Вы здесь

«Национальный вопрос» архитектуры: второе пришествие Древа

Давнишняя в сладостной дымке детства поездка на родину моих предков, в иваново-владимирский край. Изба дальних родственников, что сами думают-гадают, сколько ей лет. Мощные, особенно тогда, когда все «деревья были большими», нетленные, но выразительно морщинистые, словно укорененные во время бревна сруба. И, конечно же, потолок, под которым мне довелось спать, – широченные, пиленные и строганные вручную доски внахлест. Стихийные сучки-задоринки делают его подобием неба – магическое загляденье. А еще наваристый, настоянный на многопоколенном крестьянском быту запах этого старинного древа – помоста времен-памяти. Его не спутаешь ни с чем. То русский дух, то исконной Русью пахнет… Сейчас я понимаю, что этот кроткий восторг пришел и остался в памяти не в силу неких формальных обстоятельств. Это – архетипическая память, врожденный геном культуры дает о себе знать. И понимать, что материал в архитектуре отнюдь не только средство сугубо материальное. Потому как он принадлежит тому, что, собственно, определяет и национальные традиции, и картины мира, и зодчество, культуру в целом. А Дерево в этом вековечном культурогенезе, как бы его ни унижали и ни пытались подменить, незаменимо, как сама жизнь.
Древо – жизнь.
С. Есенин

Многие общечеловеческие сказки-сказания, былины-поверья содержат в себе глубоко символическую мифологему Древа, отображая, поэтизируя, одушевляя его самые разные проявления-достоинства. Так что и в зодчестве оно явствует, глаголет отнюдь не только как наиболее популярный строительный материал, хотя искони почитается за почти повсеместную доступность, легкость на вес и в обработке, за другие сугубо прагматичные благодатные качества, известные нам из сопромата экологии, а древним знакомые из личного многотрудного опыта. Можно даже сказать, что изродно архитектура процветала именно благодаря Древу. Иногда жилища буквально гнездились в могучей кроне (фото 1).

Отсюда так много общего в тектонике традиционных сооружений по всему миру и во все времена, поскольку задана она Древом (фото 2–4).

…Для дворцов Месопотамии, в зодческих традициях которой объективно-объяснимо преобладал необожженный кирпич, могучее Древо использовалось в особых случаях – для балок перекрытий обширных царских дворцов, что и делало их таковыми. Для этого с дальних гор Ливана многотрудно доставляли знаменитый тамошний кедр, профиль которого до сих пор важно выделяет государственный флаг этой страны.

…Древнеегипетские храмы и вовсе имитировали в каменных изваяниях своих храмовых колонн величественные и святые произрастания.

…Аборигены тундры, а также кочевники саванн и пустынь ценили и простые жерди и не только не расставались с ними в своей кочевой жизни, но и передавали их из поколения в поколение как дорогую реликвию. А центральный несущий столб вообще служил непререкаемой святыней, используемой местными шаманами для магической связи с небесами (фото 5–7).

…Во многих районах современной Индии деловая древесина, да и попросту хворост-дрова для прогрева очень дороги. Деревянный дом – роскошь. Но уж если есть возможность-выбор, то новостройки, особенно сакрального характера-назначения, непременно обратятся к Древу. И предстанут словно новые побеги укорененной в по-прежнему плодородную почву тысячелетнего религиозно-нравственного наследия (фото 8).

…Япония с незапамятных времен овеяла Дерево немеркнущей мифологической славой и национальной идеей, отнюдь не только в силу его дороговизны. Напротив, суперцена его подогревается незаменимой значимостью для исполнения японского духа, воспитанного на природопреклоненной доктрине дзен-буддизма. Поэтому и своеобразный подарок родине Будды в виде самого нового храма с обязательными изваяниями непременно будет, как и в старину, из заведомо благородного, бесценного Древа, каждая прожилка которого пульсирует теплокровной жизнью (фото 9).

…Ну, и уж совершенно закономерно-понятно, почему многозначительностью Древа преисполнена наша культура в целом.

«То, что музыка и эпос родились у нас вместе через знак древа, – заставляет нас думать об этом не как о случайном факте мифического утверждения, а как о строгом вымеренном представлении наших далеких предков»

(С. Есенин).

