...Силу слышу, что центростремительно жива.
А. Вознесенский
...и вижу, символ мира разбирая,
Вселенную от края и до края.
Гете
Нам впору удивляться‚ что без всякого предварительного научения и вычисления мы способны обозначить центр квадрата или круга. Будто в нас незримо работает некий измерительный инструмент-циркуль. Это действительно врожденная‚ архетипическая‚ на уровне бессознательного способность воспитана в нас неисчислимыми поколениями пращуров‚ обретавших опыт ориентации и осмысления свого бытия в мире. А главное — обретения некой первоточки‚ наиболее‚ пожалуй‚ магического образа в архитектуре и культуре в целом.
В животном мире — и там мы обнаруживаем проявление этого феномена. Так называемые приматы‚ оказывается‚ также небезразличны к Центру и периферии обжитой ими территории: самкам и их детенышам отводится центральное положение.
В поселениях “примитивного” племени бороро‚ напротив‚ Центр отводится “мужскому дому”, жилищу холостяков, месту их собраний. Вокруг — полоса необработанной земли. Дальше — заросли кустарника, сквозь которые проложены тропы к обычным семейным хижинам, окраинам.
Однако какое бы из начал — женское или мужское — ни доминировало в человеческом сообществе‚ оно разрешает проблему пространственной иерархии‚ наполняя особой значимостью Центр. В нем магией неизъяснимого магнетизма сходятся все пути-помыслы‚ и уже поэтому он наделялся качеством священного‚ сакрального.
Неспроста всемирная мифология провозглашает величие некой главенствующей точки мироздания, “пупа” земли‚ Центра‚ откуда развертывается пространство и куда оно центростремительно сжимается. Архаичные авторы Ригведы‚ например‚ описали именно такую модель Вселенной. Нашли они для нее и выразительный символ – мандалу (санскрит — “центр”). Традиционно это череда кругов и квадратов‚ попеременно вписанных друг в друга и нанизанных на центральную точку‚ откуда крестообразно‚ буквально на все четыре стороны‚ во все концы света расходятся пути-векторы. Нередко мандала откровенно изображается в виде строго концентрического плана идеального поселения с дворцом или храмом в точке схода.
Словно сговорившись‚ мыслители всех времен‚ воображавшие идеальный город, – Платон с его “Атлантидой”‚ Мор с “Утопией”‚ Кампанелла с “Городом Солнца” — добросовестно “срисовывают” мандалу. Или древнеегипетский иероглиф‚ обозначающий город-поселение, — крест в круге.
Подобным “плагиатом” испокон веку и повсеместно “грешат” и собственно архитекторы – от творцов Ангкор Вата и Теночтитлана‚ Иерусалима‚ Персеполя и прочих известных и еще только открываемых городов прошлого до градотворений современности.
Короче говоря‚ вся многотысячелетняя история архитектуры‚ градостроительства — это “эксплуатация” неистощимой магии этого самого Центра. Достаточно взглянуть на легендарный Стоунхендж‚ чтобы представить первобытное воплощение этой концентрирующей идеи, почувствовать центростремительную силу‚ пронизывающую и консолидирующую всю ойкумену‚ обжитое пространство. И чувство это сродни некоему гипнозу‚ внушению‚ непобедимой метапсихозе‚ что истолковывалось как сверхъестественное явление. Вот‚ например‚ размышление средневекового священника Аввы Дорофея:
“Представьте себе круг. Середину его — центр — и из центра исходящие радиусы, лучи. Эти радиусы, чем дальше идут от центра, тем больше расходятся и удаляются друг от друга… Положите теперь, что круг сей есть мир; самая середина круга — Бог, а прямые линии (радиусы), идущие от центра к окружности или от окружности к центру, суть пути жизни людей. И тут тоже — насколько святые входят внутрь круга к середине оного, желая приблизиться к Богу, настолько по мере вхождения они становятся ближе к Богу и друг к другу... Так разумейте и об удалении...”
Поэтому еще только приближение к центру становится своеобразным ритуалом. Это нет смысла объяснять мусульманину‚ обязанному хоть раз в жизни совершить хадж‚ благостный поход к Каабе‚ что в центре Мекки‚ а она — в центре всего исламского мира.
Сакральный мир иудея также предельно концентричен‚ о чем однозначно оговорено в Талмуде: “Существует десять степеней святости: земля Израиля святее всех земель... Города, огражденные стеной, святее ее [остальной Палестины]… Пространство внутри стены Иерусалимской святее их [городов]... Храмовая гора святее их... Святая святых (сакральное место божественного откровения в храме) святее их всех…”
Подобное встретим и у христиан‚ и у язычников‚ и у … “воинствующих атеистов”.
Иначе Красная площадь не стала бы партийно-привилегированным кладбищем и не щемился бы Дворец съездов в “пространство внутри стены” Московского Кремля‚ к религиозно-монаршим святыням‚ а они‚ как выяснилось‚ не заняли бы место былых языческих святынь.
