Постоянный ведущий рубрики “Тет-а-тет с Мастером” Игорь Морозов отметил свой 50-летний юбилей. Огромного ему счастья — в творчестве и жизни — и понимания — друзей, коллег, студентов, сыновей. Сегодня Игорь Вячеславович предлагает нам тет-а-тет с самим собой, или, точнее, — “Наедине со всеми”.
Кандидат архитектуры‚ доктор культурологии‚ профессор‚ лауреат Государственной премии Республики Беларусь‚ первый проректор Института парламентаризма и предпринимательства, профессор архитектурного факультета БНТУ.
Редактор отдела архитектуры журнала “Архитектура и строительство”.
Архитектор многих памятников в Беларуси и за рубежом.
Лауреат республиканских и международных конкурсов.
Автор многочисленных статей и книг: “Планета дорог” (Минск‚ 1992)‚ “Таинственным путем Гермеса” (Минск, 1994)‚ “Ты откуда и куда” (Минск, 1998)‚ “Архитектурная герменевтика” (Минск, 1999)‚ “Основы культурологии. Архетипы культуры”
(Минск, 2001).
Сколько помню себя в творчестве‚ столько хотел понять его исконные тайны.
На первых порах казалось одно — понять каждого творца чрезвычайно трудно. Если это вообще возможно. Потому как душа человека — потемки‚ душа художника-поэта — вообще тьма-тьмущая. И в этой не разгадываемой потаенности запрятано божественное начало. Потому‚ наверное‚ мы так и говорим о талантах-умельцах: дар Божий. Ведь и Он‚ согласно всем верованиям‚ — Творец. И‚ очевидно‚ хочет‚ чтобы и Его‚ его замысел-промысел мы поняли‚ раз наградил нас способностью к философии‚ искусству. А сегодня хочет этого‚ пожалуй‚ как никогда раньше. Убедившись‚ что мы не понимаем‚ не можем‚ не хотим‚ разучились понимать самое главное — Человека. Отсюда все наши несчастья‚ беды и провалы‚ в том числе и в Архитектуре. Однако‚ оставшись наедине со всеми ими, нам попросту не остается ничего другого‚ как понять…
И только теперь по-настоящему понимаю‚ отчего на этюднике‚ подаренном отцом мне‚ еще школьнику‚ я выжег надпись‚ существующую до сих пор: “Если не понимают меня‚ я понимаю их”.
И только ныне я понимаю‚ что одиночество художника — это и плод его непонимания другими‚ и еще только завязь его новых свершений. Поскольку одиночество есть свобода от толпы‚ от стереотипов‚ всяческой массовости вообще. Правда‚ чреватая одиночеством непонимания. Не всякий рискнет-выдержит этот путь. Путь не преследователя‚ но первопроходца.
“Но, увы, это неотразимая истина, что чем более поэт становится поэтом, чем более изображает он чувства, знакомые одним поэтам, тем заметней уменьшается круг обступившей его толпы и наконец так становится тесен, что он может перечесть по пальцам всех своих истинных ценителей” (Н. Гоголь).
В тесном кругу‚ точнее‚ в двух сверстанных вместе цилиндрах своего Дома долгие годы был заточен непониманием великий зодчий Константин Мельников. Отчаяние сменяется пониманием: “Я один‚ но не одинок: укрытому от шума миллионного города открываются внутренние просторы человека”.
Следовательно‚ Мастер не одинок‚ он наедине со всеми. Со всеми своими переживаниями и мечтами‚ несмотря на возраст и груз забвения. Словом‚ наедине с Собой‚ что уже вполне достаточно для плодотворного диалога. Ведь и “тот” и “другой” обладают “чувством‚ знакомым одним поэтам”: “Чудное изящество излучает Великое Искусство Архитектуры‚ золотыми ключами открывается дивная тайна его очарования‚ но в последнее время увлеклись иной красотой — совершенством точных расчетов — и в погоне за новыми ключами обронили из тех прежних самый из них секретный”.
