Неповторимый облик города, в котором мы живем, на подсознательном уровне является для нас единственно возможной реальностью. Между тем это лишь одна из возможных реальностей, причем отнюдь не “виртуальных” — если понимать под данным термином чьи-то абстрактные фантазии. Некоторые из этих “реальностей” могут быть исследованы на строго документальной основе, в рамках соответствующего комплекса исторических источников.
Исходной точкой для “веера” альтернативных реальностей, как и для существующей, является Вторая мировая война.
Не так давно автору довелось видеть в одном из хранилищ Москвы проектный план Минска, составленный в 1942– 1943 гг. по заказу оккупационных властей1. Даже при беглом ознакомлении документ производит очень сильное и совершенно однозначное впечатление2, подтверждая тезис Ле Корбюзье: “Градостроительство — это выражение жизни общества средствами архитектуры”. Если Петербург XIX в. в восприятии Достоевского — “самый умышленный” (т.е. абстрактно-бездушный) город в мире, то перспективы, которые открывало перед Минском реальное воплощение в жизнь этого плана, далеко превосходят любую художественную метафору.
На месте полностью снесенного исторического центра должно было разместиться около 20 регулярных кварталов — спрямленная Немига очерчивает северо-западную границу этого центра “нового порядка”.
В центре, в ближайших от него районах и по периметру городской застройки планировалось несколько новых “архитектурных ансамблей” — тюрьма, управление жандармерии, крематорий с площадкой для расстрелов и семь комплексов военных казарм. Характер и принципы предложенного планировочного решения в целом вряд ли нуждаются в специальном анализе. Невольно вспоминаются строки Валерия Брюсова:
И как кошмарный сон, виденьем беспощадным,
Чудовищем размеренно-громадным,
С стеклянным черепом, покрывшим шар земной,
Грядущий город-дом являлся предо мной …
Этот градостроительный проект даже на уровне чисто визуального восприятия3 раскрывает суть “плана Ост” едва ли не точнее, чем прямые директивы его создателей. Планировали построить даже не концлагерь (т.е. все-таки что-то “временное”), а “город рабов”, точнее — “город рабов будущего”.
К счастью, “архитектурно-планировочный кошмар” так и не воплотился — время “тысячелетних рейхов”, как можно надеяться, прошло.
Однако “нулевой цикл” заказчики этого плана частично выполнили — каменная застройка административно-делового центра, сложившегося в XIX — первой половине XX в., лежала в развалинах. Более-менее сохранялась только застройка собственно исторического центра Минска XVI–XVIII вв. — районов Немиги, Замчища и частично площади Свободы. В целом к 1945 г. до 80% жилого и общественного фонда города так или иначе было значительно повреждено и город требовал полномасштабной реконструкции и восстановления.
Анализ ситуации показал следующее. Учитывая, что “до войны Минск бурно развивался как столица…”, к основным недостаткам 1930-х годов специалисты относили “отсутствие архитектурно выраженного общественного центра в соответствии с требованиями его значения как столицы”, а также то, что “большинство монументальных зданий было выстроено (в советское время) в упрощенных архитектурных формах…”
В итоге были даны следующие рекомендации: “Город Минск должен быть восстановлен как современный столичный центр союзной республики. Для этого прежде всего должен быть создан ярко выраженный общественно-административный центр. …Для этой цели должны быть использованы разрушенные кварталы центральной части города.., что позволит провести необходимую реконструкцию главных улиц, обеспечить их расширение и должное архитектурное решение”4.
Поставленная задача была быстро и успешно выполнена. Новый центр помимо чисто функциональных достоинств бесспорно является ярким примером соблюдения основного художественно-философского принципа древнегреческой эстетики: “Человек — мера всех вещей”.
Впрочем, интересно другое: видные советские архитекторы, привлеченные к восстановлению Минска, полностью отдавая себе отчет в необходимости кардинальной реконструкции разрушенного центра (XIX–XX вв.), в то же время высоко оценивали как памятники монументального зодчества Минска, так и архитектурно-художественный облик в целом сохранившегося исторического центра XVI–XVIII вв. По оценке авторов “Записки”5, “Минск сочетает в себе образы русских городов с большим влиянием городов Запада; он характерен узкими, изломанными в плане улицами, застроен в центре капитальными зданиями, среди которых многие имеют значение как исторические памятники архитектуры. …На возвышенных частях города расположены монументальные здания церквей, монастырей и городской ратуши, дающие своеобразную красоту силуэту города. …В целом естественные условия (рельеф, характер растительности и т.д.) делают город живописным и своеобразным”6.
Уважительное и бережное отношение к памятникам прошлого прослеживается и в документации органов государственной власти первых послевоенных лет (середины — 2-й пол. 1940-х гг.).
