…Младенческие странствия в парк, что выглядел никак не менее некой экзотической страны с обилием, как казалось, огромных ваз, всяческих иных взрослых рукотворностей. Тогда, понятно, еще и думать не мог, что это – так называемые малые архитектурные формы, которые мне со временем придется самому проектировать, о которых доведется писать. И есть у них одна примечательность, ибо они…
…Две жердочки склеены льдиной,
Дрожащий, гибельный мосток,
Положены через поток…
А. Пушкин. Евгений Онегин
Кто их назвал малыми, доподлинно не известно. Очень может быть, кто-нибудь в финансовых органах, определяя величину вознаграждения за их создание, полагая, что и оно должно быть соответственно небольшим.
Конечно, им не попасть в сонм чудес света, где предпочтение отдается величине-капитальности. Впрочем, легендарные сады Семирамиды без них никак обойтись не могли, как и любой завсегдашний сквер-парк, сад-двор, испытавшие наше преобразующее присутствие. Они – непременный атрибут того, что мы называем архитектурной средой, или второй природой.
А в ней формы всякие нужны, а малые важны по-особенному, потому как у них уникальное предназначение. Помимо всего прочего, они – посредники между “большими формами” и человеком. И это посредничество переоценить невозможно и в городе большом, и городе малом. Ведь эти соразмерные, приветливые, гуманные творения делают наши поселения еще более “приземленными”, близкими душой и телом к родной-родящей земле. Их феноменальность – в исконной преисполненности заботой о самых, казалось бы, обыденных потребностях.
Скамья. Якобы нет ничего банальнее. Но именно она зачастую становится последним прибежищем для человека, который в большом городе сам неминуемо превращается в форму мизерную и поглощается им, как черной дырой (фото 1).
И нет более прагматичного и одновременно философичного, поэтичного образа во всем разномасштабном зодчестве. Ибо во всякой скамье таится-выказывается неспешность, желание остановиться-присесть, отдохнуть-вдохновиться и так сосредоточить свои мысли-фантазии. Тогда и великие творения, обозреваемые с ее приземленной высоты, акцентируются, видятся более значимыми, заслуживающими особого внимания (фото 2).
Вне зависимости от убранства-богатства скамья богата на самые неожиданные ассоциации. Как та безродная, что скромно пристроилась у входа в гробницу Тутанхамона (фото 3) и навевает мысли о тысячелетних династических исполинах, навечно присевших у входа в храм, словно боящихся оставить свои скамьи-троны без присмотра (фото 4).
Потому и поэт-романтик, отлитый в бронзе, скорее распознается таковым, будучи посаженным на скамью. И лучше выдумать мы, кажется, не можем (фото?5).
В любом случае это памятники и самой скамье. И той, что познакомила на Патриарших прудах с Воландом. И той, которая решила судьбу Татьяны Лариной:
…Онегин тихо увлекает
Татьяну в угол и слагает
Ее на шаткую скамью…
Однако даже прочная скамья требует к себе индивидуального внимания и не терпит суматошной скученности. В толпе она теряет все свое умиротворяющее свойство. Неприветлива она тогда, безжизненна.
Совсем другое дело, когда она вольна и, более того, обретает собственный храм-капище. То есть беседку, великое изобретение все из той же плеяды лишь внешне малых форм. Поскольку никто так не настраивает на большое-вечное, подвигая доверительное соучастие-собеседование посреди всегда, по сути, благосклонной природы. И думается богаче, и говорится свободнее, проникаясь, что и “в ней есть любовь, в ней есть язык” (Тютчев). Это поняли еще античные зодчие, тонко чувствующие гармонию тела и духа, человека и естества, их сопричастность с неким уютным местом. Потому и создали они ротонду, даже немудреное подражание которой и ныне оставляет заметный след в крупных градостроительных ансамблях (фото 6).
Некогда почитай каждый двор имел свою беседку. Совсем даже незамысловатые, они служили своеобразным гарантом добрососедства и добронравия. Олицетворением Заботы. Хотя бы потому, что не давали согнать с насиженной скамьи нечаянному дождю. Они и сегодня способны на крохотном урбанизированном клочке сотворить экзотический оазис среди большой серости (фото 7).
