Вы здесь

Красота без усилия и вражды

Нет красоты ни в чем без гармонии.
Платон

Величайшее находится в мельчайшем.
Лао-Цзы

Из Античности, “колыбели” западной культуры, родилось, закрепилось в нашем представлении о сущности и предназначении зодчества, миропреобразования, космогонии в целом понятие “гармония”. Точнее, это было вожделенным итогом некоего целенаправленного действия, телеологического усилия, обеспечившего гармонию как связь, согласие, стройность, соразмерность частей в завершенном целом. То есть как порядок, Космос, который противостоит разрушительному Хаосу. Отсюда вера греков в Гармонию Сфер и в Предустановленную гармонию, которую необходимо привнести и в повседневность прежде всего средствами зодчества. Однако сначала ее необходимо познать, следовательно, вычислить. И эти усилия не проходят даром: отыскивается “гармоничная пропорция”, которую впоследствии назовут “золотым сечением”. Более того, культивируется модуль, который только и указывает-задает всему свое фактически предустановленное место-позицию, а в целом создает ордер-порядок. Словно прочный корабль, которому не страшны ни нахлынувшие волны, ни подводные камни. Не зря древние греки, уже тогда прекрасные мореходцы, исходно называли гармонией специальный гвоздь для строительства своих судов, готовых к враждебным выпадам стихии. “Расходящееся сходится, и из различного образуется прекраснейшая гармония, и все возникает через вражду” (Гераклит). Иначе говоря, через конфликт и борьбу.

По наследству эти воззрения пришли и в эстетику, где гармония – одна из форм прекрасного на основе согласованности частей в целостности, уравновешенности их напряженности. А раз эстетика надевает на себя доспехи или вериги науки, то и подвигает поверить алгеброй гармонию – попытку “переложить на язык разума, логики то высокое, духовное, что доступно только чувствам”. Тому упорно следует и теория архитектуры, внедрившая суть гармоничности в понимание ансамбля (от франц. ensemble – совокупность, стройное целое) и концепты архитектурной и градостроительной композиции (от лат. compositio – составление, связывание), организующего начала художественной формы, придающего произведению единство и цельность.

Давно замечено, что для красоты, которая отличает ансамбли, нет и не может быть однозначных формул, что, впрочем, естественно для всего, что мы именуем художественным. Задолго до современных квалиметрий красоты, основанных, в частности, на теории информации и потерпевших фиаско, уже устоялась на этот счет убежденность, что могут быть разве что самые общие, скорее субъективные условия достойной художественной композиции: “не должно быть ничего ни недостающего, ни излишнего; необходимо, чтобы каждая ее часть имела право на свое место в ней, ввиду существования прочих частей, чтобы все части согласовались между собой, были подчинены одной, главной, и содействовали, каждая по-своему, ее первенствующему значению” (Энциклопедия Брокгауза и Эфрона).

Здесь примечателен лейтмотив Места, уместности, что согласуется с буквальным значением ensemble – “вместе”. А это ограничивает, накладывает соответствующие обязательства, заставляет подстраиваться, ведь гармонировать – “быть под одно, под стать, под масть, под лад” (В. Даль). Получается, красота предполагает исходное насилие, по крайней мере, усилие по собиранию и сохранению и удерживанию целого, архетипически ассоциирующегося с Местом. Иначе говоря, ансамбль – достаточно четкая локализация в пространстве. Это опять-таки привила Античность, где принципиальные феномены: полис, агора, акрополь, театр, стадион – вожделенные и благодатные locus standi (“постоянное место”), каждый в своей стихии основанные на борьбе-противостоянии с внешним, чуждым, разлагающим – дисгармоничным.

Отсюда в древнегреческом зодчестве все уже как бы готово-свершено. Жизнь полностью упорядочена, события не уникальны. Она как идеально-образцовая исполненность застыла-замерла однажды-навсегда – свершившийся и совершенный ансамбль. Так же создается афинский Акрополь, где все навсегда определилось на Месте, ибо создается одномоментно, как единое событие, имеющее однозначную хронологическую локализацию.

Эта пространственно-временная, событийная локализация могла бы стать-остаться универсальным принципом ансамблевости, если бы не сменяемость архитектурных эпох в череде Времен, лоббирующих иные принципы тектоники и гармонии. Отсюда признание, что в целом “установить более или менее точные правила для художественной композиции, как пытались делать это некоторые эстетики в пору господства академического классицизма, невозможно, потому что наше представление об изящном совершенно относительно и изменяется, смотря по времени, месту, народности и распространенным в обществе убеждениям и вкусам” (Энциклопедия Брокгауза и Эфрона).