Через этот же знак Древа родилось-воспринялось землей почти сплошного полесья и не избалованной природным камнем, понятно, и наше зодчество, с незапамятных времен всячески воспевающее свое деревянное прародительство на самый разный лад – от величественных храмов Кижей до затерявшихся в лесных просторах хаток-невеличек, от обширных городов до придорожных истуканов и крестов.

Такой уважительно-любовный пиетет к Древу объясняется главным образом опять-таки не только его доступностью-подручностью и благодатным природным «сопроматом». Сами люди аллегорически отождествляли себя с Древом, от которого они якобы и произошли и остались под попечительством языческого Велеса. Про это, в частности, былина «о хоробром Егории»:

У них волосы – трава,
Телеса – кора древесная.

Отсюда же и лик-образ нашей хаты, что есть «название типа постройки, отличающейся от ярусного (изба) тем, что она начинается непосредственно на земле», происходящее от древнеиндийского kаtа – дом, яма» (Этимологический словарь Фасмера). И в подтверждение этой словесной родословной хата действительно заботливо высажена и укоренилась в родной земле-матушке. Как живое существо-произрастание, как родовая память. Как верный попутчик по жизни, который также растет-стареет, участвует во всех людских событиях, вызывая в старости своей особое к себе уважение. В том числе и «хата на подпорках» – свидетельство спокойного, безразличного отношения к внешней роскоши и показушности, жития-бытия без глубокой жизненной перспективы (фото 10–12).

Причины тому можно отыскать в каверзах истории, которая держала белорусского аборигена в постоянном напряжении и заставляла перво-наперво думать-заботиться о выживании.

«В самой глубокой древности кривичанский отец семейства, желая охранить семью от нападений неприятеля, свое жилище устраивал среди леса при реке или озере, жизнь вел бедную, дикую… Потомки древних кривичей белорусы от своих предков наследовали привычку жить одиноко по лесам, в местах пустынных и глухих…» (М. Без-Корнилович).

В древесном незамысловатом жилище, обладающем природным маскировочным камуфляжем, вынужденно окопавшись в родную землю, насквозь пропитанную вечными водами болот-озер. Но и там за несчетное многолетье кромешного укрывательства не спасовала хатенка-избушка. Обрела она важную инновацию – «куриные ножки», дабы не гнить благодаря «вентилируемому» полу. Дабы вставать-поворачиваться, где и как заблагорассудится: хочешь – повернется к лесу передом или, наоборот, задом, а к гостям жданым – передом (фото 13). Может, даже японцев опередили в этом несказочном изобретении (фото 14). Хотя и многие другие древние народы жили-строили также (фото 15–17).

Разве что неподвластный злой огонь разгневанного Перуна да алчных пришельцев-врагов мог совладать с нашими острогами-городами. Оттого и выгорали грады-городища полностью, дотла-пепла неоднократно и часто. Так что приходилось уметь рубить-строить заново и на скорую руку все, что угодно. Да так шибко-споро, что и перед земляками нестыдно было, и иностранцам на диво. Причем рубили-тесали самые экзотичные сооружения.

...20 августа 1696 года. Петр I, возвращаясь из победного Азовского похода, посылает с гонцом небывалое распоряжение: армии своей и военачальникам оказать торжественную встречу – «триумфальными портами почтити...». А далее следовал подробный наказ – мобилизовать «всякие потребы»: собрать мастеровой люд, то бишь плотников, резчиков по дереву, живописцев… Всего-то через месяц новоиспеченный император мог засвидетельствовать свой триумф под сводами диковинной красоты порт-врат: две деревянные статуи внушительных размеров, «резные болваны», поддерживали деревянный свод и фронтоны арки, увенчанной резным двуглавым орлом под тремя коронами…

Или «глубоко умилительный обычай, существовавший только у нас на Руси, – сооружать обыденные храмы» (А. Нечволодов).

Храмы эти создавались всем миром, или, на белорусский манер, толокой. Князь, боярин и челядин принимали совершенно одинаковое участие. Однако главная примечательность этих храмов – строились они в один день. Обыкновенно в ночь с пятницы на субботу начиналась рубка леса и свозка его на отведенное место. Суббота отводилась на постройку, дабы уже утром в воскресенье в совершенно готовом храме с престолом и иконами служилась ранняя обедня. Точно так же, по особому обету и изумительно быстро.

Поэтому если и возникнет сомнение-скепсис в скорости-сроках возведения деревянных сооружений, то оно от забывчивости некогда распространенного мастерства-умения – отвыкли руки от искусных «топоров».

