…Итак, многие литераторы вполне пристойно сидят, посажены, как принято говорить, навечно в отведенных им местах не столь отдаленных. Друг от друга. В большинстве своем приводненных. Однако, честно говоря, в нашем городе их, достойных могло бы быть и побольше, к тому же в компании с артистами, художниками, архитекторами. Да и ученые же в подобном сидении не замечены вовсе. На их месте, вместо них - политики разных, точнее довольно старых и откровенно сомнительных мастей, знающие-признающие лишь одно «верное, поскольку истинное» учение и алчущие приравнять перо к штыку. При этом верховоды недавней эпохи, творцы массовых гребней-волнений, напротив, чураются вольных токов и стоически избегают их. Учившие диалектику не по Гераклиту, они не хотят признать, что все течет-изменяется. Причем, далеко не всегда по руслу директив-мандатов. Поэтому упорно исключительно застойно стоят.
Так, всухую отстоял на огромной, наглухо замощенной площади в центре Минска Сталин. Весь отведенный историей срок.
«Жить стало лучше, жить стало веселей».
Правда, этого никак не скажешь, глядя на «всесоюзного старосту» Михаила Калинина, что также не увидел ни капли живительной влаги. Словно на режимной прогулке глава могущественного и многоводного государства. И руки за спиной. Как только цензура в свое время пропустила эту крамольную аллегорию жития-бытия всей безбрежно-многоводной страны-гулага?! Что она сидела, штаны просиживала?!
Или он умышленно сам прячет их, чтобы они не выдали сегодняшним минчанам в этом, похожем на Айболита дедушку «писателя», безропотно обильно подписывавшего, узаконивавшего такое?.. Отсюда рука никак не поднимается даже избежать вольной посадки аполитичных, но главное безобидных (не для памятника, понятно) голубей.
А вообще-то, это тоже, пожалуй, невыносимое наказание – вот так, у всех на виду стоять, помалкивая о себе, зная, что от сего стояния никому, в лучшем случае, ни жарко и не холодно…
Меж тем его кумир-вдохновитель по самопрозвищу Ленин попросту отвернулся от Свислочи с прибрежным домом, где в его отсутствие тайно отсидели участники схода под названием «Первый съезда РСДРП». Поди-догадайся, что стоит за этой шифровкой. «Р» - понятно, река. «С» -ясно, Свислочь. А далее «Д» - для какой-то тоже «Р» - реки на букву «П». Не Потомак ли, что отмывает берега в американской столице? Уж больно вожделенно смотрит «вождь мирового пролетариата» именно в ту сторону. Видать, мысленно возвращается к лучшим годам-чувствам, испытанным на берегах Сены, Темзы, Вислы, швейцарских озер, на берегу Капри, где, не обременяя себя потоками сознания, мог поиграть с Горьким в шахматы. На худой конец, в пустыни Разлива. С милым рай и в шалаше.
Да и пристойный «котелок» можно было носить с дворянским достоинством. А тут вынужденно, по-пролетарски – кепка, которой надо размахивать, всякий раз доказывая, что свойский, дескать, я, не буржуинский. К тому же зажали его вконец, как бы приставив к стенке и воду брызжут невдалеке, но не ему, словно издеваясь над былыми полноводно фонтанирующими планами-обещаниями.
Раньше перед ним шли-протекали бравурные массы-волны трудящихся, а теперь сидят вольготно тут всякие в одиночку и группами – непринужденно попивают напиточки самого, что ни есть интернационального разлива. И никакого тебе внимания, даже не куражатся.
И ему бы присесть, пообщаться с нынешней молодежью, признаться, что тоже был маленьким, и сидел, никого не задевая…
Что родом он с великой-вольной Волги. Что издалека, но надолго. Что здесь он впервые, но давно и фактически не по своей воле. Что совсем недавно хотели даже его в музей в самом центре Минска усадить, конкурс пышный провели, но пока, видать, несуществующие документы искали, иные волны-волнения нашли. Что стоически перестоял «оранжевую революцию» на просторной площади, сделавшей из нее проезжий сквер. Даже некий «броневик» подогнали.
Что, был и задиристым студентом. Да и написал, подписал, особенно выписал немало. Только вот достоевские бесы попутали пойти «другим путем». Что его двойники, тем не менее, до сих пор исключительно стоят практически во всех районных центрах. И стоят так же вдохновенно уже совсем другим путем, на страже новых отвоеваний.
А то ведь могли и голову снести – не найдешь.
Или глубоко под грунтовыми водами спрятать.
И не помогли бы ни какие былые почести-награды.
Что, наконец, раз не было суда, еще постоит на своем. Ведь, вон, его ближайшему соратнику Дзержинскому и ныне памятники ставят…
Даже после этого откровения-исповеди, кто ж его, вдоволь пересажавшего, подсадит к себе. И не так уж и много с «его» пор воды утекло…
Как бы то ни было в тени и за спиной неусидчивого вождя сошлись-соединились-таки пролетарии с неких интернациональных берегов. Энергичные такие, не присядут даже в любую жару. Холодные головы.
Впрочем, это уже почти никого и не волнует, поскольку они стали слишком далеки-независимы от народа с площади Независимости, которая словно также в пику им недавно обзавелась фонтанами-водотоками. Правда, долго держала в напряжении, кто на них усядется-восстоит, подобно геральдическому Георгию-Победоносцу в Москве – очередной «человек с ружьем» или разнополые представители аграрно-промышленной сферы с соответствующей атрибутикой? Или также геральдический ангел? Обошлось, проплыли… Обзавелись тотемными пернатыми.
