В современной интернациональной дефиниции термин «паблик арт» охватывает произведения искусства, выполненные в любой технике, специально запланированные и исполненные для общественного пространства и всеобщей доступности. Это первая часть определения.
Есть ли произведения искусства в наших общественных пространствах? Разумеется, есть. Но являются ли они в полной мере общественными?
Вторая часть определения: паблик арт – это форма существования современного искусства в общественном пространстве, рассчитанная на коммуникацию со зрителем, в том числе и неподготовленным, и проблематизацию различных вопросов как самого современного искусства, так и того пространства, в котором оно представлено.
Проблематизация подразумевает определенную политичность, и она присутствовала в советских монументах, используясь в пропагандистских целях. Причем общедоступность способствовала насильственному включению пропагандистских посланий в общественное сознание. Житель города просто не мог отвертеться от восприятия огромных бронзовых политических мессаджей на улицах и площадях. Любопытно, но советские памятники до сих пор продолжают существовать в белорусских общественных пространствах (илл.1. Памятник Ленину. Скульпт. Манизер, архит. И. Лангбард, 1934). В последние десятилетия прошлого века сложная экономическая ситуация и распад государственных форм поддержки искусства вкупе с крушением коммунистической идеологии, репрезентацией которой являлась советская монументальная пропаганда, стали причиной стагнации в белорусской общественной скульптуре. Однако уже в середине нулевых годов практика установки монументальной скульптуры вновь возобновилась (памятник сотрудникам милиции, погибшим при исполнении служебного и воинского долга. Скульпт. Дранец, Антонович, 2003; памятник Франциску. Скорине. Скульпт. Дранец, 2005). Современные памятники используются для формирования и утверждения новой, актуальной для Республики Беларусь системы ценностей и идеалов. Но, несмотря на существенное различие идеологических курсов современной Республики Беларусь и канувшей в Лету Белорусской Советской Социалистической Республики, «тутэйшыя» памятники в подавляющем большинстве сохраняют репрезентативность и стилистику социалистического реализма (памятник князю Всеславу Полоцкому. Скульпт. Леонид Минкевич, Александр Прохоров и Сергей Игнатьев, 2007).
В последнее десятилетие наблюдается интересный феномен: появление новой де-монументализированной публичной скульптуры – фигур и атрибутов, выполненных в масштабе, близком к натуральной величине и не несущих идеологической нагрузки. Устанавливаемые без пьедесталов, на одном уровне с пешеходами, такие произведения предполагают непосредственный контакт со зрителем (первый белорусский объект такого рода – «Незнакомка» Жбанова, 1998).
При сохранении привычного «реалистического» пластического языка и традиционных для городской скульптуры материалов исполнения произведения рассматриваемого типа не укладываются в стандартные определения монументальности, более того – во многом им противоречат. «Величественность, масштабность образа» сменяется обыденностью изображаемых персонажей, «утверждение определенного официального общественного идеала» – идеологической нейтральностью. В отличие от обобщенных и идеализированных советских монументов новая публичная скульптура детализирована – иногда вплоть до миметичности или же, в некоторых случаях, до декоративности. Монументальность уступает место жанровости, отстраненность – интерактивности (Торговка семечками. Скульпт. Куприянов, 2000-е гг.).
Традиционную для советских памятников классицистичную концепцию организации городского пространства, в которой монумент выступает визуальной и метафорической доминантой, сменяет «интеграционная модель» взаимодействия «места» и скульптуры – последняя «растворяется» в урбанистической среде, чему способствуют отсутствие пьедесталов и уменьшившийся масштаб.
На смену главенствующей пропагандистской функции скульптуры приходят спектакулярность и развлекательность. Теперь это не идеологический «протез» для общественного сознания, а просто городская достопримечательность, оригинальный «лэнд-марк», призванный придать неповторимость отдельному фрагменту городской среды, в котором он расположен. Кроме материала и фигуративности советскую монументальную скульптуру и скульптуру современную роднит игнорирование мнения рядовых горожан при ее проектировании и установке. В трехсторонней системе взаимодействия между художником, курирующей институцией и городским сообществом связь осуществляется в основном по линии художник (или творческий коллектив) – институция. Таким образом, скульптура все так же «навязывается» обществу, которое, впрочем, традиционно индифферентно.
Возвращаясь к определению паблик арта, отметим наличие коммуникативности в данных образцах новой городской скульптуры. Однако рамки коммуникации оказываются жестко заданными, одноплановыми.
Похожие процессы наблюдается и в монументальной живописи: доперестроечный расцвет, последующая стагнация и современное разделение на госзаказную идеологичность и приватную внеидеологичность. Великолепный образец советского искусства – мозаики на торцах 17-этажных зданий, созданные Александром Кищенко: панно «Город-воин», «Город науки», «Город культуры» и «Город-строитель», примерно то же самое – роспись Национальной библиотеки внутри здания (художники В. Кривоблоцкий, А. Дранец, А. Лучинович). И здесь, и даже в «контактной скульптуре» доминируют все же «орнаментализирующие» тенденции, направленные скорее не на коммуникацию со зрителем, а в большей степени на украшение городского пространства.
