“…все взрослые когда-то были детьми,
только мало кто из них об этом помнит”
С. Экзюпери
В графическом оформлении использованы работы сотрудников дизайн-центра ОАО “Институт “Минскгражданпроект” В.А. Ционской, Н.В. Дорошкевич, В.В. Боровко, С.Т. Кудрицкой, О.Н. Новиковой, С.Л. Абрамова и фотодокументы из семейных архивов авторов. Благодарности Кристоферу Дэю, Ричарду Баху, Антуану де Сент-Экзюпери, Рэю Брэдбери за то, что они помогают нам иногда видеться с теми мальчиками и девочками, которыми мы были в детстве
Ноябрь на исходе… Долгий серый день дотянул, наконец, до вечера. На улице продрогшее свинцовое небо сыплет какой-то мерзостью. Хочется застыть, укрыться холодным, мокрым пухом и смежить веки, но приходится продираться сквозь ослепляющие весь мир снег и ветер.
Впереди, словно пестрая, беспокойная карусель, несутся дети. Они запрокидывают головы, и море снежинок охлаждает их разгоряченные лица. Они со смехом кидаются на сплошную кустистую поросль, смешанную со снегом, точно на живой упругий матрац, который вздыхает под ними, скрипит и пружинит, пыля кругом снежной пылью. Наконец метро, где в конце — относительно приличное по нашему времени сооружение архитектурного института. Вперед, под землю. Похоже, экономят на вентиляции, душно, но зато тепло и не капает. Удобно устроившись в полупустом вагоне, я застрочил в ежедневник тезисы. Коктейль из смеси подсмотренных новшеств из импортных журналов, функциональных требований и возможностей отечественной стройиндустрии должен одарить, вдохновить, вовлечь в архитектурный процесс. С вожделением открываю пахнущий свежей типографской краской фолиант по архитектуре “Архитектор – человек, которому принадлежит замысел архитектурного сооружения”, — плечи распрямились сами собой. “Средствами симметрии, ритма, пропорционирования, акцентации он (архитектор)…” — ежедневник вместе с журналом и перчатками соседки отлетел на середину вагона. Опять дети. Они, словно стайка воробьев, ворвались в вагон, понеслись, затолкались, заговорили наперебой, радуясь чему-то, не в силах угомониться. “…средствами симметрии, ритма, пропорционирования, акцентации он (архитектор) выделяет главные и подчиненные части сооружения, центр и периферию, верх и низ, подчеркивает детали, имеющие особенный художественно образный смысл…”, — гордость за себя в профессии прилила к щекам.
– Странный народ эти взрослые! Пустяки кажутся им важными, а главного они не видят, – чья-то чужая мысль вдруг всплыла в сознании. Галлюцинация. Я поднял глаза. Мальчик в смутно знакомой синей куртке плюхнулся на сидение напротив и сосредоточенно посмотрел в окно.
– Кто ты? – мысленно спросил я.
– Я – это ты. Когда-то мы были вместе, – уточнил голос.
– Когда это было? – не понял я.
– Тебе было семь. Ты стал взрослеть и ушел от меня окончательно, когда тебе стало девять. После этого только будущее интересовало тебя, ты хотел вырасти и стать кем-то. Ты хотел уйти в свой путь налегке и оставил мне все открытия, озарения, ощущения, которые, казалось, были тебе тогда ни к чему.
– Я выбрал архитектуру. Я научился архитектуре. Я учу архитектуре.
– Здорово! Это, наверное, настоящее дело?! Помнишь, по дороге в школу у тебя был любимый дом, ты считал его самым красивым на всей планете. Кирпичи снизу, несмотря на бдительную дворничиху, были тщательно расписаны цветными мелками с летописью отношений всех твоих друзей, на окошках – герань, на крыше – голуби.
– Какая герань? — Я представил заседание архитектурного совета: все люди серьезные, насупленные, сосредоточенные… – Какие голуби? Архитектор — это человек, которому принадлежит замысел архитектурного сооружения. Средствами симметрии…
Мальчик в синей куртке зевнул, включил плеер и встал перед выходом.
— Стой! — мысленно прокричал я. — Конечно же, можно себе позволить, проглотив свое величие, сделать доброе дело миру, вспомнить детство и выразить не себя, а идею, что жизнь бесконечна и многообразна, а миссия архитектора — показать это так, как он умеет!
Мальчик улыбнулся своему отражению в стекле. Счастливый голос, зазвучавший во мне, слегка дрогнул:
– Ты помнишь? Облака, плавающие в большой луже под нашим окном, были похожи на дома и замки…
— Мои дома — как облака, они не теряют своей красоты, достраиваясь, перестраиваясь и изменяясь. В них ничто не главное и главное все...
Рука нервно застрочила в ежедневнике: “...сооружения теряют четкие контуры, их границы размываются, пространство становится многослойным, внутреннее и внешнее меняются местами, фасады растворяются, функции приобретают новые качества”.
