Два года назад, работая в БГАМЛИ, изучая архивные материалы палеесского фонда*, я сделал для себя ряд удивительных открытий, получив множество самых неожиданных сведений о художниках, зодчих, мастерах народно-прикладного искусства. Просматривая очередное дело (следует заметить, что почерк у Палееса требует непременной расшифровки), глаза настроены на “матрицу-клише” — фамилию Михолап, ибо в описи указывалось, что в деле имеются сведения о творчестве старейшего белорусского художника-керамиста Н.П. Михолапа (1886– 1979). Уже когда очередное дело было просмотрено, неожиданно обнаружилось еще одно, состоящее из трех странных листков пожелтевшей от времени оберточной бумаги, на которых карандашом убористым почерком изложены сведения о защите дипломного проекта незнакомого по фамилии студента. Любопытство взяло верх, и я вновь окунаюсь в документальный материал, склоняюсь над этими тремя листками**.
* Палеес С.Д., 1898–1961 гг. — научный сотрудник Государственного художественного музея БССР. 1939–1958 гг. — член Союза художников БССР (см.: Художники Советской Белоруссии. Мн.: Беларусь, 1976. С. 262).
** БГАМЛИ, ф. 382, оп. 1, ед. хр. 23, лл. 1–3.
Определить отправителя и получателя послания так и не удалось. Приноравливаюсь к незнакомому почерку, точнее, к истертым от времени словам, утраченным целым предложениям. Первая страница письма отсутствует. Чем дальше вчитываюсь в текст, тем ощутимее вырисовывается гражданский подвиг ленинградцев и жуткая картина жизни далекого блокадного Ленинграда. Неизвестный автор — непосредственный участник тех событий — как бы прислал нам, своим соотечественникам, привет из далекого 1942 г. Хорошим литературным языком он рассказывает, что 06.12.1941 г. в стенах Академии художеств в Ленинграде состоялась очередная защита дипломных работ. Чувствуется острый наблюдательный глаз автора, четко, с документальной точностью фиксирующий происходящие события. По сути, это письменный образ жизненного факта, в каждой строчке которого сквозит чувство правдивой объективной документальности, благородства и благожелательности. Уже сам факт защиты дипломных работ — яркое свидетельство того, что даже в тяжелых условиях культурная жизнь города не замирала. Защита выпускных дипломных проектов студентов-архитекторов (по воспоминаниям участников), чудом оставшихся в живых, проходила в неотапливаемом здании Академии художеств, при свете коптилок. Она несколько раз прерывалась сигналами тревоги, и тогда члены Государственной экзаменационной комиссии спускались в убежище*.
* Астафьева-Длугач М.И., Сперанская В.С. Сергей Сперанский. Л.: Стройиздат, 1989. С. 17.
Из Москвы специально прилетел профессор Л. Руднев. В состав комиссии входили: заместитель директора ВАХ А. Сегал, заведующий отделом Управления по делам искусств А. Борташевич, декан архитектурного факультета профессор Я. Гевирц, руководители мастерских И. Лангбард, Л. Руднев, А. Никольский, Г. Котов (через месяц умер от дистрофии), Л. Тверской, И. Фомин, Е. Катонин*.
* Из истории советской архитектуры 1941–1945 гг. (документы и материалы). М.: Наука, 1978. С. 27–28.
Защита дипломных проектов проходила два дня — 06.12. и 08.12.1941 г. Она транслировалась по радио. Так, дядя студента С. Сперанского, проживавший в Москве, благодаря этой информации узнал, что его племянник жив и здоров. Из книги “Сергей Сперанский” стало известно, что процесс защиты дипломных проектов стенографировался и часть стенограммы, составленной Е. Жуковской, в настоящее время хранится в семейном архиве Сперанских*.
* Сперанский С.Б. // Ленинградский рабочий. 1977. № 44. 29 окт.
К защите были представлены дипломные работы лишь небольшой группы студентов выпускного курса. Известно, что было правительственное распоряжение об отзыве из действующей армии студентов, не успевших защитить дипломные работы. Война разбросала многих по разным фронтам и не до всех эта информация в первые дни войны могла дойти. Сложное было время.
Известно, что из белорусских студентов в то время успешно защитил свой дипломный проект в будущем прославленный белорусский зодчий народный архитектор СССР Владимир Адамович Король (1912– 1980)*.
* Архитекторы Советской Белоруссии (биографический справочник). Мн.: Беларусь, 1991. С. 53.
Был еще один наш земляк, минчанин, блестяще защитивший свой дипломный проект в те тревожные дни декабря 1941 г. Об этом удивительном, талантливом человеке, смелом и мужественном гражданине нашего Отечества мы и узнаем из полуистертых листков оберточной бумаги, случайно затерявшихся в архивных материалах Палееса.
