Осень – с классиком трудно спорить – унылая пора. Особенно когда речь идет о городах, где свинцовая серость неба усугубляется серостью асфальта, бетона стен и пресловутых заборов. Но, без преувеличения, и очей очарованье. Это о нынешнем, последожинковском Кобрине, над теплыми и по-осеннему сочными тонами и цветами которого даже набухшее сыростью небо не безысходно унылое и хмурое. Город реально стал теплее, приветливее, заботливее к своим обитателям. Иначе говоря, он стал культурнее, поскольку культура искони связывается с заботой, духовным добробытом. Поэтому важна не только приглядность дворцов культуры, но и самых, казалось бы, мелких деталей под ногами и над головой
(фото 1, 2).
Видимо, убедившись в этом, мы, подводя итоги “Дожинкам”, все менее интересуемся и бахвалимся освоенными миллиардами, гектарами нового асфальта, километрами новых трубопроводов. Более говорим о красоте и уникальности созданного, об архитектурно-градостроительной радикальности преобразований, их последствиях и перспективах. Чего, например, стоят бетонные ковры-дорожки, которые то крупными (кое-где, как показалось, чрезмерно), то мелкими рисунками устелились в живописном районе города, сделав его своеобразным интерьером под открытым небом (фото 3–5).
Наиболее экзотическими дарами “Дожинок” Кобрину стали, естественно, аквапарк и ледовая арена. Правда, и ими сегодня малые города Беларуси не шибко удивишь. Поэтому проектировщики решили использовать их в качестве начинания, отправного пункта для дальнейших, более масштабных преобразований. В итоге они стали своеобразными таранами, расчистившими выход Кобрину к реке.
По исторической правде говоря, этот старинный город возник на берегах Мухавца, закономерно найдя в нем и защитника, и кормильца. Но по мере роста вынужденно удалялся от реки, оставляя на ее берегах всяческую ветхость, которая со временем становилась непреодолимой полосой отчуждения. С этой коростой из хибарок, сараюшек, мусорок, невесть какой древности лесопилки решено было покончить благодаря пробивной силе “Дожинок”.
Среди многочисленных вариантов в конце концов остановились на том, что позволял нормально, цивилизованно, красиво выйти к реке. В итоге определилась единая площадка на территории будущей набережной, которой, собственно говоря, и не было. Но и после поверхностной расчистки эта территория не обрадовала архитекторов. Геологические изыскания удручили: если ледовая арена встанет достаточно прочно, то аквапарк попадает на территорию с двухметровым “культурным слоем” опилок – как наследство былой лесопилки. А еще в придачу – до трех метров торфа, то есть более пяти метров непригодного грунта. Неоднократные технические советы не могли прийти к единому мнению, боясь непредсказуемых последствий, усугубляемых неясными гидротехническими осложнениями. Плюс синдром, вызванный катастрофическим крушением московского аквапарка…
Словом, огромная инженерно-техническая проблема. Просто забивать сваи?.. Нет еще такого опыта, чтобы использовать, скажем, двенадцатиметровые сваи, половина которых будет находиться в непонятной среде. Как себя поведет железобетон при гниении опилок да еще при периодическом подъеме, колебании паводковых вод? Авторитетные столичные эксперты и то осторожничали…
После долгих размышлений в жестком цейтноте сменили месторасположение аквапарка. Сейчас он примыкает к городскому парку, также преобразившемуся, и их гармоничность, дух вольно перетекающего пространства не вызывают сомнения (фото 6, 7).
Теперь как про опилки, так и про первоначальную композицию набережной знают разве что проектировщики, сожалеющие о неудаче замысла, согласно которому два новых крупных стильных сооружения должны были объединяться общей площадью, создавая таким образом уникальный ансамбль.
Уверен, будь побольше времени, решилась бы и опилковая головоломка. Совладали бы и с административным давлением, ориентируя немалый его ресурс на грамотное, профессиональное решение комплексных архитектурно-градостроительных задач. Победителей, как говорится, не судят, ибо победа нужна всем. Но за ценой во имя ее, особенно сегодня, да и впредь, стоит-таки постоять. Как будто наступление на неприглядность и серость наших городов – некая секретная военная операция, о которой необходимо знать лишь накануне штурма. (По агентурным данным, “Дожинки–2010”, минуя шестисотлетнюю Беловежскую пущу, нагрянут в Лиду.) Многое можно было сделать, как уверены архитектурные дирижеры кобринского фестиваля, и лучше, и грамотнее, и дешевле. Поэтому, видя созданное, понимаешь, что некоторые элементы появились разве что из-за нехватки времени и творческих исканий на более достойные, стилистически уместные общему зодческому контексту. Не стали бы использовать в самых ответственных местах откровенную “штамповку” (фото 8) или “отливку”, которой уже пресыщается даже огромная столица (фото 9).