Иначе также не расчистили бы в историческом ядре Минска огромную площадь и не назвали бы ее Центральной и не возвели бы в самом центре ее памятник “вождю всех народов”. Его восставила‚ по сути‚ та же центростремительная сила‚ которая в радости и горе народном подхватывает горожан и соединяет их духом со-в-местности даже в малых городах.
Для этого и расступается площадью пространство в Центре‚ а сам он ассоциируется с гарантом стабильности‚ сплочения духовных и физических сил сообщества‚ а также справедливости и законности.
В этой связи все улицы древнегреческого полиса вели на Агору‚ центральную площадь-вместилище демократического действа. То же наблюдалось и в славянских городах, управляемых народным вече. Решение‚ принятое в Центре, понималось наилучшим‚ окончательным. Отсюда “центр” принимается и в лексикон политики‚ администрирования в качестве “последней инстанции”. И именно центр города освящает всякую власть‚ которая по определению должна стабилизировать и упорядочивать. И чем больше территорий охватывается этой властью‚ тем выразительнее должна быть представлена центростремительная сила.
Вот почему все прославленные дороги античности некогда вели в Рим‚ к подножию Капитолия. Примечательно‚ что римляне‚ как‚ впрочем‚ и другие правители великих государств-империй прошлого‚ делали все возможное‚ дабы их магистрали‚ ведущие в Центр‚ были не только прочны и обустроены по высшему разряду‚ но и фанатично прямолинейны. Так центростремительная сила выказывалась наиболее ярко‚ зримо‚ неколебимо.
Вот почему обширнейшая держава инков была даже распланирована по концентрическому принципу — четыре тысячекилометровых магистральных каменных шоссе (и это при отсутствии колесного транспорта!) устремлялись из дальних провинций к столичному городу Куско. А ему‚ дабы подтвердить свое истинно центральное положение‚ пришлось забраться в горы чуть ли не на заоблачную высоту. Кстати‚ сама империя называлась соответствующим образом – Тауантинсуйу‚ или Соединенные вместе четыре конца света.
Вот почему эта же центростремительная сила водила рукой Петра Великого‚ самолично под линейку проводившего основные “прашпекты” своей новой столицы. Они как бы верстали тропы и проселки обширных просторов и концентрировали их на вожделенной цели – на здании Адмиралтейства‚ олицетворявшем главную идею энергичного прорыва в Европу и обретения в ней центрального положения-влияния. Отсюда город Петра обрел столь мощно выраженный Центр‚ но стал столь эксцентричным ко всей стране.
А вот Минск был прямо-таки обречен стать белорусской столицей‚ стольным градом‚ во многом благодаря своему центральному положению‚ делавшему почти осязаемыми силы концентрации территории и культуры. Отсюда “пространство внутри стены” его “святее” всего вне “стен”. Хотя стен как таковых уже давным-давно нет. Более того‚ современный центр Минска‚ вытянутый проспектом Скорины‚ несет яркую печать тех времен‚ когда Беларусь подвергалась внешним центростремительным силам‚ беспрекословно действующим “от Москвы до самых до окраин”.
Как бы то ни было‚ магия столичного Центра и накапливается‚ и отражается в областных центрах и далее — в центрах районов‚ последовательно собирающих всю страну-округу. Если сравнить составляющие этой иерархии‚ вспоминается замечание Томаса Мора в отношении градостроительного принципа его “Утопии”: “Кто узнает об одном из городов, узнает обо всех, так как они вообще похожи друг на друга”. Так и у нас — относительно большая и благоустроенная площадь‚ которую до сих пор как бы стережет знакомое с детства изваяние‚ неизменно смотрящее поверх людских голов-судеб. И только количество слоев серебряной краски‚ как годовые кольца древа‚ могут выдать‚ что оно здесь давно (фото 1).
…Итак‚ хотим того или нет‚ но, даже далекие от мысли о Боге и политике‚ мы находимся и находим все в мире относительно некоего Центра. Именно за ним мы особым образом следим-приводим в порядок‚ когда готовимся к некоему событию‚ ждем встречи гостей. Потому как всякий гость-пришелец непременно стремится в Центр‚ ибо только со “взятием” его чувствуется‚ что был “здесь”‚ был точно в Точке. Как стрелок истое удовлетворение получает‚ попадая в “яблочко”‚ так и турист-паломник жаждет оказаться в самой сердцевине города. Но вот незадача: ее уже по праву назначенных святынь заняли храмы-дворцы да столпы-монументы для верующих и неверующих (фото 2. Ватикан). И не допускают они лишь бы кого в “святая святых”‚ абсолютный Центр. Дозволяют разве что сфотографироваться вместе. Пусть хоть этим довольствуется молодежь‚ которая особо охотно стремится к основанию центродержащей святыни (фото 3. Краков). Здесь‚ скажем‚ под сенью Александрийского столпа‚ как бы заряжаешься магией “символа мира”‚ необходимой для самоутверждения‚ для усмотрения его и в себе самом. Смотришь на таких просветленных “неофитов” и видишь силу… (фото 4. Санкт-Петербург).
