“…И более же всего чтите гостя, откуда бы он к вам ни пришел, простолюдин ли, или знатный посол… Ибо гости распускают в чужих землях и добрую и худую о нас славу…”
Владимир Мономах
Старинные, потому и затертые фотографические открытки с городскими видами не оставляют сомнения: в их пору здания гостиниц были одними из самых респектабельных, видных, примечательных, фотогеничных. В Минске – “Европа”, “Ново-Московская”, “Гарни”, в Витебске – “Брози”, в Бресте и Могилеве — “Бристоль” (фото 1—6).
Впрочем, так было искони и тому есть легкое объяснение.
…То, что ныне мы называем гостиницей, имеет на Руси многовековую историю. Фактически с тех пор, когда наши предки поняли необходимость развития торговли и научились уважать купца – гостя. Поэтому даже в междоусобицу князья завещали “гостю путь чист без рубежа” содержать. Как свидетельствуют документы XII—ХIII веков, торговые дороги русских княжеств были многолюдны, по ним купцы “гостьбу дея по градам”. Оттого и сами дороги зваться стали “гостинцами” или “гостиницами”.
Кроме “пути без рубежа” гости-путники всех мастей, понятно, нуждались в отдыхе, ночлеге, приюте – в сносном пристанище, где впридачу и торговать, “гостьбу дея”, можно было бы. Так появились заезжие “дворишки”, уединенные однодворки — “погосты”. О каких-либо особых приметах и тем более архитектурных излишествах у них говорить не приходится – была бы крыша над головой. Поэтому так радостно было “встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге, дрожащие огни печальных деревень”... (М. Лермонтов).
Летом постой упрощался: “Где стал, там и стан”. Но зимой путники, даже “заморские”, просто вынуждены были останавливаться в крестьянских избах, большей частью курных, “где нестерпимые жар и вонь приводили в трепет иностранцев, но мало беспокоили русскую натуру”.
Поражала иноземцев также несоизмеримость наших просторов с теснотой гостеприимных помещений: “...направляясь прямо к Смоленску, где нас приняли вдали от крепости и в таких тесных хижинах, что мы не могли ввести лошадей, не выломав предварительно дверь” (З. Герберштейн).
Хотя это могло быть своеобразное унижение иноземцев, демонстрация пренебрежения к ним со стороны правителя московитов, дабы особая слава о величии и надменности его неслась по всему свету. Дабы в выгодном контрасте представали царские палаты.
Как бы то ни было, в лучшую сторону, видимо, отличались белорусские заезжие дома‚ стодолы — обычно крытый двор на 5—10 подвод. Здесь можно было призреть лошадей в зимнюю вьюгу, пополнить запасы кормов, обогреться, переночевать.
Традиционно гостеприимны были монастыри, при которых существовали, пожалуй, наилучшие загородные страноприемники-приюты для путешественников. Вот только хватало их далеко не на всех страждущих, да и не льнули они к наезженным гостями маршрутам.
Всякий правитель, пекущийся о процветании своей державы, ратующий за добрую славу о ней, посильно подвигал и гостиничное дело. Так, Петр Первый в 1719 году издает специальный указ “Об улучшении постоялых и гостиничных дворов”, требовавший, “чтоб проезжим людям в тех домах ни в чем никакой нужды не было”. Но гостиничный двор упрямо оставался небольшой продымленной избушкой, где посетителю нечем было питаться, если он предусмотрительно не запасался в дорогу съестным.
Поэтому упорно следует очередной указ как предсмертное завещание (конец 1724 года): “О содержании дорог”. Гостиничное дело выставляется во всех отношениях выгодным государственным предприятием: “По большим проезжим дорогам для проезжих людей сделать надлежит из казны домы".
И оставаясь верным своей натуре, первый российский император скрупулезно расписывает, что должно иметь тем домам: “…двор большой с сараями для лошадей и в сенях кухню, и одна светлица большая, и при ней 2 каморы малые, а расстояние между домами по 10 и 20 верст, где удобнее места к стоянию... При оных домах содержать всякий харч и фураж продажной, да при тех же постоялых дворах содержать и кабаки, на которых продавать вино и пиво, и мед, и табак... и содержать все это хозяйство всегда в чистоте”.
Фактически речь идет о прототипе современных мотелей, перевалочных пунктах. Поэтому большей частью гостиничное дело окрепло и процветало в “конечных пунктах” — крупных городах, столицах. В Санкт-Петербурге начиная уже с 1710 года всем приезжающим “купецких и всяких чинов людям, кои домов своих не имеют”, предлагалось “становиться из найму в новопостроенных постоялых дворах”.