Редко кто не обронил его и удосужился открыть-понять нечто собственное и сокровенное. Среди них‚ естественно‚ Антонио Гауди. И конечно же‚ Фридрих Хундертвассер: “Функциональная архитектура оказалась неверным путем, точно так же, как в живописи линейка. Мы приближаемся огромными шагами к непрактичной, ненужной и, наконец, неблагоустроенной архитектуре”.
Примечательно‚ что это утверждал творец‚ не имеющий “специального образования”. Более того‚ прозванный “городским сумасшедшим”. А ныне в “нормальной” Вене всех туристов непременно везут к столь же “сумасшедшему” Дому Хундертвассера. Он наедине со всеми. Со всеми памятниками и новациями зодчества‚ со всеми посетителями‚ затравленными бессовестным функционализмом. Я не встретил ни одной одинаковой ступеньки в этом Доме. Они не столько для того‚ чтобы по ним ступать‚ сколько распознавать‚ выделять‚ удивляться и радоваться: я понял! Понял‚ что Дом — не убежище‚ не укрытие‚ не здание-сооружение‚ не “машина для жилья”‚ но душевное откровение‚ материализация понимания человеком мира и себя в нем…
И у меня был свой Дом.
Проект международного конкурса в Париже “Жилище будущего”. В прошлом веке‚ тысячелетии‚ более двадцати лет назад, — когда мы‚ зашоренные‚ загипнотизированные посулами и “победами” рационализма‚ еще только начинали понимать проблему экологии‚ личности‚ Человека-в-Мире…
И вот — наш проект. Сооружения как такового нет вовсе. Только собрание символов‚ которые олицетворяют Дом — крыльцо‚ окно‚ дверь‚ дымовая труба. Здесь же гнездо аистов — аллегория человеческого счастья и мира в Доме. Главное‚ эта квазипостройка словно выросла из природного естества и составляет с его раздольем органическое целое… Все формальные награды за эту работу для меня не шли ни в какое сравнение с сообщением в прессе‚ что она особенно понравилась знаменитому зодчему из Японии Кензо Танге. Значит‚ меня поняли и я понимаем. Счастье? На какое-то время. Потому как были и другие дома-проекты‚ и не только виртуальные. Выше гонорара я ценил признание заказчика‚ что он с моей помощью стал обладателем уникального и в то же время понятного ему жилища.
Вот тогда-то я почувствовал‚ что затронул-понял нечто глубинное‚ универсальное не только в архитектуре‚ но в бытии-творчестве человека вообще. Оставшись наедине со всеми этими чувствами‚ я убедился: Красоту действительно не описать алгеброй. Потому как она по сути своей бескорыстна и в ценностных категориях лишь чахнет и гибнет. Для этого достаточно взять этюдник и выйти-уйти от толпы с ее усредненным пониманием‚ чтобы наедине со всеми открыто-таинственными проявлениями Природы испытать счастье приобщения к предвечному‚ неизбывному и‚ следовательно‚ многозначительному‚ Человеческому. И в таком понимании я далеко не одинок.
“В самом деле: вид звездного небосвода, бурного океана, цепи гор, покрытых вечными льдами, африканская пальма, качающаяся в пустыне, английский дуб, отражающийся в озере, — все наиболее величественные картины природы, как и изящнейшие ее произведения, точно так же сначала не будят в уме никакой мысли о пользе, вызывают в первую минуту лишь совершенно бескорыстные мысли; между тем в них есть полезность, но на первый взгляд она не видна и только позднее открывается размышлению” (П. Чаадаев).
Да‚ мы научились считать-пересчитывать‚ строить-перестраивать‚ покупать-перепродавать‚ ровнять- выравнивать‚ но понимать‚ чувствовать‚ как ни странно‚ стали меньше. Особенно‚ что касается понимания беззвучного монолога Архитектуры. А все потому‚ что мы не знаем‚ не чувствуем ее языка‚ который есть‚ причем не как метафора‚ а как средство общения‚ залог хоть какого-то понимания ее творений в прошлом‚ в других культурах.
