Наталья Николаевна Маклецова родилась в 1909 г. в Смоленской области, училась в ЛИСИ, работала в Минске архитектором, преподавала на архитектурном отделении Белорусского политехнического института. Умерла летом 1993 г.
Каждый, чья жизнь хотя бы ненадолго пересекалась с жизнью Натальи Николаевны, запоминал ее навсегда. Редкая красота, обаяние, мудрость, доброта, врожденный аристократизм, талант понимания и общения. Оказалось, она писала воспоминания. Чистые, искренние, безыскусные. Одним из героев ее воспоминаний был Минск — вначале провинциальный, оскорбляющий вкус молодой ленинградки; постепенно постигаемый, принимаемый и преобразуемый; затем сжигаемый заживо, страдающий, сражающийся с озверевшими фашистами; затем возрожденный — ее руками, трудом ее коллег и ее учеников. Минск, ставший родиной ее детей. Предмет гордости и бесконечной, бескорыстной любви. Здесь — выборки из записок Натальи Николаевны, в которых она говорит о Минске*.
…В 1913 году умерла моя мать. Ей было всего 24 года… Судя по фотографиям, она была очень красивая, училась в Петербурге в женском политехническом институте… Отец пропал без вести во время Первой мировой…
В школе с нами проводили эксперимент: предлагали вопросы-тесты и по нашим ответам социологи-психологи давали каждому рекомендации, кем быть — технарем или гуманитарием. Мне дали “зеленый” свет и туда и сюда. Может быть поэтому, а может быть потому, что мой отец там учился, я выбрала Институт гражданских инженеров, впоследствии ЛИСИ.
…Последний год в институте, четвертый курс, весной выпуск, досрочный. Первого апреля ударно закончили институт, сдав последние зачеты и курсовые работы… Странно было получить дипломы, в которых нам присваивалось звание “инженер-архитектор”.
Делать мне в Ленинграде было нечего, жилья не было… и состоялось “великое” решение — уехать в новое место, к новым людям. В Минске создавался филиал Гипрогора, было два места для архитекторов, и я подала заявление, получила подъемные и отправилась в Минск. Думала, на пару лет, да так и завязла на всю жизнь и, в общем, не жалею об этом.
Итак, эра минская (1931 г. — до конца дней).
25 сентября 1931 г. я очутилась на привокзальной площади столицы Белоруссии и расстроилась. Очень хорошо помню этот момент, как будто вчера было. Одноэтажное здание вокзала, площадь, покрытая булыжником, извозчики с обшарпанными пролетками, льет дождь. Прямо против входа в вокзал короткая улица, ныне Кирова, вместо теперешних парадных башен с обеих сторон приземистые деревянные одноэтажные дома, все какое-то жалкое после просторов и красот Ленинграда.
Наняла извозчика и храбро сказала: “НККХ (Наркомат коммунального хозяйства), площадь Свободы”, — так значилось в моем служебном предписании. Пролетка остановилась около невзрачного одноэтажного домика. Прямо за входной дверью канцелярия, спрашиваю отдел кадров, кто-то махнул рукой в неопределенном направлении, и я ворвалась в кабинет наркома. Вот как все тогда было просто и по-домашнему. Дома Правительства еще не было, наркоматы разбросаны в случайных зданиях по всему городу. НККХ ведал тогда строительством и архитектурой, городским хозяйством, дорогами и энергоснабжением. И при всей грандиозности стоящих перед наркоматом задач весь его аппарат размещался в четырех небольших комнатах, включая отдел кадров и кабинет наркома.
Архитекторов в Минске в то время было всего шестеро, а тут новый архитектор, да еще женщина! С ходу предложили вести дипломный проект в архитектурно-строительном техникуме и читать начертательную геометрию на втором курсе строительного института, благо все это рядом с наркоматом.
Что же представлял собой Минск — столица Белоруссии — в конце 1931 г.? Это был типичный заштатный губернский городок, да еще в бывшей “черте оседлости”. Не было ни Дома Правительства, ни здания ЦК, ни Дома офицеров, ни Оперного театра. Все эти здания появились в 30-е годы. Несколько мощеных улиц в центре с преобладающим булыжным покрытием. Двух-, трехэтажная кирпичная застройка. Одна линия трамвая по главной Советской улице — от нынешней площади Калинина (здесь кончался город) до вокзала. Трамвай появился в 1929 г., до этого была конка, рельсовая дорога в две “лошадиные силы”, а при подъеме на гору у теперешней Центральной площади подпрягали еще пару гнедых. Было несколько небольших заводов. И море деревянных одноэтажных домов без водопровода и канализации. Самое высокое здание в городе — гостиница “Европа” (6 этажей) на углу Ленинской улицы и площади Свободы, и еще башня с часами у старой ратуши. Жаль, что после войны эту башню разобрали. Зелень на улицах отсутствовала, да и ширина улиц была невелика. Старая главная магистраль — Советская улица — имела всего 18 м. (Теперь Ленинский проспект имеет ширину 48 м.) Ни легковых, ни грузовых автомобилей не было, только извозчики с пролетками и ломовые подводы для перевозки грузов. Даже большое начальство ездило на пролетках.
