Мне посчастливилось встречаться со многими выдающимися архитекторами. Иных уж нет, а те далече… К моему величайшему сожалению, имя Виктора Ивановича Черноземова мало о чем говорит сегодняшним белорусским архитекторам. Более того, даже в объемной монографии А.С. Шамрук "Архитектура Беларуси ХХ – начала ХХI в." упоминание о В.И. Черноземове (с. 230, 283) как авторе Дворца молодежи в Минске дано… в женском роде (!). И это о ярчайшем белорусском архитекторе второй половины ХХ века!
Впервые о В.И. Черноземове рассказал мой любимый учитель Валентин Иванович Гусев. Однажды на занятиях он строго спросил у нас, второкурсников: "Видали конкурсные проекты Дворца пионеров? Там мальчишки из Минскпроекта такое наворотили! Нужно интересоваться!". Вскоре двое из "наворотивших мальчишек" перешли (вместе с объектом) в Белгоспроект, куда осенью 1972 года по распределению попал и я. Осмотревшись в новой для себя обстановке, быстро понял структуру архитектурного сообщества: пирамида. На вершине – небожители – "старые мастера". В самом низу – "горькие дети" – вчерашние, позавчерашние, позапозавчерашние выпускники БПИ, а посередке – активное среднее поколение, пришедшее в белорусскую архитектуру лет на 10–15 раньше меня. Вот с лучших из них мне и предстояло "лепить" свою творческую биографию. Да простят мою категоричность ныне здравствующие мэтры-лауреаты, но в начале 70-х годов прошлого века в среде минских зодчих своими нестандартными идеями выделялись немногие: в Минскпроекте – Борис Ларченко и Георгий Меншиков, да, пожалуй, еще Станислав Замараев, в Минскгражданпроекте – Владимир Кривошеев, а у нас в Белгоспроекте – юный чудо-ребенок Витя Крамаренко и таинственный тандем Черноземов – Белянкин. Последние оказались для меня ближе всех не только стилистически, но и, главное, географически. С них я и решил начать факультатив "Как стать мастером". Дело это оказалось весьма непростым – мои кумиры обладали не только архитектурными талантами, разумеется, каждый своим, но и маниакальной скрытностью. Они панически боялись похищения своих бесценных идей. Однако выход нашелся довольно быстро: в ту пору в Белгоспроекте существовала безотказная система профессионального образования молодых архитекторов – все более или менее значимые объекты проходили обязательное рассмотрение на архитектурной секции и архитектурно-техническом совете института. Вот на них-то и можно было не только увидеть проекты коллег, но и услышать суждения о представленных работах, понять, как решаются или проваливаются творческие задачи. В конце концов можно было просто поучиться "подаче проекта" – архитектурной графике старших товарищей по цеху. Говоря сегодняшним языком, проводился этакий мастер-класс, в котором я был прилежным учеником. Поскольку то, чем я занимался в рабочее время, было лишено всякого творчества, неистраченная энергия направлялась на самообразование: участие в конкурсах, изучение "валютных" журналов и книг по теории и истории архитектуры, поездки в Прибалтику и Москву.
По прошествии нескольких лет ученичества мне надоело быть сторонним наблюдателем творческого процесса. Перемен! Я хотел перемен! Работать под руководством Мастера, ведь он во всем Мастер! Знать бы мне тогда бессмертные строки Александра Сергеевича Пушкина о природе гениальности! Поостерегся бы. Увы, с его пророческими стихами я познакомился много позже:
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира
Быть может, всех ничтожней он…
Полгода я умолял директора Белгоспроекта о переводе в мастерскую, руководимую В.И. Черноземовым, и в конце концов добился своего. Возникновение архитектурного образа – необъяснимое таинство, святая святых любого зодчего. Само собой разумеется, что мои кумиры не собирались делиться с кем-либо своими творческими секретами, а предпочитали устраивать своеобразное шоу: нарочито небрежно швырнуть онемевшим от святого благоговения подчиненным карандашную калечку с очередным эскизом-шедевром, на выполнение которого могли уйти мгновение-озарение, а чаще долгие часы, дни, месяцы тайного кропотливого мучительного поиска. Нечто подобное произошло позднее и с проектированием Республиканского дома технического творчества (РДТТ).
