Древнейшее дело, понятное всем

Не могу безразлично проходить мимо песочниц. Они как виртуальный хронометр, песочные часы, запущенные невесть в какие времена и самобытно отмеряющие сроки­циклы поколениям, идущим на смену друг другу. И пустующая, быльем поросшая песочница глаголет о возрасте двора и его обитателей. Она – что некогда покинутые города индусов или майя. До следующего пришествия в наш мир­песочницу смены­малышни, охочей и тут же берущейся за созидание, за протоархитектуру, за…

Освежив горячее тело
Благовонной ночною тьмой,
Вновь берется земля за дело
Непонятное ей самой.

Н. Гумилев

Из всех природных стихий, искони обожествляемых человеком наряду с Водой, Огнем и Воздухом, пожалуй, лишь Земля обладает магическим благодатным даром. Если жизнь существует благодаря воде, то культура, архитектура­ истроительство – благодаря Земле. Она – грунт­основа всяческого рукотворного сооружения. Мы и стали людьми разумными, перейдя к оседлому образу жизни, прочувствовав притяжение плодородной земли­места. Не зря же так созвучны “гомо” и “гумус”, “человек” и “плодородная земля”. Мы питомцы ЗемлиМатери. Вспомним, что Адам был вылеплен из подручной Господу земли. Теперь и мы “лепим” мир­архитектуру по своему “образу и подобию” из даров­недр Земли – песка, камня, гравиящебня, керамики, цемента­бетона и рудыметалла, наконец.

Да сами ее закрома­пещеры поначалу приняли как мифическую утробу всеобщей Матери. И далее, выйдя на вольный простор, человек начал зарываться в землю. Землянка – наиболее древнее и универсальное жилье человека, вселяющее уверенность и дарующее устойчивостьстабильность, словно многопудовый якорь в бушующем море бытия.

Посему испокон веку столь ярко и беззаветно обожествлялась Земля. Особенно у наших пращуров. “Русский человек, человек земли” (Н. Бердяев). Не зря же он нарек и плодородную почву и нашу также в целом плодородную планету тезками – Землей. А себя – земляком­землянином. И привечалкланялся дорогим гостям “большим обычаем”, то есть до земли. И клятву удостоверял, съедая горсть ее. Пригоршни земли хватало, чтобы удостоверить сопричастность к важным событиям. Так родилсяживет обычай привозить­оставлять частицу родной земли в братских мемориалах. И земля с Землею неслышно говорит. О понятной только им тайне. В том числе и о военной, поскольку не было на наших землях более надежной заступницы. Вторым походным домом становилась землянка в три наката. Ни древнейшие городища, ни средневековые замки, ни редуты мировых войн не обходились без ее помощи.

Иноземцы сполна познавали ее неприступность, когда она напрягалась рвами­валами. И еще носит наша Земля некогда красноречивых “певцов” о том, что чужой земли не хотелось ни пяди, но и своей вершка не думали отдавать. Они находили господствующие высоты и рады были любой складке на местности как дополнительному соратнику на пути агрессора, который, в свою очередь, всячески утюжил их (фото 1)…

…Иногда кажется, что боевые действия продолжаются, когда видишь наступление бульдозеров, рьяно утюжащих даже небольшие дворики, демонстрируя господство над маломальской высотой, как бы готовя плацдарм для дальнейшего наступления (фото 2). Рецидивы “бульдозерной философии”, которая возобладала в пору тотального рационализма.

Убедившись в ее пагубности, мастера архитектуры ныне все бережнее относятся ко всяческим особенностям на лике Земли, почитая за истую творческую удачу, когда их творение не только не претитискажает его, но и даже возносит. Ищут возможность вторить­подражать ей. Брутальные и, казалось бы, бесстрастные формы становятся таковыми, дабы еще раз подчеркнуть величие и многообразие естественных извивов, и являются для них и обрамлением и пьедесталом (фото 3, 4). В современном Берлине, покаявшемся в военных зло­чинствах, оживает и Земля, смело и широко проникая в застройку, даже взбираясь на нее, как в специально созданную кадку (фото 5, 6).

Может, уже сбываются предначертания “Откровения” (“Апокалипсиса”) Иоанна, увидевшего после беспрецедентных войнкатаклизмов “новое небо и новую землю, святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба…” То есть на Землю, которая, вдоволь натерпевшись бесчинств и унижений, вновь поднимаетсяберется за дело, пока понятное ей одной.

Естественно, всякий народ, проживающей на Земле, – и друг степей калмык, и чукча, искони растапливающий душегрейкой своих юрт вечную мерзлоту, и брат раскаленных гор­пустынь бедуин, обиталищу которого позавидует любой хамелеон (фото 7), – не променяет свою ойкумену, видя в ней бесконечное и удивительное разнообразие. Так и поляк, помимо всего прочего, пригласит на взморье под городок Лебу, где он хранит как достояние песчаные дюны (фото 8). В этих природных гиперпесочницах вдруг начинаешь себя ощущать соизмеримым с песчинкой. Но подобное чувство не унижает, а словно погружает в сон Гулливера, который нечаянно оказался лилипутом. И наслаждаешься этим сном наяву, когда многочисленные следы паломников выглядят порами на коже некоего неоглядного существа. И как можно оскорбить­ранить его некой постройкой.