…Сегодня вольно-невольно мы вновь начинаем пристально рассматривать Древо в перспективе экодома, то есть достойного жилища. К этому нас вынуждает многое. В том числе и национальные традиции экологии, которые искони зиждились на уникальных качествах теплокровного и дышащего Древа, освобождающего от тягостных дум про энергосбережение и вентиляцию.

Причем как эгида-оберег от непогоды Древо встречало нападки ветра-измороси, стужи-жары уже на подступах к дому-жилищу, занимая надежную круговую оборону. Так что и «белая береза под моим окном», и «тополь мой опавший», и «клен обледенелый» не только красивы-поэтичны, но и в полном согласии с Витрувием – прочны-полезны. Так водилось-делалось во всех смыслах из-Древле, без всяких предварительных призывов, оговорок, теорий и норм по «энергоэффективному жилищу».

Ныне обращают внимание на неподдельную благодать Древа и внутри жилища – в качестве зимних садов-теплиц. И главным отмечается забота о живом символе деревни-древности, что неугасимо теплилась в семье. И красотой-плодородием, и гарантом полнокровного телесно-духовного здорового образа жизни.

Именно здесь, в полновесной реабилитации Древа открываются уникальные возможности у «экологической архитектуры», неспроста названной в честь многозначительного oikos, что означало у древних греков «дом-жилище». А его, как и Древо, нельзя сымитировать, не потеряв самое дорогое-присущное – естество бытия и духовное богатство семьи-семени, дающего зрелые плоды нравственно-эстетического, сегодня особо востребованного воспитания по негласной дисциплине «экология души».

Лишь по косвенным, но наглядным социально-психологическим приметам (прогрессирующему безразличию, аутизму, жестокости, суициду и пр.) мы можем судить о том духовном спазме, что с рождения переживают и накапливают в себе малолетки-выходцы из бетонных камер, именуемых типовой городской квартирой. И как знать, хотя бы с натяжкой, сколько творческих откровений возможных Луцевичей, Есениных, неистощимых пиитов жизнеутверждающей деревности не проснулось под безупречно выглаженными натяжными, но бесконечно безжизненными потолками. Того бытия, что своей направленностью на круговую заботу, культурную толоку на корню пресекает иждивенчество и инфантилизм. Что глушит позывы на всяческую эмиграцию – в огромные города, в призрачно-радужное иноземелье – по сути, к не своему, чужому-чуждому. Для белорусского менталитета, воспитанного на тутошней укорененности, это ощущение особо остро и подспудно болезненно. Словно родной кут невесть зачем исчез, будто почва ушла из-под ног.

Кто ищет чужого – свое растеряет.
Я хату не кину, пока еще волен…
Ф. Богушевич

Именно эта верность-вольность издревле преисполняет семейный «добробыт», оберегая его от тягучей-тягостной «недоли». И ныне в этом «своем» видится дух национальной идеи, потребность в которой в пору глобализации неминуемо обостряется, но которая не устанавливается в одночасье по приказу, но заботливо выпестовывается, подобно многолетнему и не сразу плодоносящему Древу. Для этого необходимо возвращение к извечности жизни белоруса, к его духовной почве.

…Живет он, как жил тут извечно,
Живут его хата и поле.
Я. Купала

На фоне этих откровений особенно странными и уже даже архаичными видятся наши бетонно-сборные новостройки в сельской местности, в новейших агрогородках. Будто мы стесняемся своей неповторимой и богатой традициями старины. Да, было, но нашими стараниями должно закончиться то время, когда деревянная изба-хата ассоциировалась исключительно с национальной забитостью-отсталостью прозябания.

«...Весь мир перестраивался заново, а у нас ничего не созидалось; мы по-прежнему прозябали, забившись в свои лачуги, сложенные из бревен и соломы» (П. Чаадаев).

Возвращение, реабилитация, «второе пришествие» Древа на авансцену мировой архитектуры – следствие-приговор «страшного суда» над экологической греховностью-заблуждением, над предательством экосущества человека. Предтечи-знаки этого пришествия – многочисленные международные конкурсы, значительные успехи и обширные предложения уже целой индустрии деревянного домостроения. Правда, наблюдать любопытные подобные новинки приходится в основном за рубежом, хотя и из нашего древа-древесины.

Но ведь и в нас худо-бедно, но разогревается-таки экология национальной души, еще-уже теплится подспудное желание растопить холод бетонно-стеклянных айсбергов (фото 18).