Подобные кирпичные станционные дома появились только в ХIХ столетии во времена правления Николая Первого. И выглядели они самобытным комплексом. По периметру большого двора размещались флигели: комнаты ямщиков, смотрителей, кухни, баня, вместительная конюшня... Главный корпус состоял в основном из покоев, причем помимо общих “номеров” имелись просторные “светлицы” — для высокопоставленных особ.
Этим пристанищам “первого разряда” предшествовали более скромные, однако тоже каменные, отопляемые постройки. Ими российские дороги стали обзаводиться с 1823 года. Строились они по типовым “нормальным чертежам” и располагали необходимым минимумом услуг, включая и питание. Вот только нередко эта услуга ограничивалась декларацией, “высокопарным, но голодным” (П. Вяземский), висящим для виду прейскурантом.
Тем не менее нормальные, или, по-нашему, типовые чертежи облегчали не только потуги местных властей не ударить в грязь лицом перед заезжими гостями. Не просто снимали ответственность за облик и планировку подведомственных гостиниц. Они служили их легкой узнаваемости, а главное – символически единению огромнейшей страны, необъятных территорий.
Потому шагнуло это начинание и на белорусские земли, где по-хорошему удивляло проезжающих тамошними станциями: “Вы найдете в этой станции несколько больших, высоких комнат, оклеенных красивыми шпалерами, с блестящими, как зеркало, паркетными полами; в каждой из этих комнат расставлены эластические диваны и стулья, на окнах — занавесы, зеркала и палисандровые стенные часы. В большой зале устроен небольшой чугунный камин. Мало того: в каждой комнате вы найдете во всякое время свежую воду в чистых графинах, накладного серебра подсвечники со стеариновыми свечами, рукомойник, полотенце, щеточки и гребенки...” (П. Шпилевский).
Конечно же, эта картина далеко не нормальная, не типичная, и в стороне от оживленных трактов, “больших проезжих дорог” она существенно менялась. Хотя и в глубинке имелись свои “бойкие места”, подвигавшие появление заездов, заезжих домов. Помимо собственно гостиничных апартаментов в них размещались магазин и столовая. Они были различны по своим возможностям, убранству, репутации, но в целом похожи одна на другую. Сия “типовая” гостиница, по описаниям очевидца, представляла собой бревенчатый, вполне вместительный дом “на американский манер”. Прямо с высокого крыльца гость попадал в “зал”. Против дверей огромная русская печь с плитой, вокруг стен деревянные лавки и несколько столов. Налево комнатка, в которой находится магазин. Там можно было найти все, что справедливо ожидалось в белорусском местечке. В другую сторону из “зала” находились “комнаты почище, и даже совсем чистые” — для проезжих туристов и купцов.
Не в пример этим избам сооружались престижные столичные гостиницы, способные удовлетворить самые взыскательные, повидавшие виды натуры. В позапрошлом веке Санкт-Петербург закономерно выделялся гостиничным разнообразием, к которому имели непосредственное отношение самые маститые архитекторы. Там, к примеру, “находится большой постоялый двор, более похожий на караван-сарай, чем на приют для паломников и путешественников... Сей приют уступал “Гранд-отелю” или гостинице “Мерис”, но, в конце концов, здесь было вполне уютно и тепло, а меню оказалось достаточно разнообразным” (Т. Готье).
И названия у гостиниц были, как видим, все экзотичные, соблазняющие. Под стать им был и внешний облик, и особенно внутреннее убранство – эпатажное, раздольное.
Позднее пролеткульт здесь навел свой порядок — к своей славе. Типовые безликие названия, как и конструкции, планировка, интерьеры, зачастую мало чем отличающиеся от домов-коммуналок. Не чета им появлялись все-таки и “культовые” гостиницы. “Звездочки” на их фасадах еще не ставили, но исполнители у них, как, скажем, у московской “Москвы”, были предельно “звездные”. Проектирование – академик Щусев. Согласование – Сталин. Бытует даже легенда относительно странной асимметрии главного фасада первой гостиницы “от Москвы до самых до окраин” — словно два разных решения договорились поровну. Оказывается, согласующая подпись была якобы поставлена так, что не разобрать, к какому из двух предложенных вариантов фасада она относится. В итоге решение было принято “соломоново”, в духе того времени. В любом случае, этот фасад долгие годы красовался на бутылочной этикетке “Столичной”. Неизвестно уж, к чьей славе.
