Б. Окуджава
Детство в пятидесятые было преисполнено играми в «войнушку», освященными близкой еще Победой. И только позже понял, что бывают победы самые разные. В том числе и над самим собой - своими предрассудками, бесплодными амбициями, дурными привычками. Зачастую очень трудные, казалось бы, недостижимые победы. А еще испытал и понял, что есть творческая победа. Причем, отнюдь не в виде дипломов и медалей, но как освобождение от стереотипов, страха самоцензуры, угрюмой зависти «доброжелателей» и бесцеремонных «особых мнений», с которыми также надо уметь-иметь силы бороться-защищаться. А если рядом такие же победители, то это и есть…
…По привычке внимая телевизору краем глаза-уха, как-то вижу-слышу: минский парк…, памятник…, фонтан…, победа..., и очень порадовался за творческую удачу автора (фото 1). Поскольку «догадался» - это памятник челюскинцам в одноименном столичном парке. Хрупкое, по сути, судно, но просветленные некой идеей люди на нем, противостоят-таки острым каменным льдинам, что, грозя раздавить, напирают на него со всех сторон… Это - и обмороженная, но еще крепкая рука, морская рукавица и лётческая крага - сообщает о своей стойкости и уверенности в помощи-спасении посреди неспокойной водной стихии. При этом даже неадекватное количество стеклянных костяшек «пальцев» не смущает – это же аллегория многих (неизвестно скольких) сплоченных легендарным подвигом-победой людей надо льдом-стужей, да и временем-режимом тоже… Словом, здорово, выразительно и образно точно!
Или, возможно, - беспощадная длань Борея, страшного божества леденящего холода и тьмы не способного, тем не менее, совладать с огоньками вдохновленной жизни? Подобное решение для челюскинцев предлагала еще В. Мухина. Причем, в центре довоенной, опутанной «большим террором» и оккупированной «женщинами с веслом» Москвы. И можно понять, почему ее своеобразный вызов не реализовали. А мы, получается, смогли. Что ж, тоже неплохо…
Недоумение-разочарование последовало, когда узнал, что это… памятник эпохальной Победе над фашизмом. Для тех, кто также усомнится в этом, автор предлагает подсказки. Так, «вертикальный ряд из четырех камней-символов последовательно сложенных друг на друга, может быть прочитан как ряд побед или 4 года войны» («АиС», №10, 2010). Не буду гадать, что это за «ряд побед», замечу лишь, что Война, если быть хронологически точным, длилась не полные четыре года. Но если быть точным-правдивым художественно, символически, просто по-человечески, то – пять лет. В свое время еле отстоял, а точнее, сделал вопреки возражениям принимающей проект инстанции пьедестал для мемориального Набата в виде своеобразной гранитной орденской ленточки из пяти красных гранитных плит, что как бы венчают братскую могилу воинов-освободителей в Светлогорске (Скульптор – В Слободчиков). А на протесты сторонников четырехлетней войны, предложил мысленно изъять на выбор: неповторимые своим драматизмом года 41, 42, 43, 44, наконец, 45… (фото 2).
Впрочем, странная игра «Перуна» в нумерологию продолжается: «Двенадцать пластических объемов-памятников – это двенадцать лучей солнца, побеждающих тьму. Они выражают в славянской символической системе счастье». Не стану искать-считать этих «объемов», замечу лишь, что во всех мифологемах 12 - символ полноты, законченности, цельности. Отсюда 12 знаков зодиака, 12 колен Израилевых, «12 сыновей Иакова», 12 апостолов, 12 рыцарей Круглого Стола, 12 месяцев, наконец, ироничные, но нераздельные в исходном гарнитуре «12 стульев»…
Но и это еще не все. Предлагается еще одна умозрительная отсылка к Победе: камни из россыпи вокруг стелы, оказывается, «могут быть расшифрованы как просто камни или являться лучами солнца и даже быть пятьюдесятью тремя дивизиями, освобождавшими Минск во время Великой Отечественной войны». То есть в камнях зашифрованы… камни. А кому в голову взбредет вообще их считать и, тем более, соотносить их с дивизиями (хорошо, думаю, что не с полками, отдельными корпусами и эскадрильями). И даже если на каждом из них написать название военных подразделений, то все равно не ясно, что они здесь делают: направляются к центру, который они, по идее, спешат освободить или драпают от него брызгами-кругами на воде.