Театр им. Янки Купалы существовал в своем дореволюционном обличье. Два или три кинотеатра. Зеленые массивы: центральный сквер с лебединым фонтаном, парк за Свислочью (ныне парк им. Горького) и сосновый лесок на окраине города (нынешний парк им. Челюскинцев). Ну и, конечно, сады-огороды вокруг многочисленных частных домов. Обсерватория тогда была далеко за городом. Единственная асфальтированная улица Ленина, шириной метров 15, по вечерам служила городским променадом. К этому следует добавить, что единственным источником энергоснабжения города был так называемый “Эльвод” мощностью 8 тысяч киловатт, который размещался на берегу Свислочи и где теперь спорткомплекс одного из спортивных клубов. Скромная Свислочь весной выходила из берегов, затопляла мосты, и центр города на пару дней оказывался отрезанным от восточной его части. (Последнее наводнение в Минске было в начале пятидесятых. Парк Горького затопило, а в нем на травяном еще берегу только-только высадили молодые деревца. Полая вода их нагнула, но они и по сей день стоят как памятник свислочскому своеволью.)
Но, несмотря на такое состояние тогдашнего городского хозяйства, жизнь кипела. Начиналось строительство Дома Урада по проекту ленинградского архитектора И. Лангбарда. В Ленинграде же под руководством архитектора Ю. Килеватова разрабатывался генеральный план реконструкции и развития Минска. Филиал Ленгипрогора разрастался и в 1933 г. был переименован в Белгоспроект. Приезжали специалисты из Москвы и Ленинграда. В Минске работала крупная геодезическая партия из Москвы, осуществлявшая геодезическую съемку существующей территории города и его будущих просторов. Разрозненные учебные институты в том же 1933 г. были объединены в Белорусский политехнический институт. Отметил свое десятилетие Белорусский государственный университет.
Население города росло не по дням, а по часам, жилья катастрофически не хватало. Нужно было срочно проектировать и строить, строить, строить. Работы хватало всем, жить было интересно, хотя продукты получали по карточкам, зарплата была минимальная. Но это обстоятельство не отражалось на нашей работоспособности, наоборот, работали с энтузиазмом, надолго задерживаясь в конторе после окончания рабочего дня. Если было нужно, работали и ночами и не требовали отгулов. Такое было время и люди. Уже в 1934 г. по моему проекту началось строительство 100-квартирного Дома специалистов. Это было событие в строительной практике. Первый дом с шестиэтажной (!) средней частью, с лифтами и подвалом.
Теперь такие дома возводят в год десятками, а тогда его строили года два с лишним, а трех- и четырехкомнатные квартиры заселяли покомнатно.
Увы, мое первое архитектурное творение погибло 24 июня 1941 г. В тот страшный день погиб весь город. Разрушено было бомбежкой и пожарами 80% зданий.
За эти (предвоенные) годы в моей жизни много было интересного, запоминающегося.
Конкурсный проект на Оперный театр, создание Союза архитекторов Белоруссии. Поездка в Москву на курсы повышения квалификации, поступление в аспирантуру Академии архитектуры… В 1937 г. состоялся Первый Всесоюзный съезд архитекторов, и я была избрана его делегатом. Незабываемые дни в Москве. Калейдоскоп людей, среди которых и старые институтские друзья, и новые знакомые, и архитектурные знаменитости тех лет; наши отечественные корифеи и зарубежные гости. Выступал на съезде даже сам Ф-Л. Райт, патриарх архитектуры США. Роскошный банкет для всех делегатов на еще не открытом Химкинском речном вокзале, устроенный Моссоветом. В 4 часа утра погрузка на комфортабельные пароходы и дивная прогулка по новому каналу Москва — Волга.
…В начале апреля 1941 г. меня со многими другими специалистами пригласили в ЦК партии и предложили перейти на работу в Военпроект. Короче, мобилизовали, так как нужно было срочно проектировать оборонные объекты в Западной Белоруссии: аэродромы, склады ГСМ и боеприпасов, военные городки. Работали без выходных, по 12 часов в день. Все срочно и все сверхсекретно. Грустно и обидно было, когда 25 июня пришлось все наши труды, спасенные от пожара, сжечь на огромном костре перед уходом из пылающего города. Эвакуировать чертежи и расчеты уже было некому.
