Когда с отцом Виталием мы задумывали публикацию в журнале “Архитектура и строительство” цикла работ белорусских художников, было принято решение представлять произведения, не комментируя их. Мы исходили из того, что живописное полотно само вызывает у человека определенные ассоциации. Однако все чаще приходится сталкиваться с утилитарным восприятием картины как “продолжения обоев”. Отец Виталий высказывает опасения, что нынешние дизайнеры не склонны рассматривать картину как произведение искусства и самодостаточную вещь, а определившись с цветом стен, мебели, обоев, принимают прагматичное решение о необходимости цветового пятна на стене, пусть декоративного, но все же пятна. На его взгляд, это неприемлемо.
Но коль такое мнение существует, полемика на тему “Что есть картина в интерьере?” актуальна. И Ваше мнение, Леонид Дмитриевич, как большого мастера изобразительного искусства, народного художника Беларуси в данном случае очень важно и ценно.
Леонид Дмитриевич Щемелев (Л.Д.): Если речь идет о дизайне, то стены и картина — тема, созвучная тому, как художник понимает жизнь, мир, в котором живет, и как он к нему относится. Естественно, что в помещении картина не должна быть пятном, она прежде всего несет ту или иную эстетическую нагрузку, чувственное содержание либо элемент историзма. На каждого она действует по-разному: кого-то привлекает конструкция, кого-то цветосочетание, но, кроме этого, есть мысль, заложенная художником, с которой он обращается к людям. И тем сильнее действует картина, производя не только впечатление эстетичности, но и связи с миром сегодняшним и прошлым. В этом ее колоссальная ценность.
Но если она становится только пятном для людей, которые живут в помещении, то, убежден, это их очень обедняет. Они просто привыкают к пятну, как к обоям или шпалерам, как к стене, которая никак не влияет на понятия или чувства.
Обратите внимание, как обогащают книгу элементы оформления, эстетика внешнего вида, иллюстрации. Все это в совокупности с содержанием усиливает впечатление от прочитанного. Или, например, искусство Древнего Египта. Речь не о пирамидах или сфинксах, а об изобразительном искусстве, портретах, глядя на которые мы видим не только лицо, но и ощущаем настроение человека во времени, и конечно, это определенным образом воздействует на нас.
Сколько ни проходит времени, а мы все возвращаемся к тому, что хорошо было в прошлом — и в живописи, и в скульптуре, и в графике...
Отец Виталий (О.В.): Вот еще пример из прошлого — журналы “Нива” или “Родная речь”. На их страницах выступали выдающиеся общественные и литературные деятели, но кроме политического и литературного содержания они всегда были насыщены иллюстративным материалом о лучших произведениях мировой культуры и обязательно — русской живописи. Кстати, и в советский период, в частности в журнале “Огонек”, почти в каждом номере публиковались полотна художников прошлого и современности. Это обогащало людей, знакомило их с искусством, по крайней мере они узнавали, что в стране и мире есть такие мастера изобразительного искусства.
Каким бы изысканным ни был интерьер, какие бы ошеломляющие дизайнерские ходы ни предпринимались, жить в пустоте дизайна становится скучно. А там, где висит картина, даже одна и даже невысокого качества, даже если там есть только элемент наивности, который художник искренне передал, она все равно влияет на людей, которые живут в этом помещении. А если в интерьере — высокохудожественное произведение, оно дает заряд эмоций на многие годы. Чувства, вложенные в полотно художником, невольно передаются зрителю. Поэтому, безусловно, между картиной и интерьером должно быть единство.
Считаю, что люди, которые имеют средства и приобретают картины, сами становятся лучше. Не то чтобы интеллигентнее или умнее, они как-то по-другому относятся к миру, в котором мы живем. Такие собиратели картин, как Морозов, Третьяков, Мамонтов, через живописные полотна открыли высочайший дух народа и одновременно преподнесли ему огромное богатство.
П.П.: Вы сказали “высокохудожественное произведение”. Только оно способно на глубокое эмоциональное воздействие на человека?
