна или если мне пытались навязать собственное, не совпадающее с моим видение, проще говоря, халтуру. Зацикленность на бесконечном зарабатывании денег само по себе нормальное явление, отрицать не буду, чтобы не выглядеть в глазах общественности каким-то ханжой, будто я только за идею. Нет, я тоже за деньги, но чтобы это не шло вразрез с моими профессиональными принципами.
Среди последних работ – бизнес-центр «Титан» на Юго-Западе, довольно большой комплекс порядка 100 тыс. м2; заканчивается строительство торгового центра с гостиницей возле Ледового дворца на ул. Притыцкого примерно такой же площадью. Застройка ул. Богдановича в районе ул. Некрасова – тоже наших рук дело.
Полным ходом идет проектирование (и уже начато строительство) жилого квартала по ул. Маяковского. Застраиваем так называемый китайский квартал в жилом районе «Лебяжий».
– Поле деятельности у мастерской широкое. Значит ли это, что Вы как архитектор обладаете определенной степенью свободы?
– Отнюдь. Сейчас, например, занимаемся застройкой территории напротив «Паруса». Прошли совет, получили определенные замечания, в какой-то степени справедливые, в какой-то обусловленные конъюнктурой взаимоотношений, а именно связанные с рассмотрением жалоб жителей, не желающих, чтобы рядом с ними что-нибудь строили. Кстати, этот жупел общественного обсуждения висит практически над всеми объектами, которые пытаются возвести в городе в сложившейся среде. Безусловно, каждый архитектор в такой ситуации обязан учитывать (и учитывает!) все нюансы привязки нового сооружения, условий сосуществования с близлежащими домами и т.д. К тому же есть узаконенный генплан г. Минска, согласно которому мы работаем, и ПДП конкретной территории. Но если градостроительную политику будет диктовать группа обывателей, которые говорят «нет», потому что «нет», тогда надо закрывать лавочку и пусть эта разруха, неухоженность, которые имеют место быть в центре города, остаются…
– Вы считаете, над архитекторами довлеет своего рода коллективный эгоизм?
– Доходит до абсурда. Делали проекты по улице Алибегова. Возвели 4 этажа, потом заморозили, когда жители близлежащих домов стали писать жалобы во все инстанции, включая главную. Аргумент один: «Не хотим – и все». Проекты прошли государственную экспертизу, все нормы соблюдены, нет никаких отступлений. Да их и не может быть – мы научены горьким опытом сотрудничества с надзорными органами, которых над нами бесчисленное множество, поэтому все делается, как положено, без каких-либо попыток поэкспериментировать. Но – нет.
То же самое происходило с 16-этажным офисным зданием для «Пятого элемента» возле Московского райисполкома, где жители близлежащего дома протестуют против подземного гаража – и из-за этих демагогий запрещают его строительство. Не над землей, а под землей! Сверху все будет засыпано, площадки сделают, фикусы, кусты-деревья посадят. «Нет, мы не хотим». Вот и все…
– А взаимоотношения «архитектор – заказчик» как выстраиваются?
– Я уже более 40 лет занимаюсь практической работой, и это воспитало во мне чувство ответственности перед инвестором. Никогда не смогу выпустить под своим именем объект, не прочувствовав его сущности, не предопределив его функцию и назначение.
Работа с заказчиком – тоже творчество. За долгие годы я научился, мне так кажется, определять психологический портрет собеседника. Т.е. беседуя с заказчиками, я чувствую, стоит мне дальше с ними идти по одной дороге или нет. Уже на первоначальном этапе – по словам, выражениям определяю: это люди, имеющие достаточную культуру понимания того, за что хотят взяться, или они сделали деньги на продаже бананов и решили, что строительный бизнес – тоже доходное предприятие, так почему бы скопившиеся средства не пустить в определенном направлении. А ментальность-то осталась прежней…
Например, по «Лебяжьему» мы с китайскими товарищами практически сразу нашли общий язык. Да, у нас происходят определенные дискуссии, например по вопросам соответствия их желаний и представлений нашим нормам, а также традициям и менталитету будущих покупателей. Мы обсуждаем все вопросы, договариваемся и расходимся довольные друг другом и положением дел.
За всю практику, конечно, были трения, но они не характерны. Повторяю, у нас есть ошибки, но все вопросы, которые возникают в процессе возведения объекта, мы корректируем. Единственное, что напрягает, это неправильное толкование пожарных норм. У меня до сих пор в памяти те положения, которые существовали «до 17-го года». И мы по ним проектировали. За сегодняшними бесконечными изменениями, дополнениями уследить невозможно, более того, мы одни и те же пункты читаем по-разному. Наши «замечательные» пожарные нормы тормозят архитектурную мысль, они как гири на ногах: то нельзя, и это нельзя. Несколько пунктов «нельзя» могут все угробить. Остается коробка, где можно что-нибудь «навесить»: стекло, например, или керамическую плитку… От этого на диком Западе ушли давным-давно, а мы все тщимся…
– Вы можете сказать, что имеете сугубо свой, «цейтлиновский» подход к организации пространства, свой отличительный стиль?
– За все годы деятельности у меня ни одного одинакового объекта не было. Ведь образ – это 80% озарения и 20% – racio, а озарение, как известно, дважды в одном облике не приходит. Да, есть некий стиль, не скажу что фамильный, просто присутствует понимание, видение сути в архитектуре, оно, безусловно, прослеживается. Я иногда пытаюсь дернуться в какую-нибудь сторону, потом чувствую: что-то не то, не мое. И возвращаюсь к истокам. Но чему я методично следую – композиционное, образное решение подчинить общей градостроительной концепции, учитывая масштаб, силуэт, стилевые особенности архитектуры, интересы и законы места, где объект будет построен.
P.S. 11 октября Анатолию Цейтлину исполняется 65 лет. Красивая, благородная дата, наполненная смыслом, творчеством, жизненными силами, как и ее «носитель». Если говорить «о содеянном нами на земле», то вклад Анатолия Цейтлина в архитектуру Минска значителен и весом, его жизненная и профессиональная позиция вызывает уважение, а дарованный ему создателем талант видеть прекрасное в любом проявлении жизни – «несмотря на обилие прожитых лет, я не перестаю чему-то удивляться и радоваться…» – является неистощимым источником его творчества.
Как-то в приватной беседе Анатолий Зиновьевич сказал: «Я устал от собственных амбиций. Очень хотелось доказать всем и самому себе в том числе, что, невзирая ни на какие препоны, никакие «смягчающие обстоятельства», настоящая архитектура должна преобладать, вернее – Быть. Давно мог бы «облокотиться» на это дело, но это вот (показал на сердце) да еще проклятая совесть не дают жить спокойно. Характер такой…»
И дай Бог, чтобы этот замечательный характер таким оставался всегда.