…В середине июня я была в командировке Белосток — Ломжа для согласования привязки проектов на местности. Впервые увидела разбитый бомбежкой центр небольшого городка Ломжа, пограничного с захваченной немцами в 1939 г. Польшей. Подумала тогда, как хорошо, что граница отодвинулась от Минска на 400 км. Какие мы были наивные!..
Вернулась домой 18 июня, а в ночь на 22-е грянула война...
Утром, как обычно, пошла на работу. Город как бы замер, только в середине дня раздалось несколько отдаленных взрывов да высоко пролетели самолеты. Оказалось, немцы разбомбили “Эльвод”, город лишился воды и света. Как потом выяснилось, поздно вечером из Минска ушло несколько специальных поездов: уехало правительство, другие руководящие органы с семьями. Нам была дана команда выходить на работу, невзирая ни на что. И мы выходили еще и 25-го, когда сожгли свои труды.
…24 июня, третий день войны. Часов в 12 началась страшная бомбежка. Самолеты с черными крестами на крыльях налетали стаями и прицельно бомбили город по квадратам. Падали вперемежку фугасные и зажигательные бомбы. …Город горел, бомбы продолжали падать, ни один наш самолет не поднялся в воздух…
В ночь на 26 июня ночевали в парке Челюскинцев, в городе было страшно оставаться. Ранним утром двинулись по Московскому шоссе на восток в толпе одуревших от страха беженцев. До сих пор вижу эту жуткую картину: растрепанные, с перемазанными лицами женщины с ребятишками на руках. Старик, прижимающий к груди венский стул, седая женщина, нагруженная кастрюлями, люди с ключами от сгоревших квартир в руках… Палящее солнце, пыль, горький чад сплошного пожарища, в котором на четвертый день войны погибал наш Минск…
Немцы вошли в Минск 27 июня. А когда мы вернулись 7 июля, площадка Политехнического, сгоревшего 24 июня, была обнесена колючей проволокой, и там уже размещался огромный лагерь военнопленных. Таких лагерей много было под Минском…
…В первые дни оккупации была организована так называемая “городская управа”, где в каждом отделе вместе с местным начальником восседал немецкий “шеф”, а во главе заведения был вывезенный из Польши “нацдем”. Судьба преподнесла мне неожиданную встречу в коридоре управы, куда я пошла на очередную регистрацию. Светлый солнечный коридор в здании бывшего Наркомата леса, и навстречу мне идет незнакомый молодой человек с удивительными глазами, большими, карими, искрящимися. Это был инженер-строитель В. Минкевич.
Вот так неожиданно пересеклись наши пути. Мы вместе пережили страшное время оккупации. Выжили и не поступились совестью. Жили на острие ножа. Расставались утром, не зная, увидимся ли вечером.
…Навсегда осталась в памяти последняя ночь с 2-го на 3-е июля 1944 г. Несколько немецких солдат, поливая стены бензином, пытались поджечь дома в нашем переулке, но жители дружно тушили возникающие очаги огня… Доносились отдельные выстрелы. Ночь в июле короткая, и быстро наступило утро счастливого дня 3 июля 1944 г. Пронесся слух: “Идут!” Все, кто мог, бросились к Логойскому тракту, откуда доносился грохот танков. Невозможно словами передать охватившее тогда чувство. Горло сжимало от счастья и слезы выступали на глазах, когда смотрела на наших избавителей…
Счастливое чувство освобождения сменилось заботами будней. Всех мужчин, бывших в оккупации, немедленно призвали в армию. Я собрала мужу вещевой мешок и со слезами проводила его на призывной пункт. И снова чудо: вечером он вернулся домой. Оказывается, всех, имеющих строительную специальность, бронировали и направили на работу по восстановлению Минска. Ведь города по сути дела не было. Повсюду зияли черными глазницами бывших окон полуразрушенные коробки каменных зданий. Многие районы деревянной застройки представляли собой сплошное пепелище. Лишь кое-где торчали одинокие печные трубы. Советская улица на всем протяжении была уничтожена. Одиноко стояли чудом уцелевшие Дом Правительства, Дом офицеров, Дом ЦК и театр Янки Купалы. От Центральной площади (теперешней) далеко просматривался Оперный театр. Работа предстояла гигантская. Нужно было обследовать обгорелые коробки на предмет их скорейшего восстановления, срочно разобрать развалины, которые находились в аварийном состоянии. На разборку и расчистку выходило все трудоспособное население после работы и в выходные дни. Это была работка! Сейчас даже трудно представить, в каком состоянии находился в июле 1944 г. Минск. Люди, родившиеся в послевоенные годы, глядя на сегодняшний зеленый благоустроенный город с его огромными микрорайонами на бывших окраинах и помпезными сооружениями в центре, даже представить себе не могут, сколько труда было потрачено жителями города только на то, чтобы расчистить плацдарм для строительного сражения за новый Минск.