Дальнейшее оправдание обилия камней также «убедительно»: «камнем можно убить или построить из него дом». Поэтому, выходит, перед нами и массовое убийство, и многолюдная новостройка…
Впрочем, все недоумения-возражения в итоге снимаются достаточно просто: «Мы ведь уже не работаем в методе социалистического реализма, где все буквально и однозначно…». Следовательно, это есть метод постсоциалистического антиреализма – чем непонятнее, запутаннее, тем лучше, талантливее, современнее, что ли? Это, надо понимать, и есть принципиальный и бесповоротный «отход от стереотипов пластического решения художественного произведения на тему победы в войне». Уйти лишь для того, чтобы уйти – синдром Колобка, убегающего от всех подряд (ведь конец этого самоуверенного побега - чуть ли не единственная народная сказка без хеппи-энда). Побег от шаблонов: «плачущих матерей, солдат-культуристов и различных фаллических символов». Как далеко, если вообще удалось уйти именно от «этих» самых символом спорить не буду. Только реализованная схема практически ничем не отличается от минских же обелисков и на ту же тему – «Минск – город-герой» и стела площади Победы - те же мегалитические вертикали с рустами, имитирующими кладку из отдельных камней, и вздернутым блестящим навершием. Да и «Минск-арена» давеча обзавелась аналогичным символом… Старо-вечно как мир.
Согласиться можно разве что в одном - такого понимания-выражения Победы мы еще не видели. И «уход» от стереотипов предпринят, казалось бы, не шуточный – с разворотом «в сторону славянской языческой мифологии». Ведь «первоначально фонтан назывался «Стрела Перуна», поскольку Перун поражал, своих недругов, сродни Зевсу, огненными стрелами. Но с какой стати «стрела превратилась в факел», ведь славянский громовержец никогда не претендовал на роль Прометея или Данко? Логичнее, да и внешне она более походит на секиру-топор, еще один исконный атрибут Перуна, бога грозы, а, по совместительству, и наказаний, почему и экзекуции наши пращуры производили от его имени. Отсюда же, удельные властители князья в назидание своей челяди воспевали его как своего покровителя, а Владимир, киевский великий князь сделал его даже главой языческого пантеона, и знаменательно поставил Камень Перуна над Днепром. Это вызвало заслуженное негодование киевлян, после чего истукан предусмотрительно был низвергнут. Не исключено, именно этот примирительный акт стал зачином обращения к христианству, в древних текстах которого стрела и топор Перуна именовались «богомерзкими вещами». Теперь разве что в музеях найдем топор палача со знаками Перуна, предлагаемого нам в качестве пламенного борца на стороне света-добролюбия. Так что мы, выходит, получили чуть ли не буквально – и богу свечку, и черту кочергу. А если уж и «стрела», то почему-то воткнутая в землю.
Меж тем, есть-таки в первоначальной интерпретации образа Перуна тема, которая могла бы, но, к сожалению, не нашла выражение в новом капище. Та архетипическая тема, где Перун представлялся всадником на коне (колеснице), поражающим своим оружием врага и освобождая плененную им Женщину. Эта трактовка, пожалуй, сильнее, чем образ Георгия-Победоносца, ибо наша Победа есть не абстрактная победа над злом, но достаточно персонифицированное освобождение Родины-Матери конкретными людьми.