В середине 70-х годов прошлого века для подготовки достойных строителей коммунизма Госкомитет по профтехобразованию при Совете Министров БССР решил создать центр внеклассных занятий учащихся ПТУ с гаражами и мастерскими, лабораториями и выставочными залами, музеем и кинозалом – РДТТ. Объект, как и полагалось, попал в головную мастерскую по проектированию зданий дошкольного и школьного обучения – в АКМ-5 Белгоспроекта. Руководитель мастерской В.И. Черноземов собирался собственноручно заниматься этой работой, хотя формально заказ числился за бригадой ГАПа Н.С. Наумова. Я был "приписан" к объекту и, не получая никаких ценных указаний от Виктора Ивановича, пытался самостоятельно осмыслить поставленные задачи. Постепенно возникла идея здания-стилобата со стоящими на нем стеклянными призмами-фонарями – этакий аморфный Лего-конструктор. Удивительно, но этот вариант был одобрен архитектурной секцией института. Лишь в глазах В.И. Черноземова я прочитал растерянность: очевидно, ситуация вышла из-под его контроля и развивалась не должным образом. Буквально на следующий день Виктор Иванович принес калечку-почеркушечку – свой вариант РДТТ. В композиции отчетливо просматривался прообраз – все тот же конкурсный проект-победитель оперного театра в Софии, столь популярный в то время у белорусских архитекторов. Но с каким мастерством был выполнен этот римейк! Отточенное, динамичное построение объемов, образность и звенящая четкость планировочной структуры. А главное – присутствие художественности, одухотворенности, Божией искры. Одним словом, гениально! Коллега Люся Майзус сказала: "Володя, Виктор Иванович сделал лучше. Смирись с этим". Нам всем оставалось лишь заняться материализацией идеи В.И. Черноземова. Жаль только, не нашлось у него нужных слов, чтобы поддержать меня в столь непростой момент.
Жизнь меж тем шла своим чередом, и события в нашей мастерской стали развиваться весьма драматично: постоянные проблемы с проектированием Дворца пионеров привели к тому, что молодой (37 лет), бескомпромиссный, уверенный в своей непогрешимости начальник мастерской стремительно терял поддержку руководства института. Не помогло даже его вступление в КПСС – поступок по тем временам, безусловно, карьерный. Мастерскую лихорадило. Дирекция института пошла на рокировку: А.К. Зензин стал начальником мастерской, а В.И. Черноземов – ГАПом. Его срочно отрядили спасать "заваленный" объект – культпросветучилище по Слуцкому шоссе в городе Минске, и Виктор Иванович со свойственным ему мастерством выполнил потрясающий эскизный проект, который в дальнейшем был изменен до неузнаваемости уже другими архитекторами. Что касается РДТТ, то после всех административных перестановок он по-прежнему остался за бригадой Н.С. Наумова, а персональную ответственность за него нес уже новый начальник мастерской – Альберт Константинович Зензин. Он вызвал меня к себе в кабинет и сказал: "Черноземов у нас работать не будет, так что дерзай. Сможешь сделать РДТТ – это будет твоим трамплином".
Ни секунды не сомневаясь, я вернулся к своим прежним идеям здания-конструктора. Планка, поднятая Виктором Ивановичем, была очень высока: все, что я ни делал, уступало его варианту. Альберт Константинович весьма жестко оценивал мои творческие потуги. Фраза "убого, не от Бога" была самой мягкой из того, что выслушивал от него. Я старательно штудировал любимых советских авангардистов 20–30-х годов ХХ века, современных западных архитекторов, но все было не то: не хватало того самого Божьего дуновения.