А пока в июле 1944 г. началась работа по организации жизни в городе. Срочно разминировались уцелевшие здания. Ежедневно прибывали из Гомеля правительственные и городские организации и размещались, где только было возможно…
Всех приглашали на работу по прежней специальности. У меня до сих пор сохранилось первое послевоенное служебное удостоверение от 7 июля 1944 г., написанное от руки. Оно подтверждало, что я действительно являюсь главным архитектором Белпромпроекта…
Итак, я снова архитектор, снова хожу на свою работу. Это было так радостно, так необыкновенно, такой интересной казалась любая работа. Мы все, истосковавшиеся по привычной жизни, легко и охотно работали… Проектируем восстановление сохранившихся каменных коробок. Приехала бригада московских зодчих во главе с М.П. Парусниковым разрабатывать проект восстановления Минска с полной реконструкцией центральной части города. Ежедневно отрабатываем на разборке развалин…
Летом 1946 г. в Минске был создан трест “Белтракторострой”, и мужа назначили начальником ПТО. Начиналось строительство МТЗ…
Поселок МТЗ только начинал отстраиваться. Основная масса жителей размещалась в щитовых бараках. В одном из них была открыта школа. В овраге за бараками, как грибы, вырастали времянки-засыпушки. Возникло индивидуальное строительство. Строителями были оседавшие цыгане и переселенцы из уничтоженных фашистами деревень.
На месте теперешнего МТЗ перед самой войной было начато строительство авиазавода. Успели сделать подвалы под цехами и насыпь для трамвайного пути. На этом месте в 1946 г. развернулась грандиозная стройка. Основная рабочая сила — военнопленные немцы, лагерь которых разместился в тех самых подвалах.
Одновременно строился завод и большой поселок при нем. Мы прожили там 4 года, и за это время вырос завод, несколько кварталов двух- и трехэтажных домов, были построены школа-десятилетка, баня, больница и поликлиника. В восстановленной четырехэтажной коробке начал работать клуб и кинотеатр. Зазеленели на улицах деревья…
В январе 1945 г. вновь открылся Белорусский политехнический институт. Возвращались довоенные студенты, не успевшие окончить курс. На потоке училось тогда по 10–12 человек. Возвращались преподаватели. Меня вызвали к ректору и предложили совместительство, на которое я с радостью согласилась. Занятия проходили в разных концах города: в коридоре уцелевшего здания Института физкультуры, в подвале Дома профсоюзов на площади Свободы, в 13-й школе на улице Я. Коласа… В помещениях было очень холодно. Занимались в пальто, шинелях, рукавицах. Студенты жили в восстановленном корпусе университетского городка, где была крыша, перекрытия и застекленные окна, а спальни — на весь этаж от лестницы до лестницы. Жили по 200 человек в одном помещении. Но все это было неважно по сравнению с тем, что было пережито в войну. У всех было огромное желание и учить, и учиться.
Началось активное восстановление сохранившихся коробок институтских зданий. Студенты старших курсов стройфака разрабатывали проекты восстановления зданий в качестве курсовых и дипломных проектов.
Мы с Володей работали с утра до вечера. Он в БТС, я в трех местах: БПИ и политехникуме. Ходила на работу пешком: к 8 в БПИ, потом в БПП, между делом — в БП. Благо все они размещались рядом.
В БПИ к этому времени восстановили первое общежитие и занятия проходили в нем. В 1947 г. состоялся первый послевоенный выпуск.
В БПИ в 1952 г. открылась архитектурная специальность на стройфаке. В том же году я защитила кандидатскую диссертацию. В те годы жить и работать было очень интересно. Отстраивался и хорошел на глазах Минск. Отменили карточки. Работали театры и кино. К этому времени не осталось следов развалин. Был во всей красе заново отстроен главный корпус БПИ по дипломному проекту Л.Н. Рыминского.
Человек трагической судьбы, талантливый архитектор, он на пятом курсе МАрхИ угодил в ссылку за неосторожно рассказанный анекдот. В 1946 г. М.П. Парусников, по проекту которого застраивалась центральная часть города, сумел вытащить своего бывшего ученика на восстановление Минска. Тогда на строительстве в основном работали военнопленные и заключенные. Рыминского через год зачислили на пятый курс стройфака, где он с блеском защитил свой дипломный проект.
1952 г. — начало архитектурного образования в Белоруссии. До этого все архитекторы приезжали сюда из других городов... В 1983 г. наш первый выпуск отметил свой серебряный юбилей, и в институте уже учатся дети наших выпускников…