В пору моды на исчисление всего и вся я также увлекся кибернетикой‚ исчисляемостью‚ объективизацией в архитектуре. Даже кандидатскую диссертацию написал-защитил на эту тему‚ где в итоге все же констатировал‚ оставшись наедине со всеми своими амбициями и сомнениями: нет и не может быть универсального алгоритма или типового закона Красоты.
Эта откровение послужило пониманию: надо понять само понимание Архитектуры. Что она говорит-недоговаривает нам на своем самобытном наречии. В результате — докторская (не хочу называть ее диссертацией‚ ибо стиль ее написания сродни философскому эссе‚ а содержание — не столько научному трактату‚ сколько душевному откровению). С непонятным и сегодня названием — “Архитектурная герменевтика”. А “попросту” — искусство понимания и интерпретации отдельного произведения и Зодчества‚ весь мир артефактов в качестве самобытного текста. Попытался разобраться в грамматике и стилистике языка Архитектуры. Мало того‚ вся эволюция Архитектуры предстала передо мной также в виде увлекательного текста-эпопеи‚ имеющего свое начало‚ продолжение‚ обозначенное как современность‚ и вполне прочитываемое‚ интригующее продолжение‚ будущее. И я понял даже себя‚ свои искания в этом Тексте. Счастье. Порой‚ однако‚ с неприятными открытиями.
Припоминаю один из своих первых конкурсов — на обелиск “Минск — город-герой”. Концепция такова. Росток новой жизни стремительно устремляется ввысь из опаленных огнем руин — пластического отображения знаменательных сюжетов в военной летописи города. На переднем плане — скульптурная композиция “Минчане” — семья‚ представители трех поколений: военного‚ восстанавливающего город и олицетворяющего его порыв в будущее — озорной и дотошный пацан-мальчишка.
И — победа! Присужденная не кем-нибудь‚ а З. Азгуром‚ Г. Заборским… Об этом оповестили газеты‚ поместив и фото нашей работы. Даже премию по тем временам немалую получили. Не успели ее потратить, как узнали‚ что завершается второй‚ заказной тур этого конкурса‚ о котором нас даже в известность не поставили. А вот идею — как бы это помягче сказать? — позаимствовали без спроса‚ хотя и выхолостили порядочно…
Что ж, и это надо понимать‚ попытаться понять. Тем более‚ что случай-то не одиночный — типичный‚ приучающий…
Но удивления не удалось-таки избежать. Через несколько лет на всесоюзном конкурсе по монументу Победы на Поклонной горе в московском Манеже я увидел наш минский Росток под чужим шифром. Сначала глазам не поверил. Один к одному…
Сегодня уже вполне спокойно узнаю о “новом” предложении развития обелиска. Понятно: однажды украв… Или о конкурсе на мемориальный парк “Тростенец”. Читаю условия‚ которые более походят на пояснительную записку готовому проекту и которые выдали за полтора месяца до окончания срока подачи материалов‚ — трафаретное‚ чиновничье жюри‚ бешеные многотысячные в у.е. премии‚ никаких гарантий авторских прав… Короче‚ что тут понимать: некоему‚ причем‚ официальному коллективу‚ уже достаточно поработавшему по этой теме‚ не хватает или идей‚ или легитимности для реализации своего проекта‚ или денег из бюджета‚ а‚ может‚ всего вместе…
Мы же привезли в Москву‚ конечно‚ другую работу — “Салют Победы”. Наш размерами небольшой‚ как того и требовало условие конкурса, макет‚ можно сказать‚ остался наедине со всеми гигантами-изваяниями Церетели‚ Клыкова‚ буквально подпирающими ныне сгоревший потолок Манежа. И здесь все понятно‚ хотя пониманию противится. Тем более что читая центральную прессу‚ убеждаемся: нас нашли за этим громадьем‚ поняли…
Потом второй тур‚ третий… Наш поиск продолжался. Нет, не поиск закулисных ходов (здесь нам‚ понятно‚ ничего не светило)‚ но поиск выражения Идеи. А она с первых напоров Перестройки до знакомства с истой правдой и отношением к Войне заметно менялась. В решении появилось больше трагизма‚ боли‚ хотя и преисполненных достоинства Победителя. Родина-Мать‚ прошедшая с Мамаева кургана до Берлина и вернувшаяся в свой заметно опустевший Дом…
Все это я отнюдь не от ностальгии по прошлому‚ не о гоноре художника‚ но о том‚ что Время и Понимание находятся в своеобразной путеводной связке. Жизнь не зиждется на одной единственной Идее. И творческая мощь художника определяется тем‚ насколько он идет в ногу с ней и даже опережает. Притом‚ что любая Идея выстраивается из образов‚ накопленных многими поколениями и переданных нам‚ как по наследству. Словом‚ нам только кажется беспредельность художественного смысловыражения.