Нью-йоркский критик и художник Пабло Хельгуэра в своем ироничном «Руководстве по современному искусству» определяет (для него оценочный, с негативными каннотациями) термин «орнаментальный» как обычно используемый «для описания любого мотива или компонента в работе (в нашем случае применительно к фрагментам городской архитектурно-ландшафтной среды), который не имеет никакой иной функции, кроме как просто «быть здесь», предположительно улучшая эстетическое впечатление».
Я некоторое время стажировался в канадских университетах. Вернувшись в Минск, обнаружил, что в городе появилось множество объектов, в полной мере подходящих под хельгуэровское определение орнаментальности. Т.е. это эдакие необязательные, но весьма помпезные добавления к городской среде, которых в принципе могло и не быть. Не буду перечислять их все, остановлюсь лишь на наиболее характерном (и вопиющем) примере – скульптурном оформлении Национального академического большого театра оперы и балета. Описание: фигуры на фасаде и на портике и в прилегающем сквере, а также, плюс фонтан и огромное количество декоративных элементов благоустройства.
Объяснить украшение театра разумными причинами нельзя. Публично озвученные реставраторами мотивации о «возвращении театру задуманных архитектором черт» просто смешны. Очевидно, что Иосиф Лангбард, автор постройки не мог в самый разгар социализма и соцреализма предложить для конструктивистского (конструктивизм – стиль, принципиально отвергающий украшательство!) сооружения фривольных муз и аполлонов, которых ныне мы имеем несчастье лицезреть. Не говоря уже о том, что среди известного наследия архитектора просто нет соответствующих эскизов декора к зданию театра.
Но последствия «самой значимой республиканской реконструкции» теперь очевидны. Для рядового зрителя, прохожего театр со скульптурами выглядит гораздо презентабельнее и внушительнее: свежеокрашенный, украшенный статуями и фонтаном – изменения к лучшему очевидны.
Это был акт декорирования (орнаментализации). Бессмысленный и беспощадный. Сродни вот такому украшению лужайки (фото лягушки) в самом центре Минска, во дворе за домом с надписью «Бессмертен».
У этого явления (театр) и этого (лягушки) общие корни. Украшательство, декорирование. Если лягушки вызывают одобрение городских сообществ – то почему бы им не одобрить и театр, облагороженный, вырванный из состояния дикости и энтропии.
Я не знаю, что делать с этими лягушками, аистами, гусеницами – эквивалентами немецких садовых гномиков.
С одной стороны, хочется бороться с этими проявлениями китча (вероятно, как-то образовывать людей, может быть, предложить какие-либо типовые более художественные способы оформления клумб и лужаек).
С другой стороны, это же «голос народа». Иногда жители одного подъезда сами, по своей инициативе оформляют вот так клумбу в соответствующей стилистике, упорядочивая и украшая принадлежащее им пространство. Лягушки и буслики, несмотря на свою искренность, просто смешны. Апофеоз массового популярного вкуса. Стоит ли ему потакать? Мне кажется, что нужно его воспитывать – в том числе и при помощи адекватного современного общественного искусства.
Однако, по всей видимости, это и есть «выбор народа». Почему мы должны не признавать его? Почему общественное искусство непременно должно что-то проблематизировать? Может быть, стоит с пониманием отнестись к практикуемой местными сообществами – жителями соответствующего подъезда – тяге к украшению среды своего проживания?
Аист нет-нет да и взлетит где-то в официальных городских площадках (оформление площади Независимости в Минске. Скульпт. О. Куприянов, Л. Покульницкий и Е. Хараберюш). Также для орнаментальности, красивости, пышности.
Как бы то ни было, такова наша реальность. Речь идет об орнаментализации городской среды – неважно, какими средствами: монументальной или дворовой декоративной скульптурой. Видимо речь идет о сознательных усилиях сделать городскую среду оптимистичнее, веселее, привлекательнее.
Проблематизирующие, предполагающие какой-то живой контакт со зрителем, нестабильность виды искусства, такие как перформанс и граффити, оказываются вытеснены из городской среды. Благодаря все той же борьбе за порядок (упорядоченность) и чистоту. Например, международный фестиваль перформанса НОВИНКИ (кстати, фестиваль высокого уровня – помимо белорусских авторов в нем участвуют мировые «звезды» данного вида искусства. В этом году в нем принимали участие представители шести стран: Англии, Германии, Норвегии, Швеции, Финляндии и Беларуси) проводится в местах не особенно публичных, доступных лишь «посвященной» публике – в закрытых пространствах галерей или – и это тенденция последних фестивалей – вдали от города на природе, куда элитарная «тусовка» вывозится.
Граффити культура, изначально ориентированная на общественные пространства, также отрывается от стен (выставка граффити в Художественной галерее Университета культуры и искусств "BY.DE" 2010) и замыкается в «белых кубах» галерей и выставочных площадок – будучи нарисованной (о ужас!) на автономных носителях (картоне, ДВП). Очень редкие образцы граффити в белорусской городской среде не проблемны а вновь же – декоративны.
Таким образом, мне кажется, что в современном белорусском городском искусстве орнаментальность все же доминирует над общественностью (скульптуры около Оперного театра). Живой контакт со зрителем выхолощен и заменен украшательством. Впрочем, это только мое личное мнение.