Центр возвышает, дисциплинирует‚ облагораживает‚ тогда как периферия‚ разумея и об удалении‚ расслабляет‚ расхолаживает‚ подвигает к вольнице. Не зря же окраины огромных городов‚ где ослабевала стабилизирующая сила‚ традиционно становились пристанищем преступности‚ разврата‚ беззакония во нравах и хаоса в планировке-образах. Явление это стало недопустимо угрожающим с появлением городов-агломераций с размытыми центрами‚ влияние которых застревало еще на дальних подступах к окраинам. В ответ родилась-прижилась идея городских “подцентров”‚ центров отдельных районов. Они стали своеобразными передаточными звеньями между самыми мелкими капиллярами города и его сердцем-ядром. Правда‚ их состав везде практически одинаков‚ да и композиционные принципы стереотипны. Главное‚ чтобы они не давали ошибиться в определении Центра‚ а о своей магии он уж позаботится сам.
…Мы будем мучиться‚ проклинать свою нелегкую долю жития в беспокойном Центре‚ слушая чуть ли не целые сутки его специфический шум – силу‚ что стремительностью обречена. Однако не поспешим расстаться с ним как с собственным достоинством-привилегией. В Центре жить-работать престижно‚ а особенно престижно проектировать-строить. Но и ответственно тоже. Нередко‚ забывая про это‚ архитектор алчет реализовать себя именно в Центре‚ магия которого будирует амбиции‚ гипнотизирует заведомой значимостью-ценностью.
Коммерция-торговля вообще зачарована Центром. Алчно рыщет в поисках своей ниши. Готова врыться в землю — самую дорогую‚ но и самую доходную. Ведь принадлежность ей заряжает магией‚ которая в умелых руках оборачивается серьезной наценкой-доходом.
Немало‚ по справедливости говоря‚ похвальных случаев‚ когда такое нашествие оживляет‚ делает притягательной‚ достойной и даже соблазнительной былую почти безлюдную‚ хотя и центральную “глушь” (фото 5).
Однако все чаще доходит до беспредела всяческих приделов. Центростремительная сила‚ что прибылью жива‚ провоцирует покушение на архитектурные авторитеты‚ фактически памятники-достояние‚ не вина‚ но беда которых состоит в том‚ что они принадлежат Центру‚ некогда создавали его (фото 6‚ 7). Становится страшно за “Лангбарда” и других истых и исконных хозяев Центра Минска. Но патриархи пока безропотно терпят. Интересно‚ что бы подумали древние‚ узнай-увидь они‚ как прямо под “пупом” их страны идет торг иноземным ширпотребом-поделками и откровенными подделками?..
Обращение здесь к мировосприятию древних не случайно‚ потому как город — субстанция вполне органическая‚ живая и‚ более того‚ духовная. Иначе бы мы не говорили о нем “молодой”‚ “старый” и даже “мертвый”‚ “воскресший”‚ “цветущий”‚ “вдохновляющий”… Например‚ Париж (понятно‚ не окраины его) назван Хемингуэем праздником‚ который всегда с нами. А праздник – это традиция‚ которая силой времени-памяти жива. И сила эта опять- таки центростремительна‚ заботлива о своем историческом ядре-сердце. В центре Парижа входы в метро еще надо поискать – настолько они скромны‚ тактичны‚ застенчивы. А у нас элементы подземки занимают место‚ достойное приличного памятника. Впрочем‚ эти “доты” тоже самобытные памятники… силы‚ у которой бессильный виноват (фото 8).
Аккумулируя магию прошлых поколений‚ Центр становится бесценным духовным наследием. И крайне осторожно и разборчиво допускает новодел‚ который поделом нередко болезненно и длительно приживается. А то и вовсе отторгается‚ хотя к нему как бы и привыкают-оправдывают. Но можно ли привыкнуть-смириться с тем‚ что произошло с красивейшим перекрестком минского Центра‚ признанного международного архитектурного шедевра? Широким ли проспектом шагаю? (фото 9). Чью‚ интересно‚ слабость вижу?..
Архитектор в такой ситуации призван быть и “терапевтом”‚ и “хирургом”‚ а главное – психологом. Ибо сносит-выстраивает он не столько здания‚ сколько душу города-горожан многих поколений. В старину‚ кстати‚ “строить душу” означало исполнять нечто с заведомо и бескорыстно добрыми‚ честными намерениями‚ что предполагает культ личности‚ но не‚ скажем‚ автомобиля‚ паркинги для которого готовы поглотить наши с вами парки.
Так что “не навреди” — принцип и архитектора. Причем тонко чувствующего подсказку Центра: “не к месту” и его вопрошание “самого-самого”‚ что вовсе не означает сугубо внешние примечательности и экстравагантность. Центр встречает-принимает не по “одежке” — только формой магию не возыметь. Нужна‚ как говорится‚ Идея-Дух. Необходима внутренняя сила‚ согласная “символу мира”. Тогда и‚ казалось бы‚ несуразность‚ то‚ что “не может быть”‚ сбывается и живет‚ набирая свои магические силы и множа их у Центра.