Правда, тогда было бы ни причем «сравнение солдатского гнева с яростью богов». Ведь общеизвестно, что «ярость благородная», некогда вскипев народной волной, утихомиривается с миром-победой. Поэтому со спокойным достоинством замерли «Алеша» на доминирующей высоте Пловдива, воин-победитель в центральном берлинском парке. Отнюдь не культуристы, но и не слабаки же, в самом деле. В любом случае, без ярости. И кто первым бросит в них уничижительный авангардистский камень?…
Да и обращение к язычеству – отнюдь не революционный подвиг-откровение. Так, даже, казалось бы, беззаветно просоветский Курган Славы, созданный в расцвет того самого, антипатичного реализма преспокойно интерпретирует без революционных лозунгов обращается к истово языческой, а, по сути, архетипической теме – кургана и капища наверху. Тут же, столь же сакральная триада из штыков, что также при идеологическом желании трактуется как три освободительных фронта, сошедшие-соединившиеся для решающего удара по врагу. Или «Вечный огонь» столь облюбованный советской властью – также глубоко архетипическая, потому и международная, а, по сути, трансязыческая же тема. Поэтому его никто не выставляет маяком. Издревле он принадлежит глубине-земле, и его днем-ночью поддерживали – «непрестанно паляху» в углублениях особые жрецы-жрицы.
Все дело в том, что все это - интерпретация исконных архетипических образов, которые без нашей воли-желания сложилась в полную, достаточно законченную структуру. К тому же она компактна, как будто ее формировал кто-то обладающий убедительным опытом рационального жизнеустройства и поэтому она соответствует психологическому правилу прегнантности (от лат. praegnaus - точность) – содержательной лаконичности. Отсюда эти первообразы - как буквы, которых и не должно быть преогромное количество, что, тем не менее, не ущемляет способность высказать-выразить очень многое. Правда, подчиняясь идейно-художественным мотивам-темам, коих, пожалуй, еще меньше. Ровно столько, чтобы вседоходчиво выразить полноту и не нарушить гармонию, сложившуюся естественным образом, естеством человека-в-мире.
Один из таких извечных мотивов – Победа. Конечно же, Добра над Злом, преисполненная развития, жизнеутверждения. Именно ей, ее творцам-жертвам поем мы песни. (Антипод – мотив Поражения, понятно, человеконенавистничества, которому памятников нормальные люди не ставят, цветов не возлагают). При этом диссонанс в раскрытии-реализации победного мотива и тем-образов, легших в его основу - гарант смысловой невнятности и профанации сакрального содержания. Подобное «на гора» выдали авторы комплекса на Поклонной горе: здание музея, выполненное в позднесоветском классицизме, подобно питерскому Генштабу окружает штыкоподобный «Александрийский столп» с банальными горельефами времен крупнопанельного аскетизма и прямолинейности. На штыке сем нанизана антично-языческая троица - Ника и иже с ней рококочного однако исполнения. Подпирает же его христианский Георгий-Победоносец, как бы побеждающий-разделывающий, как «колбасу», змея-химеру готического толка (фото 3). Его дублеры-однополчане разместились на кровле музея, вновь отсылая не то к барокко, не то к советскому ампиру с бетонными участниками победного шествия-стояния к коммунизму...
Если, образно говоря, и возлагают здесь цветы, то не проникновенно, а по определению, в официальной церемонии. То есть скорее приходится говорить не о мотиве художественном, но о мотивации тогдашней власти, авторов, да и публики, желающие таки радикальных перемен. Ведь это памятник противоречивой «Перестройке», неоднозначной победе, в том числе и над художественно-идеологическими догмами-стеснениями, на чем не преминули спекулировать «победители» всесоюзного конкурса. Так что и пирровой победой этого свидетеля-предстателя целой эпохи назвать не хочется. Ведь и огромная «колбаса» - образ-пародия, сложившийся у самих москвичей, также красноречивый и знаменательный для той пустоприлавочной поры…
Отсюда же с подозрением отношусь к позиции нашего перунотворителя: «Да, это произведение создает поле для различных ассоциаций и чем шире диапазон, тем интереснее». Тогда, может, он явил обреченно немощные грабли, отчаявшиеся справится с натолпом-нашествием агрессивных, остро-колотых камней. Следовательно, перед нами памятник скорее отступлению и свыканию. Неужели, это и есть искомая белорусскость, референцию к которой нам якобы предлагается «Перуном»?..