Конечно же, не радует и массовое применение однотипных железобетонных заборов. Их повсеместная экспансия, несмотря на попытки колористического разнообразия, до обидного унифицирует наши малые города (фото 10). В Кобрине удалось частично противостоять этой тенденции. Тот же, скажем, железобетон, но контрастно другого, соответствующего стилистике формо- и цветообразования ледовой арены цвета стал своеобразным бело-голубым маркером, отмечающим поворот на набережную (фото 11, 12).
Тем не менее новое архитектурное достояние Кобрина не было бы столь весомым, если бы не опыт архитектурной дожинковской страды, накопленный брестчанами несколько лет назад в Пружанах (“АиС”, № 6, 2003). После тогдашней неразберихи, путаницы, всяческих накладок, когда было не понять, кто за что отвечает, на этот раз проектировщики выбрали иную стратегию. К Кобрину приступили, максимально консолидируя практически все проектные организации Бреста, все строительные подразделения, задействованные в масштабном мероприятии. За каждым исполнителем была закреплена “сфера влияния”, конкретный участок работы, и он всецело отвечал за нее, четко зная, что и как делать. Поэтому не было дублирования, переадресаций, пререканий. Этому также способствовало компактное привлечение только брестских проектировщиков. Не обошлось разве что без опытных пинских гидротехников, взявшихся за отнюдь не простую набережную.
Их урок – другим добрая наука. Как, впрочем, и опыт всех предшествующих “Дожинок”. Брестчан, например, особо заинтересовали набережные Орши и Речицы, которые также послужили архитектурным лейтмотивом тамошних “Дожинок” (“АиС”, № 7, 2007 и № 11, 2008). Однако пришлось взять оттуда не столько лучшее, сколько приемлемое для берегов Мухавца, которые не так высоки, круты и в то же время не так устойчивы. В итоге была найдена соответствующая композиция и пластика набережной, обеспечивающей легкий доступ к реке. Так что можно сказать: это архитектура не только земли, но и воды. Именно ее вполне можно принять метафорой кобринских “Дожинок”. Это и нетающая вода ледовой арены, и незамерзающая – аквапарка, и брызжущаяся фонтанами вода набережной. Наконец, и теперь уже буквально, живая вода Мухавца.
Так набережная стала, по сути, крупнейшей (как-никак почти 400 метров протяженности) новостройкой кобринских “Дожинок”. Более того, удачной творческой находкой, принципиальным и, не побоюсь этого слова, судьбоносным градостроительным событием. Она фактически не только заложила основу нового линейного общегородского парка в пойме реки, но и подвигает корректировать генплан города, существенно поменять его дух и букву, несмотря на то что он был сделан сравнительно недавно.
Это обстоятельство заставляет задуматься: а не разрабатывать или, по крайней мере, не корректировать ли нам перспективные планы малых городов с учетом мощного, сконцентрированного в пространстве и времени финансового, творческого и даже идейно-психологического импульса “Дожинок”, способного “именем революции” враз покончить с засильем отживших и отживающих построек? Вот только для этого требуется почти невозможное – знать наперед достаточно длительную череду дожинковских столиц.
…А еще новая набережная Кобрина – словно мост, переброшенный в заведомо добробытное будущее. Кстати, всевозможные мосты стали символическим плодом, эмблемой, визитной карточкой не только нынешних “Дожинок”, но и всего города, его безбрежных, по сути, перспектив. Они узнаются в экстерьере и интерьере аквапарка, у входа в ледовую арену (фото 13). И, конечно же, на набережной – легкие, артистично выгнутые, почти венецианские (фото 14). (Страшновато, правда, ступать на увлажненное и коварно блестящее дерево их помоста.) Они уже тянутся к другому берегу, который с учтивым терпением ждет своей, теперь уже, судя по начатым работам и вдохновенным намерениям кобринцев, недолгой очереди (фото 15). И привечают, как маяк, флагмана “Дожинок” – ледовую арену – ее же палитрой (фото 16).
Как бы то ни было, теперь разве что фотографии да свидетельства старожилов подтверждают, насколько разительны и подвижнически важны перемены Кобрина. Так что даже дородные багрянец и пурпур нового городского мощения, оставшиеся с нами, когда в осеннем естестве природы “увядания” они уже унесены ветром, также мостят дорогу сквозь сезоны, времена. Следовательно, архитектурные “Дожинки” – отнюдь не конец, хотя и определенному делу венец. Они скорее причал, бесконечная переправа на новые, невиданные берега, очей очарованье. Выходит, не прощальная краса.