В древности человек, чтобы обезопасить себя и свою семью, использовал различные защитные знаки (“абярэгi”), надеясь на то, что они помогут отвести всякого рода невзгоды и напасти. Еще существовала целая система различных регламентов и запретов, сопровождавших жизнь людей, – того, что ни в коем случае не должен был делать человек, дабы не нарушать гармонии Мира. Особенно впечатляют регламенты, касавшиеся земли. Сегодня может показаться странным, но считалось, что нельзя бить по земле плетью, пугой, колом, хворостиной. Нельзя было землю ковырять ногой. В холодную пору, от Покрова до Радуницы, нельзя было производить работы с землей, например пахать. Дело в том, что в соответствии с бытовавшими мифологическими представлениями земля ассоциировалась с живым существом, несущим в себе женское начало. И привычный в белорусском фольклоре оборот “мацізямля” – это не просто эффектное словосочетание. “Зямля святая, яна наша маці, яна нас жывых корміць, а па смерці да сябе прыхіляе” [1] – в этих словах проявляется и уважение к ней, и любовь, и, безусловно, ответственность за нее.
Такая возвышенность неслучайна. Ведь даже количество людей, проживающих в населенных пунктах, да и сама система расселения определялись количеством удобных для обработки земель, качеством почв. Именно это объясняет, например, наличие на севере Беларуси множества небольших по размерам деревень. А на Полесье все наоборот – количество деревень намного меньше, но зато все они многолюдные. Размеры собственного земельного надела определяли благосостояние и социальный статус семьи. Границы земельных наделов всегда представлялись как важнейшие сакральные символы.
Поэтому в строительной культуре белорусов земля также становилась важнейшим материалом, причем наполненным высоким духовным содержанием, с помощью которого человек формировал среду жизнедеятельности. Аспектов проявления особого отношения народных строителей к земле, ее поверхности немало. Но можно отметить, что изменение рельефа для оптимального размещения построек в деревнях делали редко, и оно было минимальным. Предпочитали выбрать более удобный участок, а при незначительных перепадах рельефа проблемы, возникающие при строительстве на склонах (необходимо было создать горизонтальную поверхность для укладки нижнего венца), достаточно просто решались при помощи фундаментов. Но в любой ситуации при размещении построек старались не только лучше ориентировать их по странам света, но и обеспечить постановку строений таким образом, чтобы их стены на участке с перепадом рельефа не препятствовали естественному отводу атмосферных осадков и талых вод. Именно благодаря этому застройка сельских населенных мест и сегодня продолжает сохранять целостность природных комплексов и среды, создаваемой человеком для жизнедеятельности.
В городах же, особенно в условиях высокоплотной застройки центральной части, рельеф территории меняли более решительно. Делали террасирование участков, причем не только для возведения крупных зданий, но и для размещения обычных дворов и огородов. Исторические города Беларуси во многом являются подтверждением этой традиции.
Например, до сих пор идут споры о том, потерял чтолибо Минск в результате уничтожения основного элемента своего исторического центра – Замчища – или существенной потери не произошло. Эти споры носят уже, по существу, риторический характер. Сегодня всем понятно, что столица европейского государства, насчитывающая тысячу лет истории, обязана продемонстрировать свое прошлое, отраженное и закрепленное в памятниках истории и культуры. Пусть это будут всегонавсего руины, но руины священные, столь выгодно отличающие Европу от Нового Света. Часто всякого рода рассуждениями стараются, в той или иной степени, хотя и с некоторыми сожалениями, оправдать сложившуюся в Минске ситуацию. Подумаешь, убрали кучку земли на берегу Свислочи, зато сколько проблем решили!
Чтобы понять, воочию увидеть степень утраты, представить себе материальные и эмоциональные стороны потери, можно отправиться в один из районных центров Минской области – Копыль. Этот симпатичный, уютный, приятно принарядившийся за последние десятилетия городок, конечно же, несравним со столицей республики масштабами и значимостью. Но в его центральной части сохранилось именно то, что столь необдуманно когдато потерял Минск – Замчище (рис. 1).
Из белорусских городов, которые попали на страницы летописей, Копыль упоминается одним из последних. Лишь в 1274 г. найдено первое о нем сообщение, но, по мнению историков и археологов, он гораздо старше [2]. Когдато этот город играл весьма важную роль – вплоть до столицы удельного княжества. “Замок”, “Замковая гора”, “Замчище” – эти названия знакомы жителям многих старых белорусских городов. Но только в Копыле исторический ландшафт сложился таким образом, что сегодня, находясь в центре города, есть возможность увидеть Замчище полностью, целиком, причем с возвышенных точек, что заметно усиливает восприятие объемных форм. Замковая гора – не просто земляная насыпь, а очень четко сформированный объем, с резко обозначенными крутыми скатами (хотя, конечно же, эти скаты существенно оплыли за века, да и от когдато глубоких рвов заметны только их следы). Но и теперь крутизна скатов составляет от 40 до 60 градусов (рис. 2). Солнце же, обеспечивая в течение дня различную их освещенность, выразительно и эффектно выявляет объемность этой формы (рис. 3).