И это – не из вредности, а к тому, что подобает осторожно, словно идешь по минному полю, относиться к феномену ассоциаций и толкований, и особенно в монументальных, идеологически нагруженных произведениях. Дабы в очередной раз не наступить на грабли народного, падкого на иронию и меткие уничижительные эпитеты-клички воображения. (Георгий-«колбасник» - тому пример). Причем, в первую очередь достается как раз знаковым и сугубо пафосным, натуралистическим явлениям, которые не только скучны, равнодушны, но и провоцируют вольготное к себе отношение вне зависимости от исходной значимости их мотива-темы (фото 4, 5).
Сам, признаться, тяготею к многоплановости восприятия и многоуровневым коннотациям своих работ. Однако внимательно слежу, чтобы они были, что говориться, в тему, обогащали общий художественный текст, глаголя в унисон, хотя и на разных уровнях абстракции-воображения. Именно поэтому пришлось в общей композиции мемориала «Детям войны» включить и уж действительно с яростью отвоевать гранитные шары. Они, как и искусственный бруствер, вымощенный, словно опаленный пламенем, брусчаткой понадобились, чтобы собрать-сжать, сконцентрировать, сделать масштабным пространство бывшего пустыря. (Камни «Перуна» решают - при желании можно сказать, что позаимствованы - эту же композиционную задачу). А еще, чтобы не загромождать подход, а сконцентрировать и завлечь зрителя, показать ему все грани-ракурсы памятника, которые специально для этого разрабатывались (Скульптор - В. Слободчиков). Причем этот эффект должен срабатывать и в тихие будни, и в ритуальном многолюдье (фото 6,7).
Однако, принципиально в художественном произведении, конечно же, не похожесть и фотографическая точность, а символика, заряженная богатством и даже бесконечностью интерпретаций, но при этом воспевающая различными темами-образами единый мотив-идею. Поэтому кто-то увидит в наших шарах «раскиданное гнездо». Кто-то - членов семьи разлученных войной. Или мячи-игрушки детства, когда они, как и деревья, были большими. Кто-то вращение планет, всю вселенную, один на один и в центре которой некогда остались дети…
Но это не будешь же с указкой стоять-рассказывать всем у памятника. Художественные законы требуют непосредственной выразительности. Или, как еще говорится, соответствия формы и содержания. Конечно же, не тривиально-поверхностное, но в гармоничной диалектике изображения-выражения, иконы-символа. Именно поэтому мы отбили все атаки, победив в споре: нужны ли хоть какие-нибудь надписи на памятнике при достаточной его наративности? Осталась одна лишь символическая отметка на гранитном дверном косяке – 1941, выражающая нашу главную тему – «последняя зарубка детства» (фото 8).
Были, кстати, на этом же конкурсе еще два наших предложения, одно из которых, судя по общественному обсуждению, вполне могло посоревноваться с первым вариантом – трепетная, мечтательная, ничего не подозревающая «девчушка на шаре» и коварно-хищнически нависшая над ней клешня-крага из стилизованных танковых треков… По-моему, все выражено языком некой страшной сказки-были на мотив-тему святости и итоговой победоносности Жизни (фото 9).
Вот только не пустили ее к финальному туру. Тогда еще достаточно влиятельная особа, уполномоченная блюсти художественные интересы и творческую справедливость, без обиняков заявила: «Хватит с них и одного варианта!». Следовательно, откровенно искалась-лоббировалась не идея-образ… Да это она самая – доморощенная церетелизация. («АиС» 2011, №1,2). Так что и поэтому вовсе не умиляет семантическая эквилибристика образами-темами, откровенно всеядная-расплывчатая семантика «Перуна», что привлекается для оправдания своего художественного откровения.
