Архитектура должна удивлять и
возбуждать воображение
Оскар Нимейер
Его полное имя, по бразильской традиции - О́скар Рибе́йру ди Алме́йда ди Ниме́йер Соа́рис Фи́лью.
Список воплощенных, причем, выдающихся проектов, а также стран, где они появились благодаря его уникальному таланту намного обширнее.
Перечень современных архитекторов во всем мире, на которых он оказал влияние, статей и книг о Нем – вообще не поддается исчислению.
…«Один из виднейших латиноамериканских архитекторов ]]>XX века]]>». «Один из основателей современной школы бразильской архитектуры». «Один из пионеров и экспериментатор в области ]]>железобетонной]]> архитектуры»...
Тем не менее он не «один из», он вообще один единственный в своем роде, как, впрочем, и любой выдающийся Художник.
Он удивляет уже своим страстным рывком в архитектуру, поскольку, будучи фактически еще юношей, в двадцать лет становится автором осуществлённой постройки - детские ясли в Рио-де-Жанейро.
И уже тогда он удивил своим неординарным талантом маститого Корбюзье, который выделил его из группы молодых архитекторов и доверил ему руководство серьезным и престижным проектом.
Удивительна и неохватная широта диапазона мастера, наверное, не знающего про узкопрофильную специализацию. И для него не было запретных и «неподъемных» тем - ресторан, яхт-клуб, казино, отель, церковь, учебный центр, банк, гостиница, правительственные здания, больница, павильон Всемирной выставки, президентский дворец, кафедральный собор, театр, жилые дома и комплексы, города…
Предложи ему нечто соорудить для жителей лунного городка, думаю, он бы не отказался. Но удивил бы нас опять-таки новаторским и впечатляющим решением.
И в то студенческое время, когда мы корпели над отмывками классических ордеров, перед нами лежали необыкновенные «ордера» Нимейера, преисполненные изящества, легкости, живой пластичности, органического жизнелюбия и стойкости.
«Меня не привлекает ни прямой угол, ни прямая, жесткая, негнущаяся линия, созданная человеком. Меня манит свободно изогнутая и чувственная линия. Та линия, которая напоминает мне горы моей страны, причудливые изгибы рек, высокие облака, тело любимой женщины».
Их мы с восторгом рассматривали, и где и как можно пытались использовать в своих курсовых проектах. Не всегда это получалось убедительно – уж больно узнаваемы были они, а хоть как-то изменить неизбежно вело к неудаче, настолько выверены и совершенны были они.
Но книги маэстро не сходили с наших столов, призывая философически относиться к настойчивому зомбированию нас тотальным зонированием под спудом культа безупречно рациональных функций. И так мы заочно научались, а великого мастера принципиальному в архитектуре:
«Главное в архитектуре — чтобы она была нова, трогала человека за душу, была полезна ему, чтобы человек мог насладиться ею».
Вот и кредо мастера, и понимание архитектуры в ее метафизическом исчислении.
«Нет архитектуры древней и современной. Есть хорошая или плохая».
Вот так он отвечает на казалось бы невнятный критерий - «хорошая архитектура» - он в ее задушевности, чувственной трогательности. Но никак не во внешних очертаниях и поверхностях. Ведь сугубо формотворческие поиски и эксперименты не были для него самоцелью, и все его произведения конструктивно и функционально тщательно продуманы, нередко задавая требуемой, привычной функции неожиданное, выразительное и весьма рациональное воплощение.
Он всегда был нацелен на выполнение, обогащение базовой, фундаментальной, самой удивительной «функции» – Жизни. Потому, разнообразие и жизненность форм для него были осознанным и проникновенным откликом на неизбывное разнообразие самой жизни, преисполненной вдохновения, творчества, импровизации. Поэтому же и каждая конкретная форма выказывает себя исключительно в сложной жизнеутверждающей среде. Отсюда его произведения (а их более шестисот) легко распознаются гармоничной связью интерьеров и экстерьеров, внутреннего и внешних пространств, придающей им синкретическую идейно-художественную целостность. Поэтому, несмотря на оригинальность композиции, феерию неожиданных, контрастных, дерзких линий, форм, контуров, силуэтов, ракурсов, перспектив, материалов - все они органично уместны в ландшафте. Его излюбленный железобетон удивительным образом освобождается от брутальной тяжести, наполняется легким воздухом и осмотрительно, заботливо взмывает над растительностью и водой.
Совместно они и делают архитектуру Нимейера нестареющей и всегда удивительно современной, перспективной, преисполненной смелой импровизации. Чего стоит, например, его вызов устоявшимся уже канонам функционализма в удивительном лице дачи Каноас, что он сотворил в пригороде Рио-де-Жанейро (1953 г.), словно вылепив его из тамошнего ландшафта. В результате древнейший местный абориген – огромный валун не только не был потревожен, но стал сущностной частью рукотворного события, восприняв, наподобие мифическому атланту стену. Да так, что его деятельное присутствие можно наблюдать и снаружи, и в интерьере дома.