Это подвигает высвобождение от духа-буквы “академического классицизма” или переход к актуальной ныне постклассической науке, к интерпретационной парадигме, для которой интерес представляет отнюдь не формальные свойства зодческой композиции, но ее идея, тема (греч. thema – то, что положено в основу) и мотив художественного произведения, что становится воплощением духовной мотивации появления вообще, его событием. Там, где они не обнаруживаются, трудно, пожалуй, невозможно говорить собственно и об ансамбле, притом что формально-количественные реалии-изменения здесь не имеют сущностного значения.

Поэтому вполне справедливо Петергоф (Петродворец) именуют дворцово-парковым ансамблем. Все в нем работает-исполняет одну яркую идею-тему.

…Упругая струя золоченого фонтана Самсона-победителя и всех струящихся в унисон персонажей символически сливается в общий канал, неуклонно-прямо устремленный в открытое во всех смыслах море (фото 1). Главная тема многогранно обыгрывается самобытным фейерверком, фонтанированием динамичной воды. Здесь также видна западная “силовая” парадигма, заставляющая служить воду в максимально возможном напоре. И Петрова-
имперская силища-борьба, прорубившая “окно”, точнее “брешь в запруде” Европы. Как гимн целенаправленному напору, вожделенной победе и тема многотрудного и заслуженного триумфа (фото 2).

В этом смысле Петергоф и исконное ядро Санкт-Петербурга, соединенные своенравной Невой и заливом, а главное, единой темой, также предстают ансамблевым целым. Оно как бы узаконивается Медным всадником и продолжается последующими зодческими преобразованиями. Отсюда принципиальное своеобразие этого грандиозного ансамбля: в нем не только уживаются, но и необходимы ярчайшие представители барокко и классицизма. С формально-стилистической позиции это, казалось бы, недопустимо, но тема-то выражается до логического конца. Ведь классицизм реанимировал, довел до логического завершения античное местоутверждение. Теперь уже до европейского масштаба, о чем заявляет надменная мощь Адмиралтейства и Генерального штаба, которые придали четкие очертания беспрецедентной площади, фактически общероссийскому плацу. Он остановил вольное, экспрессивное плавание барочной каравеллы Зимнего дворца вдоль берега Невы, заякорив его на имперском Месте Александрийским столпом (фото 3).

Сюда же, на шпиль Адмиралтейства, как на маяк, по велению концентрирующей власти тянутся-стремятся три главных лучеподобных Проспекта столицы России. Словно все проселки, большаки, тракты обширной империи собираются в победоносном символе-параде. Этот пространственно огромный и временно обширный, внутренне амбивалентно динамично-статичный ансамбль по всем статьям, можно сказать, превосходит своего французского конкурента – Версаль, преисполненный формулой ампира-абсолютизма: “Un roi, une foi, une loi” (“Один король, одна вера, один закон”). Иначе говоря, достойно и полностью завершает тему-апофеоз победы России над Наполеоном и являет символ становления ее не только нового европейского героя-жандарма, но и культурного центра, для чего целый отряд-дозор атлантов также оказался к Месту, как и особая красота-гармония “северной Пальмиры” (фото 4).

Культурная коннотация темы питерского ансамбля особенно ценна была для российской интеллигенции в период переноса столицы – своеобразного бегства большевиков – в Москву. И это ощущается до сих пор в ее особом почтении и деятельном попечительстве над зодческой первозданностью, целостностью “культурной столицы”.

Исконно Первопрестольная также столетиями выпестовывала свой принципиальный ансамбль – Красную, то есть красивую, площадь. И он состоялся, несмотря на, казалось бы,
совсем не созвучные компоненты: Собор, Музей, Кремлевская стена, Универсам, Лобное Место, Памятник Минину и Пожарскому. Тем не менее все они подчинены общей, столь важной в русской культуре теме – собиранию, соборности, со-в-местности. А реально-зримо объединяет их многовмещающий простор-предел, мощенный брусчаткой. Старинный, отвоеванный у дремучести эпицентр людского собирания – на молебен, на торг, на казнь, на ристалище, на бунт, на демонстрацию… Не хватало здесь разве что некрополя, посмертного собрания вождей. И коммунистическая власть с энтузиазмом восполнила этот “пробел”, который вне всяких традиций, но, как ни странно, в теме. Конечно же, в воинствующе-атеистической интерпретации.