Насыпь располагается, как и положено в строительной культуре древних славян, у слияния двух рек: Мажи и Каменки. Площадь детинца – 0,6 га, высота насыпи – 11–12 м. Считается, что Замчище – подправленный строителями ледниковый останец [3] довольно правильного эллипсоподобного плана (60х100 м). Площадка городища имеет чашеобразную форму, плавно понижающуюся к центру благодаря остаткам валов, на которых когдато стояли стены и башни. Так, с северовосточной стороны, т.е. со стороны самого опасного участка обороны, вал на Замковой горе сохранился на высоту до 2, 5 м (рис. 4). Именно в этом месте в виде вьющейся тропинки мы наблюдаем следы основной дороги, которая когдато вела к замковым воротам (рис. 5).
Возвышенный массив Замчища с четко выраженными склонами продолжает оставаться важнейшим композиционным акцентом города. Территория современного центра Копыля – Центральная площадь, окружающие кварталы и улицы активно начали развиваться только с XVI в. Взаимодействие застройки города и замка очень разнообразно, визуальные связи неординарны, а с другой стороны, очень просты (рис. 6). Понижение долины реки предоставило прекрасную возможность для формирования разных планов застройки, удобного ее обзора. Сейчас сложилась ситуация, при которой насыпь Замковой горы и ее крутые склоны во многом смягчают жесткость достаточно простых (даже для окраинного микрорайона) решений, навязанных центру города в 1970е годы. Поэтому земляная насыпь, не имеющая уже давно абсолютно никакого практического значения, попрежнему любима всеми. Каждый гость города, каждый копылянин, приехавший ненадолго в родные места, обязательно приходит на Замчище.
В 1999 г. над родничком (высокоминерализированная вода с лечебными свойствами), который бьет из Замковой горы, поставлена и освящена капличка, а рядом оборудовано место для набора воды. Получился лирический, овеянный легендами и преданиями, современно оформленный уголок (рис. 7). Проходящая рядом дорожка приводит к теперешней Замковой улице – это тоже страничка истории Копыля. Современная архитектура Копыля, сохраняя традиции строительства на крутом рельефе (рис. 8), используя неординарность ландшафтной ситуации, все более сдвигается в сторону формирования выразительных, пластически развитых решений (рис. 9, 10).
А вообще для истории Беларуси Копыль – место особое. О древности его говорят и группы славянских курганов, разбросанных сейчас по окрестностям города, а то и уцелевших в самом городе (рис. 11,12).
Правда, объектов архитектуры, которые воочию могли бы свидетельствовать о тысячелетнем пути города, нет. Сегодня самое древнее здание – СвятоВознесенская церковь, построенная в 1866 г. в типичном для того времени эклектичном стиле из бутового камня с оштукатуренными и побеленными деталями (рис. 13). А ведь вторая половина ХІХ в. – не столь уж удаленные времена. Уцелел ряд типичных торговых строений конца ХІХ – начала ХХ в. на Центральной, некогда Рыночной площади. Хотя при реконструкции этих зданий использовались не бесспорные решения, все же удалось воссоздать специфику и масштабность торговой части небольшого белорусского городка (рис. 14, 15). Но главное – здесь сохранилось Замчище.
Одно из народных преданий, рассказывая об истории возникновения Копыля, свидетельствует: “Капыль цягнуўся на пятнаццаць вёрст” [5]. Это, конечно же, преувеличение, но, как подобает старинным городам, в его окрестностях находится деревня Старый Копыль – на самом водоразделе, у истоков рек, образующих затем Неман и выводящих к Балтийскому морю (один из возможных вариантов пути из “варяг в греки”). И тут уж невольно вспоминаешь те “пятнаццаць вёрст”.
А вообще в народе легендарных сведений о копыльском Замчище бытует очень много. Его земляная насыпь является тем элементом, который своим наличием подтверждает каждую из легенд и преданий, даже самую фантастическую. И именно это наделяет ее непреходящей ценностью, показывая даже самым большим скептикам, что же всетаки потерял Минск, уничтожив такую же, но еще гораздо более величественную земляную насыпь. Минский замок также был возвышением на низине и когдато хорошо просматривался с возвышенных территорий Троицкой горы, Троицкого предместья, Верхнего рынка. Причем земляная насыпь удачно располагалась в центре крупного города – главного города губернии, потом столицы Беларуси.
