С начала строительства Минского тракторного завода мои воспоминания перекликаются с записками Натальи Николаевны. Мне было 9 лет, когда 7 августа 1947 г. бабушка, мама и я приехали в Минск из Рубцовска, где они работали в ОСМЧ-15 (особая строительно-монтажная часть) на строительстве Алтайского тракторного завода. После войны туда зачастили вербовщики: надо было восстанавливать опустошенную страну. Можно было выбирать: Сталинград, Харьков, Ростов, Саратов, Молотов, Минск… Мама слала запросы тамошним знакомым. Из Сталинграда, Харькова, Ростова отвечали одинаково — работа есть, жилья нет, голод… Из Саратова — можно снять угол, в лучшем случае комнату, коммерческие (без карточек) цены на продукты: хлеб 1 кг — 40 руб., картофель 1 кг — 15–16 руб., молоко 1 л — 10–12 руб., яйца 1 дес. — 40–45 руб., масло сливочное 1 кг — 160–170 руб. Бабушка получала тогда 945 руб. в месяц, мама меньше.
Завербовались в Минск. В двух товарных вагонах сюда прибыли с Алтая 8 семей. Дорога заняла 31 день. За Волгой воочию увидели, что придется возрождать, — на месте деревень стояли печи и трубы, на месте городов — обгорелые стены без окон, вокруг них кирпичный щебень, уже поросший травой и молодыми деревцами.
Поселили нас в недостроенном цеху МТЗ, в бытовках с крышей и застекленными окнами, но без полов и перегородок. Семья от семьи отделялась простынями на веревках. Наталья Николаевна пишет, что строили МТЗ военнопленные немцы. Но не меньше было и наших — заключенных, расконвоированных, завербованных с востока, комиссованных партизан, фабзайчат, жителей местных деревень. На коллективном снимке — бригада рабочих-белорусов, подарившая фото моей бабушке в знак уважения.
А первый вечер нашей жизни в бытовках начался страшно: яркое закатное солнце после ливня, за окном лай собак и истошные крики “Ложись!”, мы кидаемся к окнам — в огромную лужу быстро укладывается колонна заключенных, охранники поверх дают очереди из автоматов… Что это значило, мне невдомек до сих пор. С пленными так не обращались ни в Рубцовске, ни в Минске.
Наталья Николаевна пишет о щитовых бараках. Нам потом дали в бараке № 31 комнату площадью метров 12 с плитой на твердом топливе. Это были не просто бараки, это был так называемый “соцгородок”, точно такой же, как в Рубцовске. Он включал 32 барака, где комнаты размещались вдоль коридора, в который можно было войти с двух сторон. В бараке, где мы жили, по одну сторону коридора размещались некоторые отделы треста, на стенах и дверях висели приказы, распоряжения, стенгазета. Кроме бараков в соцгородке была почта (п/о № 9), сберкасса, магазин, школа. Наверное, был и детский сад, но я его не помню. То есть полный набор соцкультбыта, только воду брали в колонках, мусорные ящики и уборные с выгребными ямами были между бараками. А школа, о которой пишет Наталья Николаевна, — № 11, я в ней училась почти 1,5 года, потом она переехала в новое здание в уже благоустроенном поселке МТЗ, и в ней училась ее дочь Марина. В соцгородке здание школы держало всю композицию, гордо возвышаясь в самом центре на пологом холме.
Бабушка работала вначале инженером УКСа, затем заведовала лабораторией испытания стройматериалов. Ее помощником, а после ее ухода — заведующим был Збигнев Гонска. За качество материалов и изделий она боролась неустанно. В домашнем архиве сохранились некоторые красноречивые документы. Например, докладная от 18.08.52 г. на имя В.В. Минкевича, к тому времени главного инженера СУ-3, о недопустимо низкой прочности балок. Или докладная С.С. Атаева, в то время главного инженера СУ-1, от 07.10.47 г. на имя главного инженера МТЗ Павлова с опротестованием наложенного бабушкой запрета на бетонирование стены подвала чугунолитейного цеха. Строгость была необходима: все стройматериалы — огромный дефицит, качественных материалов не было вообще. Как утеплитель использовался шлак, крышу над механосборочным цехом площадью в пять футбольных полей утепляли вообще торфокрошкой, бетон делали на низкомарочном цементе. Тем не менее изготовленный на цементе марки 50 мост по улице Долгобродской безаварийно отслужил положенный срок до планового капитального ремонта, а состав бетона для него подбирала бабушка.
Мама сразу по приезде пошла в ПТО Белтракторостроя. Начальником там был уже не Минкевич, а Файнгольд. Это был самый большой в тресте отдел. Я помню из его сотрудников только М.И. Корбан, Л.Я. Самосюк, Г. Гутермана, Палера. Потом был стройфак БПИ, защита диссертации, активная научная работа, в 1969 г. — создание БелТНИЛОЭС (Белорусской территориальной научно-исследовательской лаборатории организации и экономики строительства), входившей в общесоюзную сеть таких же лабораторий. Среди первых ее сотрудников были, насколько я помню, В. Беляев, Г. Горенок (заведующая лабораторией), Н. Зайко, Г. Игнатенко, Г. Курамшин, П. Ткачик, В. Тамбовцев и др. Мама участвовала в подготовке около 5000 инженеров, под ее руководством выполнено и защищено 14 кандидатских диссертаций.
Все годы мама вела мониторинг прогрессивных решений в строительстве. В Белтракторострое руководила БРИзом (бюро рационализации и изобретательства), обобщала опыт передовых бригад. В БПИ непрерывно изучала организацию труда на крупноблочном, крупнопанельном, объемно-блочном, монолитном домостроении, сравнивала их эффективность, анализировала комплектацию, диспетчеризацию, комплексное поточное строительство укрупненных жилых кварталов и микрорайонов. Предложила, а затем с коллегами и учениками много лет разрабатывала, совершенствовала, внедряла методику календарного планирования работы строительной организации (вначале СУ, потом треста). За эту работу ей было присвоено звание заслуженного строителя БССР.
В последний день перед смертью мама вспоминала свою жизнь (очень не легкую). Вспоминала и повторяла через каждые полчаса: “Как мы тогда работали! — на геологических изысканиях до войны, в колхозе “Путь к социализму” и на строительстве АТЗ во время эвакуации, в БТС, в Оргтехстрое, в БПИ. Как я была тогда счастлива!” Счастлива в работе — не в любви, не в семье, не в друзьях, а в работе. Таким было это поколение.