“Однако при всей беспредельности нашей творческой мощи в искусстве оно все же подчинено и здесь некоторым началам, которые тоже не нами изобретены, которые существовали ранее всего нашего творчества, которые, как все вечные истины, воздействовали на нас задолго до того, как мы их осознали” (П.Чаадаев).
Сегодня эти “начала” называют‚ вслед за Юнгом‚ архетипами‚ врожденными первосимволами. И талант мастера‚ оставшегося как бы наедине со всеми ими‚ состоит “всего лишь” в их неповторимой‚ самобытной интерпретации на художественном языке Архитектуры. И не понимают творца‚ чураются его творений не вследствие новых‚ “нечеловеческих” образов‚ а потому, что автор нашел неожиданное решение для уже виденного-перевиденного и публика попросту не готова к нему. Когда же она созреет‚ привыкнет‚ поймет‚ “революционное” покажется знакомым и даже банальным‚ скучным. От мастера начинают ждать новых “неожиданностей”‚ и только истый Мастер способен на этот творческий подвиг. Среди них Пабло Пикассо‚ сумевший несколько раз за свою долгую биографию‚ образно говоря‚ переродиться. Не переставая удивлять и радовать‚ хотя и требовать напряжения в понимании. А что стоило Ле Корбюзье отказаться от “машины для жилья”‚ охладеть к прямой линии‚ чтобы прийти к шедевру в Роншане? Важно‚ что сделано это было осознанно‚ с пониманием. И потому‚ уверен‚ в этом отречении от Идеи‚ но не в предательстве Истины, зодчий был счастлив.
Зачастую мастера умышленно идут на эпатаж‚ откровенный вызов вкусам и канонам. Но кто в них “бросит камень”? Разве что тот‚ кто без “греха”. Без внутренней настроенности предстать наедине со всеми‚ дабы продвинуть их понимание самих же себя. То есть сделать‚ по большому счету‚ счастливее.
Всецело это относится и к Сальвадору Дали‚ к его скандальным выходкам и творениям. Но сегодня уже мало кого шокируют гиперяйца‚ водруженные на его Доме. В них особый смысл‚ требующий соответствующего понимания. Не столько форма‚ сколько символ‚ который‚ по определению‚ уводит мысль к сокровенным тайнам Начала и Жизни. А это категории отнюдь не пространственные‚ а временные. Ибо все боится времени‚ а оно боится Пирамид. И просто трепещет перед архетипами‚ для которых сами Пирамиды — неокрепшие подростки.
Словом‚ архетипы — звенья неразрывной цепи в творчестве всех поколений. Потянешь за одно‚ придут в движение-понимание все остальные‚ раскрывая мир архитектуры во всем его многотысячелетнем исполнении.