Но вот “удобные места к стоянию” флагманы гостиничного дела обретали заведомо — основные городские магистрали, как можно ближе к главным площадям. Поэтому в свое время не сомневались, где быть “Москве”, а затем “России” — чтоб была из их окна “площадь Красная видна”.
Послевоенная гостиница “Минск” – робкие отголоски “сталинского ампира” — также формирует главную послевоенную площадь, зачиная основной проспект. Знаменательно и ее размещение напротив Главного почтамта, апофеоз того же “ампира”. Но это не противопоставление, а своеобразная перекличка со временами, когда почтовые станции, пристанища ямщиков, предоставляли постой-кров и для всяческих путешественников, став в итоге прообразом гостиниц, первыми гостиницами.
Более того, классицистическая традиция архитектуры станций также стала национальной особенностью, достоянием. Его не мог миновать познавательный интерес иностранцев – “неизбежный римский портик с деревянным выбеленным фронтоном и оштукатуренными колоннами” (Маркиз де Кюстин).
“…Мы прибыли к почтовой станции, которую сразу узнаешь по белому фасаду и портику с колоннами. Все почтовые станции одинаково построены от одного края империи до другого по одному и тому же установленному образцу” (Т. Готье).
Незамысловатый ордер “установленного образца” был призван опять-таки консолидировать огромные просторы величайшей империи, выказать присутствие упорядочивающего архитектурного начала и в пустующих землях. Нередко эти сооружения становились фактически главной радующей глаз достопримечательностью дороги на многие ее версты. В нашем Полесье, например, где “виды, начиная от Бреста до самого Слуцка‚ везде почти какие-то пустынные. Изредка только встретишь на этом пространстве дороги шоссейные заставы‚ уютные домики смотрителей маяков и кое-где постоялые дворы да красивые почтовые станции” (П. Шпилевский).
Некогда и “Беларусь” в довоенном Минске встречала гостей традиционным, хотя и не помпезным для своей эпохи (1934—1938 гг.) портиком (фото 7). Вот только место ее со временем утратило достаточную респектабельность. И это громкое имя присваивает себе новое строение, которому все-таки не находится места на главных площадях. Но и оно, в конце концов, не осталось внакладе. Свободное возвышенное место в исторической части с отражением в благоустроенном водоеме – об этом может мечтать любое здание. В придачу новая архитектурная мода отказалась от “портика”, уповая на крупносборную высоту. Так она покровительствует великому поэту, кто вдоволь избороздил родные просторы “то в коляске, то верхом, то в кибитке, то в карете, то в телеге, то пешком” (фото 8). Не был, однако, в Минске, как и в зарубежной Европе.
Когда-то минская “Европа” достойно соседствовала, можно сказать, сроднилась в едином центральном ансамбле с городской ратушей. А та за это своим недавним восстановлением подвигла и воскрешение “Европы”. Почитай в центре Европы. К нашей общей доброй, будем надеяться, славе.
Однако, видимо, окончательно мы потеряли невесть какое число разноликих гостиниц за столичными рубежами, и о них остаются одни воспоминания, об их доброй славе.
“В Койданово есть деревянный гостиный двор. Правда‚ он не велик‚ но в нем вы найдете довольно порядочные лавки галантерейные‚ суконные и с разными красными товарами. Даже обхождение лавочников – гостинодворцев довольно галантерейное” (П. Шпилевский).
А в Слуцке (и еще кое-где) и поныне есть каменный дом, не один век служивший гостеприимству и доброй славе о белорусах (фото 9). Он также невелик, но удивительно соразмерный и приветливый. Вот бы и там найти “довольно порядочные лавки”. На новый лад, конечно, но не в ущерб той домашности, обходительности “довольно галантерейной”, которой преисполнена хлебосольная колоритная народная глубинка. Она становится все более конкурентоспособной на туристском рынке и тем, не исключено, зачинает новую тенденцию в судьбе гостинодворства. Даже в сравнении со “звездочными”, охочими до шика, но “остуженными” обилием камня-металла-стекла отелями. Помочь бы системно “провинциалам”, ибо одними только “дожинками” их гостиничные проблемы не разрешить и уважать себя не заставить. Добрая слава, гордость за себя нужна не только для “чужих земель” и “знатных послов”.