— Бабушкин дом, старый такой, “лет сто, а то и триста”. Дерево сухое — и перила, и веранда, и пороги, только тронь — и отзовется... По ночам ты слушал, как дом разговаривает, шепчет, каждая комната на свой лад. В некоторых местах ты мог достать до его мягкой, замшелой крыши рукой. Он вырастал из сада, двора...
— Да! Я полюбил дома, которые “прорастают”.
Буквы в ежедневнике, в такт покачиванию вагона, теснились то вправо, то влево: “Формы здания являются продолжением ландшафта и метафорически подчеркивают его красоту”.
— Ты помнишь, как мы тогда жили? Семьи друг над другом и рядом. Ты учился считать. Четыре квартиры на пять этажей и на три подъезда... Дом — как мешанина из множества дядей и тетей, столов и стульев, половиков и ковров, которые по первому снегу расстилали во дворе. Это взрослым казалось, что, купленные в соседнем магазине, они были до обидного одинаковыми. Стоило приглядеться повнимательней, и восточный рисунок исчезал, а цветы на ковре вместе с тающим снегом то растекались в разводы и змеящиеся линии, то в хитроумных переплетениях появлялись какие-то загадочные фигуры...
— Архитектуре важно содержание. Предметы же можно превращать в архитектуру, а архитектуру можно делать “натюрмортом”. Так, составленные из предметов, в которых действуют, двигаются, живут люди, фрагменты форм собираются в дома...
“Архитектура — из видения большого в малом”, — старясь не потревожить плотно присевших справа и слева от меня, я перевернул страницу ежедневника. — “Архитектурный пэчверк...”
— Старое дерево вросло в чугунную решетку. Прутья балкона обвиты плющом. Ты смотришь сквозь листья и прутья. Фрагменты, фрагменты. Все вокруг делится и делится на все более и более мелкие фрагменты... Твое существо “просачивается” во двор из дома через прутья и плющ ...голова застряла между прутьев: “Помогите!.. Мама!..”
— Заборы нужно делать из дырок... Моя решетка-плющ искривляется, закручивается, струится вверх по фасаду, переползает на балкон...
Страницы в ежедневнике катастрофически заканчиваются: “Взаимодействие природы и искусственных объектов (архитектурных произведений) не требует подражания либо контрастного противопоставления, но может быть достигнуто на основе взаимопроникновения изначально равноправных первоэлементов”.
– Помнишь, ты первый раз открыл глаза под водой! Пузырьки, смутные очертания речной травы, камешки расплываются под ногами, границы нечеткие, голубое, зеленое… Солнечные лучи растворяются в воде. Тихо…
Спасательная станция была составлена из серых кубиков. Несколько разноцветных квадратиков теснились снизу. Если прощемиться за сваленными в кучу лежаками, через окошки можно посмотреть на улицу. За зеленым стеклом весь мир становился изумрудным, точно летняя мята.
Синее превращало горки дальних многоэтажек в гроздья сизого винограда. Тебе нравилось смотреть через красное – оно омывало все вокруг розовой закатной волной.
– Это ощущения, ощущения от интерьера. Людям нужны чувства, состояния, эмоции, и пространство может быть наполнено ими. …Тихо, спокойно, краски млеют, цвета смешиваются и плывут.
“В интерьерах может быть уважение к усталости современного человека, к его безумной жизни. Пространство может быть прохладным душем в жару и “смывать” суету улиц…”
– Кругом стройка, блоки и бетонные кольца составили в две пирамиды. Интересно и страшно пробираться внутри: вдруг сторож “погонит” или заблудишься в лабиринте…
– “Детям нужно от благоустройства то, что они могут сами приспособить для себя, нечто вроде заброшенного сада, где их никто не увидит; ветви и камни, из которых можно строить убежища; ручьи, которые можно перегораживать плотинкой и отводить в сторону; крутые склоны, по которым можно карабкаться, скользить и катиться кувырком, возможность ужасаться без серьезной опасности при этом. Если подобных мест нет под рукой, “улица” является неодолимым магнитом”, — цитата из Дэя припомнилась кстати.
Я записал в ежедневник: “Интересное, экстремальное пространство можно составить, собрать из частей, не очень подгоняя их друг к другу, оставляя “зазоры” и “полости” разной величины. Такое пространство лучше приспособить к среде, его можно повернуть или остановить, им можно отступить, если нужно…”
Над ухом прогремело: “Остановка “Московская”. Мальчик повернулся и через плечо заглянул в мой ежедневник.
– Ну, ты даешь! – голос внутри меня ликовал.
– Вообще-то я и сам удивлен, – подумал я. Я вырос, как и любой другой ребенок на этой планете, проглатывая все, что предлагал мне мир… И если бы не эта связь между нами, вскоре после того, как мы расстались, было бы поздно вспоминать что-либо.
– Странный все-таки народ эти взрослые, – пронеслось у меня в голове. Мальчик в синей куртке шагнул на платформу. Дверь с шипением закрылась за его спиной: “Следующая станция “Восток”…
Я стою в продутой всеми ветрами аудитории. Страшновато начинать. Вдруг научу?.. Молодой человек в третьем ряду кутается в синюю куртку и сосредоточенно смотрит в окно…