Появилось нечто текущее и за спиной невозмутимого Дзержинского. Может, это воды всепрощающей Леты?.. Хватит ли их в таком количестве?.. В любом случае этого не узнать по выражению лица «железного Феликса». Не выдает ничего и отсутствующая жестикуляция бюста.
Бюст (понятно скульптурный) – вообще-то хитрое явление: то ли стоит гордо, то ли сидит застенчиво его обладатель. То ли мечтает даже без рук, привыкших к штурвалу, о небе, как прославленный летчик Грицевец. Это ему под крылом самолета о чем-то пели дальние моря-берега. Теперь о них напоминают, как издевка, разве что робкие фонтанчики-струйки, но и они в жару как подарок. И то, как говориться, хлеб. Высоковато, правда. Редкий пешеход долетит, простите, дотянется жажду утолить и до середины этого протока. Но это в духе пилота, мечтающего отнюдь не о посадке. «Лишь одна у летчика мечта…». «Все выше, и выше, и выше!..».
Другое дело на противоположном «берегу» проспекта! Так и хочется похулиганить. Хоть ненадолго стать заправским памятником. Мелко. Зато за это точно не посадят.
…А самое хитрое все-таки - портретный барельеф – тут уж вообще не понять на чем и за что одна сидит голова. Так, и Яков Свердлов, ныне широко известный за то, что сам некогда в массовом порядке кого ни попадя сажал. (Это в лучшем случае). Вот и его посадили, точнее, повесили за одну голову, так и висит он преспокойно за углом, однако на вполне почетном месте столицы – у самой площади - раньше имени своего соратника Ленина, теперь - нашей Независимости со своей, безразличной к нему водой. Так и горожан, которые не только не любят пролетариат, но и не знают, что это такое вообще.
Разве что тотемные гуси-лебеди перепугались такого соседства. А ведь только-только уселись…
…Вот уж кого не усадишь, так это мальчишку-баламута, первенца и ветерана минских фонтанирующих вод. Били – было. Однако, не смотря на почти полуторастолетнее стояние, он и не думает присесть-отдохнуть. Дает мастер-класс экологии. Над ним «струя светлей лазури», но вовсе не бури жаждет он. Не Самсон, раздирающий пасть Голиафу, но силы не меньшей. Доброй, «памярковной» силы, что уважать себя заставляет при любой власти. Кроткой мощи, сумевшей одолеть-пережить все застойную, но воинствующую однообразность потоков социалистических, партийных и прочих «измов»-излияний. Потому и расступились перед ним на почтительное расстояние самые солидные столичные здания. Да и Сталин-колосс на гранитных ногах, некогда восстоявший напротив, исчез, как ветром перемен сдунуло. Осталось от него одно мокрое место, что ненавязчиво сочится на площади. Все течет…
…Проистекает к концу и знаменитый фильм о стакере, его спутниках, а также о семье, о дочери-мутанте. На последних кадрах она загадочной Аленушкой сидит, перед пустым столом и телепатически отодвигает с него, разбивает по грохот-тряски невидимой некой техники стаканы – пустой и некой непрозрачной жидкость.
А затем также, видимо, по не излечимой аномалии, сидя движется на плечах сталкера на чернобыльском фоне действительно мертвой-мертвящей воды, словно вдоль мифического Стикса, с которого даже единственный лодочник-паромщик, Харон, и то сбежал. Вдоль удушливых труб, как за непреодолимым острогом. Непроточная безысходность, сработанная самим же человеком. Встать бы да уйти, но некуда. В Зоне и то лучше - легче дышится, и вода проточная, небесно-луговая. Но туда путь властями (алчностью-деньгами, завистью черной) заказан – счастье здесь, за кадром, дарует якобы только она, которую, как и родину, не выбирают. Согнать с нее без разбору, да отправить за тридевять морей, правда, могут…
…Вот уж кого не поднимешь, не сгонишь с родных берегов, так это нашего «тутошнего»…
Вот и здесь, на безлюдном пустынном бреге сидит. Здешняя «Аленушка»? Сиди, коль сидится. Только не пей из «лужицы» сей водицы. Да не лови из нее рыбицы.
Так и сидит-молчит, как памятник. Точнее, живым памятником, несмываемым напоминанием о чистоте во всем ее физическом и духовном существе. Живой памятник нашей всетерпимости и душевного штиля. Путеводитель по мистическим закоулкам истории города, когда в нем и деревья были, в том числе и большие в изобилии, и вода была чистая. Не алчет и не верит он в «золотую рыбку», (свое бы не упустить, выловить), хотя и желания, какие-никакие, наверняка, есть. Пусть, как у сталкера – просто быть и быть таковым. Да еще, пожалуй - не мутите, братцы, и так муть-мутное воды.
Невозмутимость, что не боится, не замечает и грозного трезубца, нет, не батьки Черномора, но огромного города-браконьера. И в его отражении найдя комнатенку житейского счастья на одного. И крыницу надежды, которая пересыхает последней. Без нее «и ни туды, и ни сюды» нашему городу…
А что, если это и есть нерукотворное изваяние-образ нашего доморощенного сталкера?..
Тогда – счастья ему полноводного. Впрочем - куда без них - с приливами и отливами. Но при этом всегда оставаться на своем месте. Но не отсиживаться.
P.S. …А, может, все это мираж-галлюцинации от летней, становящейся все более парниковой жары-жажды?.. Пойти надо бы на бережок какой, подальше от Зоны – приводниться, искупаться-омыться, выпить чего-нибудь...