“Все события мира должны быть так тесно связаны между собою и цепляться одно за другое, как кольца в цепи. Если одно кольцо будет вырвано, то цепь разрывается… Связь эта должна заключаться в одной общей мысли: в одной неразрывной истории человечества, перед которою и государства и события — временные формы и образы!” (Н. Гоголь).
Я испытал если не счастье‚ то вдохновляющее удовлетворение‚ когда понял это. Когда удалось благодаря этому пониманию‚ как перископу‚ рассмотреть из окопа штампов и стереотипов нечто оригинальное‚ перспективное. Однако я прекрасно понимал‚ что на всеобщее понимание рассчитывать не придется. И остался наедине со всеми. Со всеми своими официальными и неофициальными оппонентами. Их‚ доброжелательных и понимающих, случайно(?) посчастливилось встретить среди… философов‚ культурологов Санкт-Петербурга, куда я приехал со своей докторской диссертацией. О последних я тогда имел смутное представление. Но они убедили: это “их” работа. При успешной защите я стану первым доктором культурологии в Беларуси‚ а как выходец из Архитектуры — единственным и в СНГ… Короче‚ уговорили. Хотя Архитектуре не изменил ни духом‚ ни делом. Скорее наоборот‚ попробовал как бы издалека‚ со стороны‚ наедине со всеми ее загадками посмотреть-понять прекрасные черты этой (по-прежнему!) незнакомки.
Видимо‚ прав поэт: “большое видится на расстояньи”. И не случайно я часто цитирую мыслителей‚ поэтов‚ не имеющих “специального образования”. Им‚ свободным от школярства и наших трафаретов‚ из свободно-художественного далека многое виднее и понятнее. Как ни странно‚ но они для нас лучшие критики. Ведь нередко закоснелые знания только претят живому пониманию. Чувству поэтики‚ которое даже “специальному образованию”‚ дипломированному архитектору помогает подняться до Поэзии:
Один на один со вселенной,
Один против ветра и льдин.
Конечно, мы вместе со всеми,
И все же один на один.
А. Вознесенский
Словно речь идет о Сфинксе‚ охраняющем от Времени Пирамиды. Его отчужденный для насущности взгляд видит исторический Путь‚ соединяющий бездонное прошлое и бескрайнее предстоящее. Величие этого Пути и свою мгновенно-вечную причастность к нему обостренно понимаешь-чувствуешь в собственные юбилеи.
Путь мой коротко-длинный
Яблоневый цвет —
пух тополиный.
Путь мой длинно-короткий
Полярная ночь —
ветерок кроткий.
Коль уж мы говорим об Архитектуре‚ то‚ действительно‚ не обойтись‚ как некогда считал один из архитектурных революционеров — Леру‚ без экзальтации. А как обойтись хоть без толики ее на лекциях со студентами‚ оставшись наедине со всеми ими‚ вдосталь повидавшими‚ вполне грамотными‚ многое понимающими и без слов? Как без вдохновения в “очевидном” обнаружить мистическое‚ а в‚ казалось бы‚ окончательно непонятном вытаить “простое”?
“Слог профессора должен быть увлекательный, огненный. Он должен в высочайшей степени овладеть вниманием слушателей. Если хоть один из них может предаться во время лекции посторонним мыслям, то вся вина падает на профессора: он не умел быть так занимателен, чтобы покорить своей воле даже мысли слушателей” (Н. Гоголь).
Наибольшее удовлетворение от своих занятий со студентами‚ будь то архитекторы‚ философы‚ экономисты‚ я испытываю‚ когда после занятий меня буквально хватают за рукав с просьбой сказать о смысле жизни или что-то в этом роде. Значит‚ тешу я сам себя‚ мне довелось нечто понять существенное. А мое Время проходит не бесследно. Если понимают меня…
То же и наедине со своими сыновьями-потомками. В восторге‚ счастлив‚ когда на мою шутку-прикол они остроумно платят той же монетой. Я понимаю их…