…Назвать бы самому себе новый фонтан-памятник Минска «Острогой Нептуна», да и успокоиться… И все ж таки откровенно радуешься за художника-перуниста: «С каждой новой работой открываешь какую-то иную, но ту самую истину». Ту, надеюсь, истину, что ничто не вечно под луной, но есть вечные образы-ценности, то есть возникшие и неизменно сопутствующие Человеку. Фактически и ту истину, что ее самой в некоей частной-формальной трактовке вообще быть не может, ибо она всегда останется лишь оторванным фрагментом, в лучшем случае бесконечным приближением к ней. Это и есть, пожалуй, то родовое гнездо, из которого только и может явиться всякая творческая птица-находка - и синица в руке, и журавль в небе. Где только и может опериться истый талант – почти всегда «белая ворона», но только не кукушонок. Поэтому не буду столь яростным-привередливым к явлению «Перуна» и разгляжу в нем гнездо пусть еще не оперившейся, но уже вполне просветленной устремленности-порыва из заскорузлой стереотипности «бронзового века» с его однотипными литьем-отливами. Что ж – тоже вполне знаменательная победа. Ибо похвально уже само стремление молодых авторов отречься от откровенных «ангелов»-«сапог» и «женщин-гребцов» одновременно. Хотя амбициозность «свой мир» построить, до основания отринув «старый» - это опять-таки кукушкин синдром, а также «гнездо глухаря». А заявление, что «такого еще памятника победе не было» условие, бесспорно, необходимое, но отнюдь не достаточное, для истой творческой победы.
…Уходит все в большую историческую глубь Великая Победа, что неминуемо сказывается на ее интерпретации, на романтизациии тех событий. Так же, как это произошло с батальным 1812 годом, овеянным ныне «гусарскими балладами». И памятником фактически всем участникам-жертвам тех событий, что был установлен на месте победоносной для российской армии переправы наполеоновцев через Березину (фото 10. Архитектор – И. Морозов, скульптор А. Артимович). Появился он, кстати, благодаря инициативе и на деньги Швейцарии, элитные полки которой тогда были полностью разгромлены и где «Berezina» - понятие, означающее полный крах. Но это воспринималось не контрибуцией потомков пораженцев, но данью общей победе над международными распрями, реваншизмом в различной его ипостаси, историческим беспамятством.
В будущем, наверняка, появятся новые символические деталировки-обобщения в художественном воплощении нашей Великой Победы. Возможно, уже не будет столь грандиозных сооружений. В любом случае, самого пристального внимания к себе требуют пусть даже и не большие знаки этой пресвященной тематики. Не должны они «выбрасываться» на городскую обочину, лишаться достойного к себе отношения Архитектуры-матери (фото 11).
Итак, будем все-таки различать собственно памятники Победе, где будет объективно здорово-ярко выражено ее общее величие и значимость для каждого. Ведь это не то, что победа памятника – его реализация пусть даже и по результатам конкурсов, неких личных предпочтений-лоббирований. Два этих события, увы, далеко не совпадают. Тем не менее заботы-поощрения заслуживает любой душевный, творческий талант-порыв, далеко не всегда, тем не менее, празднующий победу-признание. Короче, и на этом фронте сражения еще не минуемы, поскольку здесь любая, даже одна-единственная победа - для всех. Пусть символически и Перунова, но только бы не Пиррова.
P.S. Так победим!
P.S.S. Впрочем, события-тенденции на фронте нашего монументального искусства не без перемен. Давеча узнаю, что ныне для возведения мемориального знака, памятника потребуется тендер. Но это не объективный конкурс художественных идей, за что я всегда ратую, а конкуренция фирм-организаций, которые готовы взяться за это важное дело. Единственный здесь критерий для победы… – минимальная запрошенная стоимость! Фактически наугад, до разработки даже эскиза. Поэтому на что именно пойдут так сберегаемые деньги-средства (будет ли это металл или фанера, натуральный камень или гипс) не важно. Кто готов сделать дешевле – тот победитель! А что он наделает в итоге…
Если это действительно так, во что, все-таки вериться с трудом, то нам впору не о победах думать, а об опасной диверсии и безоговорочной капитуляции перед явно нездравым смыслом.
Так вчистую продуем, вовсю опораженимся.
Фото автора