Бесспорно, создание-содержание беседки, несмотря на ее миниатюрность, – дело хлопотное, кому-то может показаться неблагодарное. Она, как любая малая, то есть максимально приближенная, контактируемая с человеком, форма требует аккуратности, чуть ли не филигранности в исполнении. То есть все той же неподдельной заботы. И ее не заменят никакие призывы охранять и беречь наше общее достояние. В итоге она облагораживает, укоряет-укорачивает даже полчища современных вандалов. И на этом “фронте” красота-забота спасает мир.
Покажите, какие у вас малые архитектурные формы, и можно сказать, какая у вас архитектура в целом. Какая эпоха на дворе. Например, до или после борьбы с “излишествами” или апофеоза всеобщей индустриализации. Наконец, пора пусть робкого, но хай-тека (фото 8).
Единственное, чего они не допускают-прощают, так это безразличное “хай так”. Потому и приглашают к сотворчеству, зачастую не требуя ни специальных дипломов, ни лицензий, споспешествуя самодеятельности, озабоченной красотой и уютом. Так что не сразу и поймешь, что перед тобой: поделка рукодела-любителя, сродни японской икебане, или изыск профессионала (фото 9). Вот только поставленные на большой поток, они и теряют немало.
Они не боятся времени. Правда, не как Пирамиды, нацеленные на вечность. У них забота о повседневности, которая в наш век особенно подвижна и стремительна. Отсюда малые формы и не претендуют на долговечность, без особого сожаления уступая место новому поколению. И пока формы большие тягостно дряхлеют и натужно доживают свой век, малые динамично реинкарнируют, обновляются, чутко прислушиваясь к моде. Омолаживают и все вокруг себя, распускаясь по весне свежецветьем: “Окрашено!”. Ведь они легки на подъем и готовы порхнуть-очутиться в другом месте-времени. Хотя немало среди них и уважающих себя старожилов. В этом смысле они – самобытные мостки через поток времен.
Кстати, о мостках. Они появились задолго до любой из больших форм. Та же повседневность сделала их, если хотите, вечной темой архитектуры. Правдивая рука Наполеона Орды старательно-заботливо выводила разнообразные, в большинстве своем незатейливые, но милые сердцу селянина мостки (фото 10). Они и им подобные одухотворяли не только большие сооружения, но и обширную округу.
Да и сам мосток имеет все возможности стать элегантным, современным, вполне прочным и долговечным (фото?11). В целом же мостковое многообразие не поддается учету. Есть среди них и рукодельные, и сработанные индустрией, временные и истые старожилы. Встречаются и супермалые по форме, но глубоко символичные по содержанию (фото 12). Под стать огромным разводным мостам, они разводят нас с громадностью мегаполиса, взывая к взаимной заботе, к непосредственности детства-игрушечности, когда и малые формы были-казались не столько большими, сколько многозначительными.
Так что в видовом разнообразии формы малые не уступают, пожалуй, большим. А порой трудно даже уловить грань между ними, поскольку, скажем, павильон, по определению, – легкая конструкция. То есть легко вырастает до самых впечатляющих размеров. До строений всемирных ЭКСПО, дефиле архитектурных достижений и законодателей зодческих мод.
Однако принципиальная грань существует-таки – мера таланта, его благая озабоченность. Он всякий раз подтверждает аксиому: нет малой архитектуры, есть малые архитекторы. В свое время создание наземных павильонов советского метростроя поручалось академикам архитектуры, и они вдохновенно брались за эту большую по идейно-художественной значимости тему. А отнюдь невеликие выставочные павильоны принесли Константину Мельникову всемирную известность, явились отправной точкой к большим успехам многих других зодчих. Иные, предельно скромные, стали исторической достопримечательностью, не страшась никаких кривотолков относительно своей стилистической родословной, но не упуская случая безмолвно упрекнуть современных проектировщиков за безразличие к пропорциям, деталям, соразмерности, индивидуальности, гармонии (фото 13).
Если архитектура – застывшая музыка, то “малая” архитектура – музыка легкая, подвижная, мелодичная, общедоступная, ненавязчивая. И богатая в аранжировках, импровизациях. При достойном исполнении, конечно. И сколько ни скажи о них, все будет мало. Хотя другим, привычно огромным формам поем мы чаще торжественные песни. Но бывает “мал золотник”… И бывает “велика Федора”…
P.S. Такова уж их судьба-предназначение – навсегда оставаться малыми, что отнюдь не умаляет их значения. Напротив, им не суждено быть великанами-циклопами. Мы не должны допустить этого, если не хотим утратить заботливые жердочки и сорваться с шаткого мостка в бездну необъятного, не перестающего гипертрофироваться мира.