В практике формирования городской застройки, особенно на начальном периоде освоения ландшафтов (это характерно и для Беларуси), все основывалось на использовании и приспособлении их прежде всего для целей обороны: покруче склоны, поглубже рвы и овраги, наличие водных преград и т.д. Ни о какой регулярности планировки центральной части древнего города речи не шло, так как очертание в плане детинца – укрепленного замка могло быть практически любым (округлым, овальным и т.д.). Главное – неприступность, создание как можно более сложных условий для действий неприятеля. Для будущего города выбирался такой участок земли, где эти трудности создать было проще. Ближайшие улицы обычно повторяли очертания замковой возвышенности, насколько это позволяло наличие свободной, не стесненной какимито ни было преградами (река, болото и др.) территории. Приходилось учитывать и такой фактор, как уклоны рельефа городской территории. Несовершенство транспортных средств и покрытий мостовых требовало как можно более пологого уклона, так как груженая телега не могла преодолеть крутые склоны. Поэтому трассировка улиц в целях обеспечения удобного проезда становилась основой для появления криволинейных улиц, переулков, тупиков и, в целом, нерегулярной планировки.
Город располагал значительными людскими и материальными ресурсами и в состоянии был сделать то, что не под силу одной крестьянской семье. Поэтому в городской среде, в отличие от села, традицией становилось умение активного вмешательства в рельеф с целью оптимального использования даже самых сложных его участков. Со временем трассировка улиц закреплялась границами земельных участков, которые находились в частной собственности горожан. Но если на характер использования участков горожанами, в том числе и для строительных целей, магистраты могли влиять, то они не имели юридического права вмешиваться в то, что происходило в так называемых “юрисдиках” (участках, принадлежавших королю, князьям, монастырям). А эти участки, как правило, находились в центральной части города, владели хозяева ими с очень давних времен, что содействовало формированию стабильности градостроительной ситуации. В конечном итоге нерегулярность застройки, криволинейность улиц, наличие переулков продолжали существовать веками и становились характерной особенностью древнего города. Топонимика закрепляла за отдельными участками городской территории определенные исторические названия. Все это и создавало особый, не повторявшийся в других городах, местный колорит, основой неповторимого своеобразия которого были традиции отношения к земле, что присуще всем древним белорусским городам.
С этой точки зрения снос минского Замчища вполне, кстати, укладывается в традиции активного изменения поверхности земли при формировании городской застройки. Другое дело, что когда он осуществлялся, представление о духовных ценностях трактовалось весьма специфически. Поэтому решения, приемлемые при формировании рядовых градостроительных образований на свободных территориях, были трансполированы на территорию уникальную, обладающую мощнейшим культурологическим потенциалом.
В связи с этим анализ традиций отношения к земле в строительной культуре белорусов позволяет сделать следующие выводы:
1. В сельском строительстве традиционно стремление к минимальному изменению поверхности земли. Во многом это может быть связано с тем, что любой труд крестьянина на земле, даже будучи крайне тяжелым физически, оставался своего рода священнодействием.
2. Для строительной культуры городов характерны активные изменения земной поверхности, определявшиеся не только утилитарными потребностями, но и знаниями закономерностей формирования архитектуры города. Феноменальность ситуации каждого конкретного города и, что очень важно, осознание этой феноменальности содействовали формированию неповторимости индивидуальных композиционных решений.
3. Исторической рельеф, сохранившийся в градостроительных образованиях древнейших исторических периодов, является отражением традиций отношения к земле как к средству формирования среды обитания. Он имеет непреходящую ценность, характеризуется уникальностью, заслуживает сохранения и использования для создания современной, эстетически комфортной, выразительной архитектурной среды.
Литература
1. Крук І.І., Лобач У.І., Сахута Я.М. Зямля // Беларускі фальклор: Энцыклапедыя: У 2 т. Мн., 2005. Т. 1. С. 558.
2. Калядзінскі Л.У. Капыль: вынікі археалагічнага даследавання 1996–1997 гг. // Гісторыя Беларусі: жалезны век і сярэднявечча / Тэз. дакл. навук. канф., прысвеч. 70годдзю Г.В. Штыхава. Мн., 1997. С. 35.
3. Лысенко П.Ф. Города Туровской земли. Мн., 1974. С. 173.
4. Чантурия Ю.В. Градостроительное наследие Беларуси второй половины ХVІ – первой половины ХІХ в.: Средневековое наследие. Ренессанс, барокко, классицизм. Мн., 2005. С. 109–110, 141.
5. Легенды і паданні. Мн., 1983. С. 271.