Стояла золотая осень 1977 года, пятница, и я, отчаявшись после очередных "смотрин" у А.К. Зензина, ушел в скверик к театру Янки Купалы, где просидел у фонтана несколько часов. Господь сжалился надо мной, и произошло то, что замечательно выразила некогда Анна Ахматова:
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен.
На радость всем и мне.
Как священный Грааль нес я возникшую в себе идею к родному порогу Белгоспроекта. Оставалось лишь подняться на пятый этаж в нашу комнату и нарисовать консольную плиту музея, висящую над стилобатом мастерских, над блоком кружковых, над выставочными залами, над зеленью Севастопольского парка. Таинство создания образа свершилось.
За субботу и воскресенье мы с А.К. Зензиным сделали рабочий макет РДТТ, показали его в институте и на градостроительном Совете комитета архитектуры Мингорисполкома, где он прошел "на ура". Против выступил лишь один член Совета – Виктор Иванович Черноземов. Через пару дней он навсегда покинул Белгоспроект.
Конечно, при разработке архитектурного, а потом строительного проекта не все было безоблачно и гладко, но от основных композиционных приемов мы не отошли. Спасибо за терпение ГАПу Николаю Степановичу Наумову, разработавшим рабочую документацию архитектурам Люсе Майзус и Лене Лукомской, конструкторам Болеславу Николаевичу Мирончику и Лёне Розовскому, всем сотрудникам Белгоспроекта – ведь здание состоялось. Только с трамплином вышла промашечка: А.К. Зензин был уже не начальник мастерской, и казалось мне, что никому нет дела ни до РДТТ, ни до его автора.
Обиженный на всех и вся, весной 1979 года я уволился из Белгоспроекта, шел в Минскпроект в мастерскую Б.М. Ларченко, но на полпути набрел на Минскгражданпроект. Собирался отсидеться и "зализать раны", а вот работаю там уже 33-й год. И все это время моим незримым творческим оппонентом и коллегой, учителем и конкурентом, соперником и судьей был Виктор Иванович Черноземов. Воочию с ним я встречался в начале 1980-х в Минскпроекте, и ничто не предвещало его ухода из активной столичной архитектурной жизни в 1982 году в "тихий" Белместпромпроект на должность главного архитектора института. Чем занимался он последующие 10 лет, мне трудно представить. Знавшие его по Белгоспроекту архитекторы рассказывали, что это был уже совсем другой человек, и местпромпроектовская молодежь даже не подозревала, что их начальник – выдающийся мастер архитектурной композиции. В 1992 году Виктор Иванович Черноземов уехал на Сахалин, растворившись в бескрайних просторах бывшей советской империи. Возрождающаяся белорусская культура не досчиталась Мастера, который по праву мог стать бриллиантом в ее короне. Безусловно, он был гений от архитектуры, и окружающие понимали и не прощали ему этого. Много позже, познав христианские истины, я осознал, что все происходившее было испытанием и творец – инструмент в руках Всевышнего. Предназначение Мастера – улавливать в пространстве (Космосе) сигналы-послания Господа и выявлять, материализовывать их в звуках, образах, словах, движениях танца. Это называется дар Божий. Но если Избранный не выполняет возложенную на него миссию, возгордится ли собой, впадет ли в уныние, побережется ли от мук творчества, то Создатель отворачивается от него. Как дал, так и взял…
Из биографического справочника "Архитекторы Советской Белоруссии". – Мн.: Беларусь, 1991. – С. 106:
Черноземов Виктор Иванович (р. 22.07.1939, д. Костюковка Гомельского р-на), член СА СССР с 1968 г., член КПСС с 1976 г., Минск. Окончил БПИ в 1963 г. Работал в Гродненском облпроекте, Минскпроекте, Белгоспроекте, с 1982 г. – гл. архитектор в Белместпромпроекте. Основные работы (в авт. колл.): учебные корпуса и общежития Белорусского технологического института (1968–1970), городской Дворец пионеров (1975–1985), комплекс общежитий Белорусской железной дороги по ул. Брестской (1982) в Минске, мемориал "Разгром" (1982), жилые дома, школы, детские учреждения (1977–1982).