Л.Д.: Есть картины высокого профессионального уровня, под которым мы понимаем школу, а есть наивный ход видения. Это как в самодеятельности — ведь наивное искусство, но в этой наивности есть та любовь, которая передается нам. И мы уже не требуем “мазистости”, какой-то профессиональной мощи, потому что есть нечто иное и, возможно, даже более ценное — непосредственная связь с жизнью. Вот пример: картина художника Бояжича из Югославии “Оккупация” — кафе или корчма, сидят посетители, кто-то пьет пиво, в окно заглядывает эсэсовец и... полное ощущение оккупации. Мастера наивного видения порой очень много открывают и для высокопрофессиональных художников.
Было время, я возил в Москву самодеятельных художников. И когда работы белорусов проецировались на большой экран, в зале стояли бурные аплодисменты. Сегодня мастера живописи слишком увязли в своей профессиональной активности и, может быть, несколько растеряли этот наивный и непосредственный взгляд на жизнь, в которой мы живем.
Безусловно, картина — категория воспитательная, связанная с понятием эстетики и науки о прекрасном, и в любом случае она несет чувственное отношение к действительности. У человека, обладающего ею, появляется чувство собственника, он не может с ней расстаться. Это очень сложный альянс, ведь картина — хорошая подпитка для восприятия мира, в котором ее обладатель живет.
П.П.: В картинной галерее может висеть любое полотно, в том числе и художника-примитивиста. Сейчас многие интерьеры делаются в стиле хай-тек. Может ли в таком окружении находиться картина художника-примитивиста?
Л.Д.: Не всегда. Есть элегантные будуары, они требуют иных картин, ведь в интерьере все зависит от того, как к нему относится тот, кто его строил или заказывал. Это, может быть, субъективное мнение, но мы говорим вообще о человеческом интерьере, где картина и человек — единое целое. Несомненно, живописное полотно несет и будет всегда нести эмоциональный заряд, работающий на лучшие качества в человеке. В славянском мире, слава Богу, все еще сохраняется великолепная тенденция — познание чувственной стороны мира через искусство, через музыку, через живопись. Это редко встретишь в других странах.
О.В.: Я освящал квартиру, в которой абсолютно все — “металлик”, даже обои и мебель, ни одного теплого участка в интерьере. Познакомил хозяина с Леонидом Дмитриевичем (Щемелевым. — Ред.), и тот приобрел несколько работ, повесил их в своем окружении. Картины очень яркие, очень сочные, очень живые. Но... проснулась невыразимая тоска. Теперь хозяину, может быть, придется менять весь интерьер.
Когда мы говорим о современном дизайне, то давайте согласимся с тем, что он очень агрессивен к человеку. Невозможно сегодня жить в одном “металлике”. Машина — светло-серебристая, обои — светло-серебристые, мебель — “а ля металлик”, посуда — такая же. Человек привыкает не только к некой серой одноцветности, он теряет вкус к многообразию цветовой палитры мира. Господь дает нам радугу, даже когда еще небо черно от прошедшей бури, как завет, что “...это не потоп, а только напоминание о потопе”.
Когда Леонид Дмитриевич говорит о чувственности живописи, то надо еще иметь в виду, что картина — это всегда свидетельство: с одной стороны, личности художника, а с другой, если этот художник — личность, картины его всегда глубоко религиозны. В них благодарность Богу за счастье жить и двигаться, созерцать, за умение передавать красоту божьего мира в разных ее проявлениях — природа, даже если жалуется и печалится, она прекрасна. Когда смотришь на снег Щемелева, тебе не холодно, тебе тепло — вот это и есть художество.
И еще один аспект, который очень важен. Я всегда определяю художественные достоинства картины по следующему критерию: она должна состоять из плоти и крови. Мы всегда говорим, что Христос воплотился, то есть стал плотью в этом мире. Как истинный Сын Божий и Сын Человеческий, Христос своим телесным пришествием освятил этот мир. Художник — тоже выходец из этого мира, и как бы высоко ни вела его мечта, он должен всегда делать так, чтобы этот мир был узнаваем для зрителя.