Белорус не избалован гигантскими горными хребтамиущельями. В свое время ледникскрепер тщательно прошелся по нашему краю. Поэтому мы так чувствительны к малейшим складкам нашей равнины, без обиняков называя и их горами и крутыми холмами и воспевая еще с летописных времен как “украсно украшенную землю Руськую”, преисполненную, чарующую “бесщисленными городы великыми‚ селы дивными”.

Спокойная, толерантная, можно сказать, красота под стать нашей натуре. Отсюда и задушевность народных напевов, и плавность танцев, и ненапыщенность поэзии, и особая “народная религия” – житейская философия, воспитавшая столь непосредственно мудрого тутошнего­здешнего. Дивность его городов­сел заключалась в полной их гармонии с извечной и всегда новой для него землей. В них не кричалось, не бежалось, настолько степенны и кротки их ландшафтные извивы. Они заставляли присмотреться к подробностям, ценить детали, улавливать нюансы. Все это вселяло чувство устойчивости на своей Земле.

И, конечно же, традиционная хатаизба, предельно приземистаяприземленная, что отнюдь не кажется ничтожноумаляющим. Она словно врослапроизрастает из отвоеванной у лесов­болот земли и окуталась завалинками, как неизнашиваемым воротником. А земляной пол отдавал свою вечную жароту. И не затапливало, не иссушало…

Это “первобытие” выказывает не только безразличие к комфортуцивилизации, но и глубинные языческие воззрениятрадиции, освящающие приметности обжитой местности магическими капищами. Для них подходила и укромная ложбинка, и пологий холм. Им не было смысларезона столбить себя на искони своей земле сногсшибательными башнями, имперскими колокольнямишпилями. Для приветливого храма достаточно было кроткой возвышенности, и все кланялась ему “по большому обычаю”…

Наивысшими в советский период премияминаградами отмечены вильнюсские жилые районы Лаздинай и Журминай, сплошь застроенные… типовыми панельными домами. Победа зодчих оказалось в “простом” – предельно тактичном, бесспорно, любовном отношении к достаточно сложному рельефу и добровольном следованиипослушании ему. Оттого и застройка предстает не столь обескураживающе однообразной и безликой. В этом ряду можно назвать и наши отдельные “Зеленые луга”, примерно тогда же оторочившие Минск. Как тут не вспомнить единые культурные землеистоки литвы­белорусов?

Не потому ли, на мой взгляд, Вильнюс только теряет от нашествия псевдонебоскребов? Не поэтому ли так странно и чужеродно смотрятся многоэтажные дома в наших малых городах? Не потому ли так подспудно трудно принимаются решения по поводу строительства высоток даже в Минске, где ни один истый мастер советской, охочей до гигантомании архитектуры не посмел “изменить” здешность Земли? Напротив, всячески выявлял ее пластические особенности, отчего только возвышалось само рукотворное произведение. Но и на это мы покушаемся ничтоже не сумняшеся (фото 9).

Лишь воображение осталось у нас, дабы представить, какой Минск мы могли бы иметь, но, видать, окончательно потеряли. В самом его центре, в трех минутах хода от ее “нулевого километра” всея Беларуси есть замечательные, но не заметные лики Земли. Однако уникальные красоты мы умудрились превратить в бросовые задворки, идя на них как на лютого врага, стенка на стенку (фото 10,11). Вот на них бы натравить бульдозер.

Интересно, что бы запечатлел Наполеон Орда из современной архитектуры, ведь в его бесценной ныне графике, самобытном завете, своеобразные формы Земли не менее значимы, любимы, чем формы архитектурные, будь то храм, усадьба или “вёска”деревушка (фото 12, 13).

Поэтому с особым удовлетворением наблюдаешь, как и наша провинция, да и новостройки больших городов возвращаются, точнее, открывают заново свою Землю, когда даже на ладони Полесья начинаешь замечатьлюбоваться старинноновыми извилинами, явно указывающими на долгую и духовно богатую жизнь (фото 14). На столь дорогие нам умиротворение и спокойствие, единение с Природой, которые сродни разве что восточной медитации. Японцы, например, не лишены впечатляющих горных вершин. Однако, многократно восходя на Фудзияму, не забывают про кочку у своего дома, которую преподнесут как “господствующую” и даже неприступную в некотором смысле высоту.

Итак, будем надеяться, что возрождение Земли для Архитектуры – не мода и даже не тенденция, а общее Дело, которое должно быть понятно всем. Иначе говоря, нам следует превратиться из землевладельцев в землеробов – робитьтворить с ней заодно. Тогда и увидимполучим ее благодатно новой. Загадочнотаинственной. Терраинкогнито с бесчисленными возможностями для сотворчества, для лэндарта, для придания безымянным высотам­впадинам неповторимых имен самых разнообразных архитектурноградостроительных творений.

И, понятно, не в масштабах горшка на подоконнике или куцего палисадника мегаполиса, а в масштабах именно мировой песочницы, Земли, что благодарно запоет под крылом самолета ласково сделанными на ее лике проборами.

P. S. Земля в иллюминаторе. Пока повсеместно красивой она выглядит только в монокле воздухоплана. Даже раскаленная и безбрежная песочница Африки, где наши юные земляки”землекопы”, приземлившись­припесочившись ненадолго, словно ]]>инопланетяне]]>, воссоздали старейшую из архитектурных форм (фото 15). Разве не напоминает она песочные часы с переполненной нижней емкостью? Зазыв к очередному их повороту – к смене эпох. Тогда – вновь за общее древнейшее взаимопонятное и взаимоплодородное дело. Только бы наши желанияталанты не ушли бесследно в песок.