В составе Управления по делам архитектуры при Совнаркоме БССР сразу после войны был создан Отдел охраны памятников, проводивший достаточно активную работу по их охране и текущему ремонту (разумеется, в рамках послевоенных возможностей) как по республике в целом, так и непосредственно в Минске. Например, в 1949 г. отделом был объявлен открытый конкурс “На составление эскизного проекта реставрации и реконструкции Минской городской башни на площади Свободы”. Условиями конкурса предусматривалось, что “башня… середины XVIII века… а) восстанавливается примерно в том виде, в каком она была на день 22 июля 1941 года; б) имея в виду, что башня будет просматриваться со стороны Советской и Ленинской улиц, в проекте должно быть дано выразительное архитектурное решение верхней части башни в соответствии с ее стилевыми особенностями. Примечание: примыкающее к башне здание (б. иезуитский коллегиум) вследствие своего разрушенного состояния, возможно, будет заменено другим, вновь возведенным, в 3 этажа”. Предлагалось также “…сохранить первые 3 яруса башни, с оставлением существующих приходов, что же касается 4-го яруса с часами, надстроенного позже, его целесообразнее снять и надстройку возводить на 3-м ярусе”7.
В ноябре 1949 г. был даже выпущен печатный буклет с программой и условиями конкурса, составом жюри и т.д.8 Однако конкурс так и не состоялся, а сама башня вскоре была просто снесена. (Одним из печальных примеров отношения минских “чиновников от архитектуры” к проблеме реставрации может служить предложение Белгоспроекта, “исходя из рационалистических принципов (!) реставрации”, “возвести аналогичную башню на новых фундаментах из полноценных материалов”. На это московские специалисты ответили очень резко: “Подобное заключение говорит о полном непонимании работниками Белгоспроекта задач реставрации памятников архитектуры”.)9
Можно отметить также, что в послевоенные годы по результатам служебных проверок Отдела охраны памятников регулярно готовились и рассылались письма, подписанные руководителями Управления по делам архитектуры. В качестве примера приведем переписку, возникшую после обследования двух памятников архитектуры, находившихся на территории Ворошиловского района Минска (Дом масонов и усадьба Ваньковича).
По результатам этого обследования заместитель начальника Управления (В. Король) направил письма председателю Минского горисполкома и председателю Ворошиловского райисполкома.
Отметив, что памятники находятся в “угрожающем состоянии”, и перечислив ряд “крупных дефектов”, В. Король констатировал: “…создается впечатление, что за этими ценными (в условиях Минска) памятниками архитектуры нет надлежащего присмотра и нет должной заботы об их сохранении… Управление… ждет от Вас принятия конкретных мер по проведению срочного ремонта…”
Интересен ответ председателя горисполкома К. Длугошевского. Сообщив, что ни город, ни район не имеют “ни средств, ни специалистов для ведения ремонта, вернее реставрации архитектурных памятников”, он высказал “…опасение, что после того как дома пройдут через руки наших контор, они перестанут быть памятниками”10. Несомненно, он не только знал, о чем говорил, но и обладал достаточно редким для чиновника такого уровня чувством юмора.
Впрочем, знали это и в Москве. “В первые годы мирного труда постановлением Совета Министров СССР от 14 октября 1948 г. “О мерах по улучшению охраны памятников культуры” было принято новое Положение об охране памятников культуры. Во всех союзных республиках предстояло создать организации по исследованию и реставрации памятников... Как и в других союзных республиках, СМ Литовской СССР 24 октября 1950 г. принял постановление об организации научно-реставрационной производственной мастерской Управления по делам архитектуры при СМ ЛитСССР”11.
К сожалению, известный литовский реставратор несколько ошибается в своих обобщениях. Действительно, Управление по охране памятников Министерства городского строительства СССР направило начальнику Управления по делам архитектуры при СМ БССР письмо (от 19.12.1949), в котором со ссылкой на указанное постановление СМ СССР, а также некоторые другие распоряжения СМ СССР указывалось, что “...Вам подлежит войти в Гос. Штатную комиссию при СМ СССР с предложением об организации Специальных научно-реставрационных производственных мастерских в Вашей Республике, в местах большого сосредоточения памятников архитектуры. …Министерство городского строительства будет поддерживать Ваше ходатайство…” (Приложение к этому письму: “Рекомендуемое штатное расписание” и “Должностные оклады сотрудников реставрационных мастерских”12.)
Хотя многие руководители, как мы видели, полностью отдавали себе отчет в том, что могут сделать с памятниками архитектуры “наши управления”, реставрационные мастерские в Минске были созданы только 20 лет спустя — на рубеже 1960–1970-х годов. В отличие от других союзных республик Белоруссия посчитала возможным фактически проигнорировать это распоряжение центра. После нескольких напоминаний из Москвы, где прямо указывалось, что “подобная искусственная затяжка в организации указанной мастерской наводит на мысль, что Вам эта мастерская не нужна”13, был даже утвержден “штат научно-реставрационных мастерских… в количестве 8 штатных единиц…”14, однако дальше этого дело не двинулось.