Л.Д.: Это истина. Можно не говорить о Боге, о религии, о нации, но если есть честь внутри человека, он будет видеть мир с лучшей его стороны, который действительно освящен этой святостью. И даже в средневековье, в годы инквизиции писались уникальные портреты и обнаженные фигуры, в которых раскрывалась сила человеческих чувств.
Я видел картины той страшной поры, в них — красота земли, святость тела в чистом ее виде. Нет никого, кто смотрел бы на них и испытывал эротические чувства. И чем больше смотришь, тем больше понимаешь, что есть Бог на земле, создавший такую красоту, и художник должен ей поклоняться. Или натюрморт Сезана — это отражение времени, в котором человек жил. Яблоко, кувшин, скатерть — обычные вещи, но с такой любовью, с такой эстетической пластикой он это передал, что им до сих пор восхищаются. Натюрморт — свидетельство того, как человек воспринимал красоту в быту. Мы порой боимся бытовизма, а что такое бытовизм? Это — семья, люди, среди которых мы живем.
Картина — это как суть красоты в доме, суть того, что радует тебя, осознание, что до тебя что-то было, это — вхождение в историю. Эстетика влияет на все сферы деятельности человека. Все энциклопедисты это здорово понимали. У Дидро есть слова: “Та страна, которая будет учить рисовать так же, как читать и писать, будет самой культурной в мире”.
Позволю себе повториться: картина в доме — это не предмет, не пятно, а произведение, способное оказать самое глубокое эмоциональное воздействие на человека и являющееся залогом его общего развития. В каждом доме должна быть икона, и не обязательно, чтобы она была написана в XVI веке. Икона всегда несет какую-то сконцентрированную красоту, к которой человек относится с благодарностью и уважением.
П.П.: Образно говоря, если у человека в руках картина и он пришел в заброшенный дом, то обустроит этот дом под тот мир, который живет в его душе. Но таких людей, вероятно, меньшинство. Как быть тому, кто с деньгами вошел в заброшенную квартиру, как его привести к картине?
Л.Д.: Да, люди не могут быть одинаковыми по отношению к искусству. Однако ни один человек не может прожить без изобразительного искусства. Никак! Книги, театр, кино — все это изобразительное искусство, все это дизайн.
Очень важно, чтобы эстетическое воспитание начиналось не в школе или институте, а с самого раннего младенчества. В доме должны быть картины, ребенок будет видеть их с первых шагов, и понимание придет. Детскому уму это даст гораздо больше, чем усиленные попытки втолковывать и навязывать собственное восприятие.
Мы много говорим о патриотизме, но патриотизм не должен и не может быть голословным. Он вырастает из любви к месту, к своим родителям, родне, городу. На детской выставке в Москве недавно обошел всю экспозицию — увидел стройки, портрет милиционера. Но не нашел в этих рисунках и намека на национальное своеобразие. Педагоги, видимо, не обращают внимания детей на то, что они живут в конкретном окружении. Вот и получается, что рисунки как бы ничейные, а они должны быть единым целым. Отношение к миру, к тому месту, где он родился и живет, должно быть в высшей мере чувственным.
Художники несут добро, но могут принести и зло — и миру, и себе. Творец становится агрессивным, когда утверждает идеи, навязанные политиками. Коммунизм вот ушел, а творец остался с этими старыми идеями. В итоге и получается пятно.
В художнике должна быть ответственность перед Богом, близкими, обществом. На всемирной выставке “Москва–Париж” видел портрет работы Пикассо — его жены Хохловой. Портрет висел рядом с работами Ренуара, и между ними совершенно не было разницы. А когда у Пикассо появилось много идеологии, то и его голубь стал агрессивен, да и потом появилось много вещей разрушительных. Но художник не должен разрушать мир.
О.В.: Пока Гойя не погрузился в мрачные глубины своей души, он сохранял эту спасительную связь и любовь к окружающему миру, он был великий художник. И не важно, писал ли он смерть, впервые в мировой живописи выразив ее отвратительную и отталкивающую суть, или преисполненную жизни обнаженную натуру. Все это в формате холста, во всем многообразии цветовой палитры, даже в самом запахе живописных красок есть выражение и отражение невыразимой красоты божественного замысла о человеке. Обратите внимание, в современной живописи почти отсутствует портрет — одни личины. Человеческое лицо перестало быть объектом пристального художественного взгляда, современный художник разучился переносить на холст сложную гамму человеческих переживаний.