Речь идет о студенте-дипломнике архитектурного факультета Академии художеств М. Ваксере (М.В. — именно так он подписывал свои художественные работы). Настоящая его фамилия Векслер Моисей Борисович. Родился он в Баку 14.07.1916 г., с 1931 г. проживал в Минске. В этом же году он принимал участие в IV Всебелорусской художественной выставке (раздел “Политкарикатура”, № 151). В 1934 г. блестяще окончил Минский архитектурно-строительный техникум и по ходатайству Минпроса БССР был направлен для поступления во Всероссийскую академию художеств. Подобное направление-рекомендацию годом раньше (1933 г.) получил еще один талантливый выпускник минского техникума Г. Заборский, который уже учился в этом лучшем высшем художественном учебном заведении страны*.
* Чернатов В.М. Георгий Заборский. Мн.: Полымя, 1998. С. 14.
К своей дипломной работе М. Ваксер приступил еще до войны, выбрав мирную тему: “Парк культуры и отдыха в Минске”, руководителем работы был назначен профессор Л. Руднев (1885–1956). Грозное дыхание войны не могло не коснуться пламенного сердца юноши, глубочайшая гражданственность отличает будущего зодчего. Он меняет тему дипломной работы, что стало его патриотическим откликом на трагические события войны. Теперь тема звучала более значимо и актуально: “Памятник-монумент в честь героических бойцов Красной Армии, мужественно отстаивавших свободу и независимость нашей Родины”. По сути, это была первая крупная работа в монументальном искусстве, посвященная событиям Великой Отечественной войны. Это был еще не наезженный путь, и молодая энергия и творческий энтузиазм во всю мощь заявили свою собственную мировоззренческую концепцию. Ясно и то, что М. Ваксер руководствовался не честолюбивыми целями, а высоким патриотическим порывом, зовом горячего сердца. Своим проектом он утверждал бессмертие подвига советского народа в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. И, что примечательно, проект выполнялся уже в оккупированном немцами Минске. В каких условиях он проектировался, нетрудно себе представить. Но это еще было полдела, главное — доставить дипломный проект в Ленинград. Снова обратимся к тексту неизвестного корреспондента: “…автор не был Геркулесом, которому без труда далась эта работа, недоедание, большое расстояние, пройденное пешком, бессонные ночи взяли свое. Перед комиссией стоял человек бледный, худой, без кровинки в лице, но с горящими глазами и сильной волей, который нашел в себе мужество отложить законченный уже большой труд, чтобы отдать всего себя новому заданию, подсказанному жизнью и шедшему из глубины сердца”.
О том, что М. Ваксер — великолепный рисовальщик, свидетельствует тот факт, что еще студентом он умудрялся заниматься оформлением книг, был прекрасным книжным графиком. Он умело освоил принципы этого искусства, где форма, тектоника, решения пространства выполнялись изящно и сбалансированно. Многие его работы демонстрировались на Всебелорусских выставках, Декаде белорусского искусства в Москве, были отмечены премиями*.
* Изобразительное искусство Белорусской ССР (каталог выставки). М.; Л. 1940. С. 65; Гiсторыя беларускага мастацтва. Т. 4. Мн., 1990. С. 261.
Часть книг, оформленных М. Ваксером, удалось разыскать и полюбоваться его иллюстрациями, наполненными заразительной магической фантазией. Нет сомнения, что, подобно другим крупным мастерам книжной графики, он был настоящим мыслителем, хорошо разбирался в искусстве исторических эпох. От него не ускользали “мелочи”, аксессуары, которые в конечном итоге способствовали более полному раскрытию содержательной сути литературы. Многие иллюстрации отличаются необычным по силе ассоциативно-зрительным воздействием, стимулирующим воображение читателей. Еще больше убеждаешься, что он не только талант, но и неутомимый труженик искусства.
Великолепны у М. Ваксера и жанровые мизансцены, как правило, разворачивающиеся на фоне архитектуры. Архитектура — излюбленная тема, его щемящая художественная любовь. В некоторых работах, например в книге “Выпадак на чыгунцы”, легко узнается белорусский сельский пейзаж с характерными чертами крестьянских подворий, что помогает не только полному художественному раскрытию литературных образов, но и делает содержание книги более эмоциональным. В романе “Обломов” — классическая архитектура с легко узнаваемыми уголками старого Петербурга. В произведении “Тиль Уленшпигель” — средневековая готика. Характерно, что найденные типажи художественных образов гармонически сочетаются с окружающим архитектурным пространством.
М. Ваксер — отличный рисовальщик. Все его черно-белые иллюстрации выполнены в технике “рисунок пером”. Почти в каждом рисунке, в нижней правой части стоит “фирменный знак” “М. В.” или мелким почерком “Ваксер”, а также дата. Найденные иллюстрации датированы 1937–1940 гг., при этом заметна эволюция его графических работ. Он постоянно искал новые способы уточнения, “упрощения” своей исполнительской техники. Его графические работы, например 1940 г., — многовыразительны и более “литературны”, пропитаны глубоким прочтением писательской мысли.
Белорусский искусствовед О. Терещатова отмечала, что в “Обломове” “…мастак прадпрыняў даволi ўдалую спробу раскрыць грамадскую сутнасць чалавека. Вобразы пададзены з вялiкай экспрэсiяй, якая часам мяжуе з гратэскам”*. * Церашчатава В.В. Кнiжная графiка// Гiсторыя беларускага мастацтва (1917–1941). Т. 4. Мн.: Навука i тэхнiка, 1990. С. 26.