Как бы то ни было, зодческий ансамбль гармонизирует отнюдь не формальные качества и даже не временные, исторические соотношения, но идейно-художественные феномены. Поэтому минская Октябрьская площадь, некогда служившая памятнику-идее Сталина, затем десятилетия готовилась принять монумент в честь некоего юбилея “Октября”, а также подумывала о музее никогда не бывавшего здесь Ленина и прочее, так и не стала ансамблем. Как и площадь Независимости, несмотря на все усилия и реконструкции. Более того, с недавних пор перестала быть даже и собственно площадью. В то же время главный проспект белорусской столицы пока еще Ансамбль. Причем достойный, уникально выражающий тему Победы, Восстановления, Уверенности, Оптимизма. Пусть не все это в реальной жизни было столь гармонично. Но некогда об этом мечталось, а сегодня, в пору государственного самоутверждения, наполняется новым смыслом. Поэтому необходимо предельно внимательно относиться к этой теме, не фальшивя ее зодческой кичливостью, всеядностью, повсеместностью. Здесь уже недопустимы, губительны грубые усилия и вражда к свершившемуся на одном исторически-духовном дыхании и обретшем свое Место в ансамбле Истории.

Иначе недалеко, мягко говоря, и до несуразностей. Так, невесть какая сила-вражда вогнала современный безликий клин между Пирамидами (фото 5). Этому временщику никогда не быть в ансамбле Вечности, ибо она и есть гармоничная Целостность, способная безнасильно вместить Все. Это очень проникновенно чувствует Восток, породивший и воспитанный буддизмом с его принципом несвязанности ни с чем, даосизмом – с правилом недеяния, отказом не только от борьбы, но и от всяческого устремления, экспансии вообще, идеей-духом Самадхи, сверхъестественного покоя в движении, не сходя с места, то есть обретенного не в борьбе с внешними преградами, а исключительно внутренними изменениями. Наконец, синтоизма с обожествлением всего Естества, признанием божественного и в камне, ручье, ветре…

Поэтому там не говорят, не теоретизируют об ансамбле, но вдохновенно живут гармонией со Всем, что априори исключает насилие-вражду. Там не столько творят Место, сколько сливаются с Дао, безначальноконечным изменением. Так что даже самый величественный храм на поверку оказывается как бы сотканным из мириада “мельчайшестей”. И так единит, целокупляет рукотворное со Всем. Куда здесь алгебре?!

Безнадежно бессильна она и перед творениями великого Гауди, каждая деталь-ракурс творений которого сливается в единый полифоничный гимн гармонии мельчайшего в величайшем, коим неслышно звучит почитай вся анимированная им Барселона (фото 6). Кажется, выражена тысячелетняя мудрость: все есть во всем, поскольку зиждутся они отнюдь не на силе-вражде, а на вольном вверении себя друг другу. А это обусловлено не столько пространственной зависимостью, сколько духовным влечением-сопричастностью, которое проверяет разве что Время.

Этот мотив самобытно исполняет и старинное белорусское зодчество, сделавшее свой край уникальным ансамблем, преисполненным предковской традицией, “народной религией” (С. Будный). Отсюда путники встречали на “каждом шагу деревянные кресты, крестики”, что подвигало наречь этот край “страной крестов” (П. Шпилевский). Ее знаки-приметы исстари высекались на камнях, по которым и сегодня можно установить знаменательные места-события на пути легендарных походов, пребывания выдающихся личностей, народа в целом, в ансамбле культуры.

Христианство по пути из греков в варяги привнесло свою тематику, включив Литву-Беларусь в контекст более обширного ансамбля, где в унисон, но так же естественно, безнасильно соучаствуют, выказывая византийскую родословную, и болгарский солнечный Несебыр, и наш заснеженный Витебск (фото 7, 8). И не технология кладки, и не формальная схожесть, а гармония чувств задает здесь тон-тему, у которой, судя по всему, будет, вот-вот зазвучит продолжение-благовест (фото 9). И он возвестит, что наша многовековая культура в пору становления планетарного мышления-масштаба, глобализации занимает достойное место-событие в контексте мирового зодческого ансамбля. А он как никогда ранее требует спасения через кроткую и потому жизнестойкую Красоту, что ныне становится ясным без всякой поверки алгеброй.

P.S. С космических высот наша Земля действительно предстает ансамблем, целостностью, выражающей идею-мотив человеческого бытия на дарованном Месте. Вот только при ближайшем рассмотрении Красоты гармонии в нем не наблюдается, но много насилия-вражды. Так что в космическом музыкальном ансамбле, в Гармонии Сфер, которая, как считали древние греки, основана на хоральном звучании звезд-планет, мы уже-еще явно даем “петуха”.

 

 

 

 

Читайте также
23.07.2003 / просмотров: [totalcount]
Давайте попутешествуем во времени, «пробежимся» по разным уголкам Земли и пристально вглядимся в свои родные места, полюбуемся и восхитимся...
06.09.2004 / просмотров: [totalcount]
Беларусь богата великолепными пейзажами и развитыми историческими традициями садово-парковой архитектуры, что является прекрасной основой для...
06.09.2004 / просмотров: [totalcount]
180 лет назад началось строительство выдающегося памятника технической культуры Европы ХIХ в. — Августовского канала, названного так по имени...