Или другая сторона повсеместного увлечения дизайном: есть, например, известная фирма “Luval” — крупнейший производитель столовой посуды. Сегодня при необходимости можно без проблем купить любой из понравившихся сервизов. Это хорошо! Плохое заключается лишь в том, что в этой серийности, увы, нет человеческой души, отсутствует многотрудный человеческий опыт. А раньше была любовь к штучному, ибо только в штучном проявлялась неповторимая индивидуальность художественного мировоззрения.
Цель искусства — это сохранение теплоты человеческого сердца, а в современном дизайне нередко эта теплота отсутствует, ибо в современном рационалистическом мире все более и более развивается человек внешний, телесный, а значит, и смертный.
П.П.: По-вашему, все-таки существующее раздвоение — картина и среда обитания — результат невысокого эстетического образования населения?
Л.Д.: Очень многое зависит от личности, и если внутренняя потребность в саморазвитии существует, то люди, конечно, найдут возможность самостоятельно развиваться и в эстетическом плане. Примеров тому множество. Но есть и другое: в гостиницах европейских стран можно увидеть хорошие репродукции Ван Гога или Леонардо. Почему там висят, а у нас нет?
О.В.: Замечу, что в нашей воскресной школе в красивых рамах недавно развесили репродукции на евангельские сюжеты многих русских художников. Теперь они всегда перед глазами детей.
Л.Д.: К сожалению, в общеобразовательных школах нынче практически нет подготовленных педагогов, которые могли бы прививать эстетические принципы молодому поколению. Нет Учителя с большой буквы, для этого нужен личный и благородный фанатизм. В то же время есть высшие учебные заведения, профессура, Национальная академия наук. Но кто-нибудь из современных академиков интересуется эстетизмом времени, эстетическим влиянием на жизнь, на развитие общества? Полагаю, что там торжествует узкий профиль. Тот, кто изучает двигатель трактора и мыслит в пределах только этих рамок, посмотреть шире через окно того же трактора и увидеть, что делается вокруг, не желает! У нас есть Университет культуры, но я что-то не слышал и не видел, чтобы его преподаватели занимались иной культурно-просветительской деятельностью, кроме изложения учебной программы в вузе. А библиотеки — какой к ним раньше был интерес, туда было просто не попасть. Сейчас же библиотек много, а большинство учащихся их вообще не посещает.
Согласен, в разных областях творчества есть интересные люди, но должен констатировать, что в области изобразительной культуры в нашей стране эстетическая сторона на “нуле”. Дело даже не в том, что люди чего-то не понимают, а в том, что это им не нужно.
О.В.: Раньше в Эрмитаж были километровые очереди...
Л.Д.: Согласен, гораздо острее был интерес к поиску прекрасного в мире. Теперь, приехав отдыхать, скажем, в Гурзуф, большинство людей лежат все дни на пляже, и только единицы, может быть, едут в Ялту, посещают выставки… Все в первую очередь зависит от желания видеть красоту вокруг. Я был у одного ученого в Дрездене, он физик, математик, а собирает коллекцию вин. Сегодня люди коллекционируют разные вещи, кто марки, кто вина, коллекционировать мир прекрасного — это настоящее искусство. Я сам пишу, но мне очень интересно смотреть, как другие пишут, как они выражают свое отношение к миру, творят. Когда человек обретет интерес к поиску прекрасного, он будет чувствовать, что живет. Все остальное — проживание.
П.П.: На Ваш взгляд, что мог бы делать в этом направлении журнал “Архитектура и строительство”?
Л.Д.: То, что делает журнал сейчас, замечательно. Архитектура и есть изобразительное искусство. Все, кто приезжает в Минск, с восхищением замечают перемены, происходящие в архитектурном облике белорусской столицы. Появилось много интересных зданий, и они входят в наше художественное мышление. Значит, художники будут писать не только белорусскую природу, но и город, его силуэт, его пластику.