Как и в случае с городской башней, соответствующие документы, освещающие процесс решения данного вопроса на государственном уровне, следует, видимо, искать в других архивных фондах.
Мы можем только констатировать, что отсутствие (в течение 20 лет) единого центра по координации исследовательских, охранных и реставрационных работ в сфере культурного наследия нанесло непоправимый вред памятникам, сохранившимся после Великой Отечественной войны, начиная от Благовещенской церкви XII в. в Витебске и кончая историческим центром столицы республики.
Этот “культурно-правовой вакуум” развязал руки не только строительным управлениям, но и многочисленным сторонникам так называемых простых решений — администраторам и, к сожалению, архитекторам. Сводя градостроительство до уровня “чисто практического мероприятия, заключающегося в двухмерном расчленении пространства”15, они тем самым как бы снимали с себя всякую ответственность за гибель памятников архитектуры. Действительно, такая постановка вопроса автоматически переводит любую проблему историко-культурного плана, возникшую в процессе естественного роста и развития города, в инженерно-топографическую плоскость, где оптимальным, если не единственным, решением является “физическое устранение объекта”.
О “существующей реальности” Минска, центральный проспект которого, возведенный в 1940–1950-х годах, по праву считается одним из красивейших в Центральной Европе, написано немало. Но практически все эти работы принадлежат не историкам, а участникам и творцам данной “реальности”, поэтому имеют не столько аналитический, сколько обобщающий характер.
Как и в случае с генеральным планом “R. Weche”, показывающим, что могло бы быть с Минском, документы 1945– 1950 гг., которых мы здесь только бегло коснулись, свидетельствуют о нереализованной “альтернативной реальности”, в которой тысячелетний город имел бы не только фрагментарные памятники XVII–XIX вв., но и полноценный исторический центр, включая визуально воспринимаемый замок XII–XVII вв., подлинную городскую площадь XVI–XVIII вв. и др.
Не написана еще история архитектурных утрат нашего города — история сноса района Замчища (1950–1960-е гг.) и Немиги (1960–1970-е гг.), отказа от сохранения и реставрации поврежденной гражданской застройки XVIII–XIX вв. по периметру площади Свободы и т.д.
Несомненно, все это будет исследовано — как говорил один из классиков марксизма, “мы знаем только одну единственную науку — науку истории”.
1 “Gesamtsiedlungs plan der stadt “Minsk”. Masstab 1:5000. В нижнем правом углу подпись: “Architеckt Rudolf Wesche”. Документ представляет собой светокопию — черно-коричневые линии на серо-желтом фоне; имеет нанесенную позднее (частично поверх линии плана) экспликацию на русском языке: “Что думали построить в Минске фашисты”. Фамилия “автора” плана ни в каких справочниках нами не обнаружена. Очевидно, это был военный архитектор, если только он не принадлежал к какой-то новой “оккупационной” разновидности.
2 “Московский экземпляр” имеет размеры 196х162 см. Публикуемая здесь копия плана, любезно предоставленная редакцией, видимо, сделана в 1940-х гг. с небольшого негатива и не в полной мере предает графику чертежа. Возможно даже, это копия одного из вариантов, притом несколько упрощенного. На московском варианте, если не ошибаемся, каждая из кольцевых магистралей имеет несколько двойных дублирующих отрезков, замкнутых на основное кольцо, благодаря чему именно эти магистрали играют доминирующую роль во всей планировке города, превращая его в опорный пункт укрепрайона.
3 Возможно, для человека, который не родился в Минске и не чувствует связи с этим городом, чертеж выглядит не столь устрашающе.
4 Основные соображения о планировке и восстановлении Минска // Национальный архив Республики Беларусь (далее — НА РБ). Ф. 903. Оп. 1. Ед. хр. 18. Л. 92–98.
5 Эта “Записка”, составленная не позднее лета 1944 г., очевидно, предназначалась для руководства республики. В данном архивном деле сохранилось две копии. На одной из них в конце текста имеется написанный карандашом список архитекторов, которые должны были ее подписать: “академики архитектуры — Мордвинов, Щусев, Семенов, Колли; член-корреспондент Рубаненко; заслуженный деятель искусств БССР Лангбард” (там же Л. 98).
6 НА РБ. Л. 92.
7 Там же. Ед. хр. 216. Л. 72, 74.
8 Там же. Л. 77–80.
9 Там же. Ед. хр. 251. Л. 89.
10 Там же. Ед. хр. 216. Л. 68–70.
11 Каминскас Р. Памятники прошлого и современность. Вильнюс, 1983. С. 6–7.
12 НА РБ. Ф. 903. Оп. 1. Ед. хр. 212. Л. 86–90.
13 Там же. Ед. хр. 251. Л. 54, 60.
14 Там же. Л. 132.
15 Зосимов Г.И. Пространственная организация города. М., 1976. С. 29.