Это, пожалуй, одно из первых упоминаний о творчестве художника в белорусской искусствоведческой литературе.
И вновь углубимся в содержание случайно найденных в архиве листов: “…Защита дипломного проекта М. Ваксера состоялась 06.12.1941 г. и прошла блестяще. Говорят, что стены Академии не помнят такой триумфальной защиты. Выступили все и все предлагали принять его в аспирантуру, что на следующий день и было выполнено. Приняли в этой сессии еще 3 аспирантов (Кочедамова, Короля и Сперанского), но этих приняли на закрытом собрании…” (далее текст не читается). Писатель Николай Тихонов посвятил этому событию большую статью под названием “Навстречу весне” (газета “Литература и искусство”, № 18 от 1 мая 1942 г.). Автор привел несколько цитат из этой статьи: “…он сделал первый вариант своей дипломной работы и даже при свете коптилки было ясно, что это очень хорошо. На нее было затрачено много труда, мыслей, энергии, и вот теперь он не годится… и архитектор переделал проект, он сделал новую, по существу, работу. Проект стал работать на оборону. Это было ясно всем на комиссии”. Дальнейшее изложение неизвестного автора несет более печальную информацию: “…когда в конце декабря или в начале января была устроена академическая выставка, ему (М. Ваксеру) отвели специальную комнату, но сам он уже не участвовал в организации своей выставки, а это сделала ученый секретарь Академии Мария Александровна Серафимова. Она сказала мне, что он заходил один раз, хвалил ее вкус и выглядел очень плохо — одна рука была подвязана, обморожена…” (далее текст не читается).
Автор послания прекрасно знал тематику выставки М. Ваксера, ибо по памяти называет целый ряд его работ, связанных с иллюстрированием книг в издательстве “Белиздат”: “Выпадак на чыгунцы” Алеся Якимовича, “Мацi” Максима Горького, “Тыль Уленшпiгель” Шарля де Костера, “Абломаў” И. Гончарова, “1001 ноч”, “Северные рассказы” К. Паустовского, “У глыбi Палесся” Я. Коласа. Автор был информирован, что Я. Колас остался очень доволен художественным оформлением, выполненным молодым художником.
Автор не упомянул работы М. Ваксера в других отраслях искусств. Так, М. Ваксер получил 1-ю премию за проект оформления парада ленинградских физкультурников в Москве. В Мурманске по его проекту построен Дом Советов. Сам автор послания признается: “…разве легко вспомнить все работы этого многогранно плодотворного таланта? Знаю, например, что в течение ряда лет он работал (для себя) над Шекспиром, подготовил сногсшибательные иллюстрации, готовил также и театральные спектакли. Была у него готова объемистая детская книга”.
“…В конце января его поместили в стационар Академии, что-то вроде лечебницы с усиленным питанием в частной квартире. 02.02.1942 г. у него был Юрик и принес ему сахар и масло, но он уже не мог кушать. 03.02 он сказал сидевшему у его постели товарищу: “Не уходи, я сегодня умру”. Но тот ушел. 04.02.1942 г. утром М. Ваксера нашли мертвым. Умер он от дистрофии. Завернули его в одеяло и положили в круглом конференц-зале Академии, рядом с гробами художника И.Я. Билибина и профессора О.Р. Мунца” (см. примечание).
Воистину кровавому молоху войны была принесена еще одна безвинная жертва — жизнь молодого человека, наделенного многогранным талантом и колоссальным творческим даром. И весьма печально, что этот 26-летний белорусский архитектор-художник, искрой божьей наделенный, волею судьбы ушел из жизни на самом взлете творческого поиска. Для нас же он так и остался великой тайной — как человек и архитектор-художник, великий неистовый безумец и неугомонный романтик.
Эти три архивных листочка — теперь ценнейший документ, бессмертный свидетель героического и трагического в судьбе целого поколения советских людей. Прошло время, и с позиций ХХI в. эти листы уже обрели новую значимость — стали мощным обобщающим символом ушедшей эпохи.
Примечание. Из воспоминаний Е.П. Климова: “…круглый (Шебуевский) зал имел весьма неприглядный вид: зияли оконные проемы, лишенные переплетов, на полу лежали кучи битого стекла, кирпича, железа. Все было запорошено снегом, затем все смерзлось, образовав сплошную ледяную гору. Из членов команды местной противовоздушной обороны администрации Академии были выделены три студента для захоронения профессоров: Билибина, Мунца, Фролова, Карева, доцента Фурсова и студента (М. Ваксера). Утром 18 февраля в помощь были выделены еще три девушки-пожарницы, для того чтобы вынести гробы и поставить их на машины. Захоронение было произведено вблизи Смоленского кладбища на правом берегу Черной речки. Через некоторое время над могилой была укреплена из кровельного железа табличка с фамилиями погребенных профессоров” (см.: Климов Е.П. Из осажденной крепости не бегут, ее защищают// Искусство. 1966. № 8. С. 70–71).