И опять-таки подобные художественные подвиги были не самоцелью Нимейера. Его волновал среда культурная, людская – Человек, его уникальная жизнь в социуме.
«…Мало изучать архитектуру. Нужно обладать социальным и политическим мышлением».
Так что нет ничего удивительного, что мастер берется за крупные градостроительные проекты с надеждой на радикальное преобразование, спасение мира великим искусством архитектуры. Задумывает во всем новые города, изначально свободные от лачуг, трущоб, социальной дискриминации.
К своему пятидесятилетнему юбилею он совместно с Лусио Костой делает себе удивительный, приятно обременительный подарок – берется за создание в отдаленном пустом месте сельвы новой бразильской столицы – Бразилиа. Пожалуй, это самый знаменитый и новаторски грандиозный проект прошлого столетий, удивлявших многих уже до начала строительства. Удивлял и по его завершению. Сроком реализации идей – всего три года. И, конечно же, непосредственным их воплощением, что стало сияющей вершиной, всеобъемлющей квинтэссенцией творчества великого мастера, преисполненного неподдельного гуманизма и социальной справедливости и свободы.
Поэтому не удивительно, что мудрый архитектор и гражданин мира последовательно и напрочь не принимал диктатуру ни под каким видом и ни при каких условиях. Добровольно отправился он в демонстративную эмиграцию при военной хунте в Бразилии. При этом, правда, из-за океана следил за ходом строительства общественных зданий, будучи уверенным: всякая диктатура на срок, архитектура для человек навсегда.
Не удивительно и то, что он всю свою долгую-долгую жизнь был убежденным и активным коммунистом. Правда, не из тех, для кого забрать все и поделить, да установить классовую диктатуру-террор, было главное в этой идеологии. Он был не против богатых, он ненавидел бедность и несправедливость. Мечтал и всячески пытался претворить свое идейно кредо в архитектурных преобразованиях, в своей социально-художественной концепции. И, естественно, очень переживал, наблюдая, как его социоградостроительный эксперимент в Бразилиа терпел неудачу под напором жизненной стихии.
Впрочем, не унывал окончательно.
«В мире пока еще мало справедливости и много бедности. Это сложный мир, но надо не терять надежды»
Всем своим творчеством и бытием он провозглашает насущный всепримиряющий Интернационал – архитекторы-гуманисты всех стран, объединяйтесь! Интернациональная архитектура – не безликая и формально одинаковая. Она одинакова, универсальна в своем внимательном трепетном, добром отношении к человеку.
Следовательно, его утопизм идейно рационален. И его можно назвать великим бразильским мечтателем-реалистом. Ненавязчивым властителем дум. Причем, отнюдь не только сугубо архитектурных, профессиональных.
«Последний модернист» — так он уже вошел в историю мировой культуры.
Первый постмодернист-романтик - и так, думаю его можно именовать.
…Не перестанет удивлять Нимейер и творческим долголетием. В свои 100-лет он лично присутствует на торжественном открытии своего нового творения — Народного театра в Нитерое, огромной, но изящной, прямо-таки парящей «летающей тарелки», сработанной, словно пылким, удивляющимся юношей.
С поразительным для живущего второй век человека энтузиазмом он берется за памятник национальному герою Венесуэлы ]]>Симону Боливару]]>. По его замыслу это – 100-метровая наклоненная железобетонная стела посреди водоема.
«Это — образ движения, выражающий революционную отвагу и смелость»
Он словно запроектировал всю свою столетнюю жизнь, преклоненную, не перед трудностями, но перед величием искони текучей жизни. В благодарность судьбе, что позволила прожить-творить на удивление и возбуждение воображения не только нынешних, но и многих последующих поколений.
Видимо, это чувство не писаного долга позволило ему при мировой славе быть на удивление скромным и общительным. И не переставать удивлять своим постоянством во всем.
В любви – прожив со своей супругой 76 лет.
В житейской импровизации, когда после ее кончины, он накануне своего столетия женится на своей секретарше, годившейся ему во внучки…
Наконец, почти мистическим. Он встретил и простился после преданной и взаимной любви с жизнью накануне первого застолетнего юбилея (как будто сам, удивляясь тому, и откладывая его на потом), в разгар бразильского лета (15 декабря 1907 – 5 декабря 2012). Словно принимая, а потом сполна отдавая людям, накопленное за век человеческое тепло и радость удивления его благодатной неистощимостью.
P.S. Было бы очень здорово, если бы учредили ежегодного архитектурного «Оскара»:
«Оскар» - за впечатляющий дебют.
«Оскар» - за удивление и возбуждение воображения.
«Оскар» - за душевную трогательность и наслаждение.
«Оскар» - за гуманизм и интернациональность мышления.
«Оскар» - за универсальность и гармоничность таланта.
«Оскар» - за верность идейно-художественным убеждениям.
«Оскар» - за плодотворное долголетие с неуемной импровизацией.
Уверен, Оскар Нимейер заслуженно собрал бы всю коллекцию. И никто бы тому не удивился.
Литература:
Нимейер О. Мой опыт строительства Бразилиа. М., 1963.
Нимейер О. Архитектура и общество. М.,1975.