…С чего начинать – подсказывает «деревянный век» нашей культуры-зодчества, а также воспоминания-удивления приезжих иноземцев и наших беспристрастных краеведов. Таких как святой Андрей, что «пришел к славянам и увидел живущих там людей»:

«Диво видел я в Славянской земле на пути своем сюда. Видел бани деревянные, и натопят их сильно, и разденутся, и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя прутья молодые и бьют себя сами, и до того себя добьют, что едва вылезут, чуть живые, и обольются водою студеною, и только так оживут» («Повесть временных лет»).

Или заезжие «дворишки», что искони прямо-таки спасали путников, которым несказанно радостно «встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге, дрожащие огни печальных деревень...» (М. Лермонтов).

«Зимою останавливались в крестьянских избах, большею частию курных, где нестерпимые жар и вонь приводили в трепет иностранцев, но мало беспокоили русскую натуру» (Н. Костомаров).

А вот Игумен (ныне Червень):

«Этот маленький, деревянный, почти тонущий в грязи городок!.. А между тем горожане довольствуются товарами из этих лавок; немногие только выписывают кое-что из Минска. Те же две корчмы, или заездные дома, в том числе пользующаяся репутацией так называемая Зеленая или Абрамова корчма: пред ней даже улица устлана мостовой, которой не имеется в прочих улицах» (П. Шпилевский).

Или поближе к Минску:

«В Койданово есть деревянный гостиный двор. Правда‚ он не велик‚ но в нем вы найдете довольно порядочные лавки галантерейные‚ суконные и с разными красными товарами. Даже обхождение лавочников – гостинодворцев довольно галантерейное» (П. Шпилевский).

С пресловутой грязью в массе своей, кажется, покончили. Дело за большим, но необходимым – чтобы и инфраструктура стала «довольно галантерейная», не удручающая и не отпугивающая. Дабы и насыщение ее стало своеобразно неповторимым – своим-нашим, национальным. И Древо здесь благодатный и уж точно незаменимый помощник.

Впрочем, этому уже не надо учить предприимчивых древоделов, увлекшихся собственным туристическим и рекреационным делом, проникшихся культурными традициями да и понявших, чем пронять-привлечь забетонированного горожанина. Ими с особой заботой-старанием уже осваиваются в дереве современные придорожные гостиницы, трактиры, корчмы, а также городские, даже столичные дома-жилища и храмы.

Помочь бы им, поощрять бы – и соответствующей идеологией-верой, что это всерьез и надолго, и последовательной государственной, общенациональной толокой. Многофакторной программой, что должна пустить глубокие корни и разрастаться не только вширь, но и вглубь – быть не только повсеместной, но подвижницей новой эстетики Древа со всяческими конструктивными инновациями и символическими реминисценциями, с откровениями деревянного эко-хай-тека, невиданных «топоров» да «тесел». Чтобы не оставаться в плену у сруба-стереотипа. Чтобы на зависть, на желанный пример иноземцам, повидавшим бетонные виды. Чтобы дать самим себе пусть далеко не исчерпывающий, зато положительный ответ на «национальный вопрос» нашей архитектуры.

Хотя само по себе Древо космополитично, что уже многие десятилетия не устают демонстрировать архитекторы по всему древопочитающему миру. И всякий раз выявляют его и национальное своеобразие, и универсальную выразительность (фото 19–22). Ведь Древо уже с ветхозаветных пор действительно – Жизнь и Познание, которые преисполнены неповторимого разнообразия и развития.

Графические иллюстрации 1–7, 14–16 позаимствованы из двухтомника Фридриха Ратцеля «Народоведение» (С.-Петербург, 1894); 19–22 – из каталога-буклета выставки «Архитектура США», 1964.

 

 

 

 

Читайте также
15.04.2005 / просмотров: [totalcount]
“В чем сила, брат?” (Из очень известного кино) Что такое металлическая конструкция? — Линия. Что такое стена? — Пятно....
15.02.2010 / просмотров: [totalcount]
СООО «Мир Качества» – официальный дистрибьютор итальянской компании OIKOS во второй раз провел конкурс мастерства декоративной...
26.10.2011 / просмотров: [totalcount]
Человек начал украшать свое жилище с незапамятных времен. Вероятно, с тех пор, как только оно у него появилось. На протяжении всей истории...